Портье вручил Леа ключ вместе с запиской, которую она сразу же прочла. Записка была от Эрнесто.
«Дорогая Леа, я не смогу сегодня встретиться с тобой, приехали мои родители из Кордовы. Я думаю о тебе с нежностью».
«Жаль, что мне так нравится этот мальчик», — думала она, поднимаясь на лифте.
В ее номере в вазах стояли два букета: один — роскошный, другой — простой и изящный. Оба букета были присланы из цветочного магазина на первом этаже отеля. Первый был от Рика Вандервена, второй — от Эрнесто.
Проведя вечер с Викторией Окампо, Леа вернулась очень поздно. Она плохо спала, от запаха цветов, присланных Вандервеном, у нее разболелась голова. Франсуа не звонил, Кармен тоже. Она не могла не волноваться за свою новую подругу. «Я боюсь, как бы с ней чего-нибудь не случилось», — думала Леа. Встав в плохом настроении и с сильной мигренью, в конце дня она решила пойти к доктору Рикардо Лопесу. Придя на улицу Сан-Мартин-де-Тур, она испытала чувство неловкости: в доме было многолюдно, кто-то то и дело сновал взад-вперед. Леа вспомнила, что почувствовала то же самое на авеню Анри-Мартен в Париже, перед дверью в кабинет палача Мазуи, из лап которого ей удалось вырвать Сару. Она раздумывала, заходить или нет, но в это время в холле появился Ури.
— Не стойте здесь, проходите.
В квартире доктора она застала взъерошенного Самюэля и Амоса.
— У вас есть какие-нибудь новости от Тавернье? — спросили они.
— Нет. Что-нибудь случилось?
— Кармен исчезла.
— Исчезла?
— Да. Вчера вечером, ближе к полуночи, она познакомилась с полицейским в штатском, дежурившим в кафе. Она позвонила сюда и отчиталась. С тех пор мы ничего о ней не знаем.
— Может быть, она заночевала у какой-нибудь подруги?
— Нет, она предупредила бы нас. Тем более, что сегодня во второй половине дня она должна была снова пойти в кафе. Но там ее никто не видел.
— А полицейский был там?
— Да. И, похоже, он нервничал.
— Вы не звонили на радио?
— Звонили. Но там ее тоже никто не видел.
— Что я могу сделать?
— В данный момент ничего. Наши аргентинские товарищи занимаются этим.
— А Сару предупредили?
— Да. Она на обеде в посольстве Франции, с которого не могла уйти. Но она скоро придет, ее ждет наш товарищ.
Вам не стоит здесь оставаться. Я попрошу проводить вас в отель. Постарайтесь не выходить до нашего приказа.
Подавленная Леа не сопротивлялась. У нее было то же чувство опасности, что и во время войны, но здесь, в чужой стране, не зная языка, она не представляла себе, что предпринять. Где могла быть Кармен? Может быть, в отеле ее ждет записка? С этой слабой надеждой она обратилась к портье.
— Нет, мадемуазель, для вас нет никакой записки.
— Спасибо.
Леа заказала ужин в номер, попыталась читать, напряженно ожидая телефонного звонка. Ближе к одиннадцати, не выдержав, она переоделась и спустилась в бар, где заказала себе бокал шампанского, затем еще один.
— Грустно, наверное, пить одной.
Перед ней стоял Рик Вандервен. Наконец хоть кто-нибудь, с кем можно поговорить! Леа даже забыла о своем предубеждении к нему.
— Вы правы. Садитесь, Рик. Закажите еще шампанского. Сегодня у меня настроение напиться.
— Официант, бутылку лучшего шампанского, какое у вас есть.
— Хорошо, сеньор.
— Вам надо залить какое-нибудь горе?.. В таком случае надо было позвонить дяде Рику!
Дядя Рик! Какой он смешной. Ладно, сегодня вечером она удовлетворится его присутствием. Официант принес заказанную бутылку, открыл ее и налил в их бокалы. Леа подняла свой бокал.
— О, оно, пожалуй, еще лучше, чем предыдущее.
— За ваше здоровье, моя очаровательница. А, правда, что вчера вы были на приеме у жены президента?
— Да; откуда вы знаете?
— В Буэнос-Айресе все быстро становится известным. И эта странная мадам Тавернье тоже была там. Довольно красивая женщина, несмотря на легкие шрамы на щеках… можно подумать, что это ожоги от сигарет…
Если бы Леа не выпила три бокала шампанского, она, конечно, была бы более внимательной. Но сейчас… она только попросила, чтобы ей принесли еще выпить. Вандервен мгновенно исполнил ее желание.
— Вы виделись с очаровательной Кармен?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Да просто из любопытства: мне показалось, что на теплоходе вы очень подружились. Несмотря на ее легкомысленный вид, она прелестна.
— Я с ней вижусь время от времени. Налейте мне выпить.
— Сеньорита, вас к телефону.
— Спасибо.
Леа зашла в кабинку и закрыла за собой дверь.
— Алло!
— Леа!.. Это я… Я кое-что узнал насчет Кармен… Умоляю тебя, будь осторожнее… Старайся не выходить одна. Завтра я сажусь на теплоход, идущий в Буэнос-Айрес. Я увижусь с тобой, как только приеду… хорошо?
— Как ты захочешь.
— Ты все еще сердишься на меня за тот вечер?.. Прости меня, я ревнив… я люблю тебя…
«Я тоже люблю тебя, — подумала она, — мне так тебя не хватает».
— Алло?.. Ты меня слышишь?.. Не молчи же, скажи что-нибудь…
— Мне тебя не хватает…
— Я плохо тебя слышу… Алло… алло… что ты сказала?
Их прервали.
Леа медленно опустила трубку, охваченная безумным желанием оказаться в объятиях своего возлюбленного. Завтра… он будет здесь завтра… Он сказал ей, чтобы она была осторожнее. Разве она рисковала? Леа в задумчивости вернулась за стол. Эти советы относительно осторожности — касались ли они Рика Вандервена? Она никак не могла составить себе представления об этом Рике Вандервене. Почему она столько раз подозревала, что он нацист?
— У вас обеспокоенный вид, о чем вы думаете?
— Я размышляю, не нацист ли вы.
«Почему я это сказала? — подумала она. — Я с ума сошла».
Она почувствовала, что краснеет.
На его лице не дрогнул ни один мускул. Он поинтересовался с иронической улыбкой:
— Почему вы мне это говорите?
Что ему ответить?.. Надо что-то придумать.
— Я не знаю. Эта мысль пришла мне в голову.
— Это как-то связано с телефонным звонком?
— Вовсе нет. Ведь месье Джонс и Бартелеми — нацисты?
— Я не знаю. И даже если так, какое это имеет отношение ко мне?
Леа допила свой бокал, и он его тут же наполнил.
— В Южной Америке много нацистов.
— Это еще не доказывает, что я один из них.
— Вы правы. Значит, просто создалось такое впечатление.
— Это опасные впечатления. Вы не делились ими с вашими друзьями Тавернье?
Прежде чем ответить, Леа выпила.
— Да.
— Ну и что они говорят?
— Что вы гражданин Голландии и вне всяких подозрений.
— Это, кажется, должно бы вас успокоить.
— Действительно, я совсем успокоилась.
— Я в восторге от этого. Не годится, чтобы в вашей очаровательной головке появлялись такие мысли.
— Почему?
— Потому что это пагубные мысли.
Что за игру она вела?.. Должно быть, это все от шампанского. Рик не мог быть нацистом, несмотря на его сомнительные связи.
— Вы давно знакомы с сеньором Ортисом?
— Да, у нас были деловые отношения еще во время войны.
— А он не нацист?
Прежде чем ответить, он внимательно на нее посмотрел.
— Вы повсюду видите нацистов. Это навязчивая идея. Давайте же сменим тему, я отвезу вас в ресторанчик, где танцуют танго.
— Но уже слишком поздно!
— Но не для Аргентины и не для танго. Пойдемте, это в двух шагах отсюда, между Коррьентес и Сармьенто.
Несмотря на поздний час, на улице Флорида было много народу, в основном мужчин. Было очень тепло. Они остановились перед мигающей вывеской «Марабу Майпу». Столы, накрытые красными скатертями, стояли вокруг танцевальной площадки. Оркестр играл румбу. Вокруг шевелились шторы из разноцветных жемчужин. Игра света создавала мерцающее многоцветье. Не успели они сесть за столик, как к ним приблизился метрдотель с бутылкой шампанского в серебряном ведерке, которую он тут же откупорил.
— Но… ведь мы ничего не заказывали?
— Здесь догадались, что вам по вкусу.
Леа выпила. Вышла пара танцоров, исполнявших танго: она в коротком платье из черного атласа с разрезом, из-под которого виднелись длинные ноги в ажурных чулках; он в светлом костюме и шляпе, что придавало ему сходство с Карлосом Гарделем. Он торжественно вел свою гибкую партнершу, облик которой выражал смесь чувственности и презрения. Печальная, глубокая, ностальгическая музыка потрясала Леа, наполняла ее печалью. Ей нравилась грусть, исходящая от этой музыки, романтичной и в то же время какой-то болезненной. На какое-то мгновение ей показалось, что она танцует с Франсуа. Что она здесь делает?.. Музыка стихла, публика зааплодировала, бурно выражая свое одобрение.
— Я бы хотела вернуться. Я устала.
— Не раньше, чем вы потанцуете со мной.
