Оставив Амоса и Ури наблюдать за первым этажом, Тавернье и Коломер спустились в погреб. Франсуа быстро вернулся и буквально рухнул на ящик.
— Что там?
Он знаком дал понять, что не может говорить. Молодые люди сами спустились в погреб. Вернувшись, Ури плакал. Нарсисо и Амос поднялись наверх бледные, глаза их горели гневом. В течение нескольких мгновений было слышно только прерывистое дыхание четверых мужчин.
— Мы отомстим за нее, — сказал Ури, вытирая слезы.
В машине Леа начала понемногу приходить в себя.
— Можно сказать, что я появился вовремя, — сказал Рик Вандервен, положив руку ей на колено.
— Спасибо, — пробормотала она.
Лимузин быстро ехал по бульварам Буэнос-Айреса. Мало-помалу дома попадались все реже, асфальт сменился землей. Перед ними простирались пампасы.
— Куда мы едем?
— Я провожаю вас в одно надежное место.
— Как вы меня нашли?
— Я проследил за вами, но не смог вмешаться сразу же.
— Вы видели, что они сделали с Кармен? Надо сообщить в полицию.
— Ваши друзья позаботятся об этом.
Что он хотел этим сказать? В голове у нее все смешалось. Надо было скорее все это обдумать.
— Я не понимаю.
— Тем не менее, все очень просто. Разве господа Тавернье, Бен Зоар, Зедерман и Даян — не ваши друзья?
Откуда ему были известны фамилии Амоса, Самюэля и Ури? Сердце ее заколотилось, руки стали влажными.
— Вы тоже являетесь членом сети мстителей?.. Они почти нашли вас.
— Но почему же тогда…
— …я вырвал вас из рук Розы Шеффер?..
В ее сознании все перевернулось… Он знал Розу Шеффер! Но тогда… Она попыталась открыть дверцу.
— Не делайте этого, вы разобьетесь.
Он выхватил пистолет.
— Если вы попытаетесь выйти, я прострелю вам колено.
Леа не удалось сдержать слезы.
— Не плачьте, прекрасное дитя, слезы портят ваше очаровательное личико. Послушайте, я обещаю вам, что если вы мне расскажете то, что вам известно об организации ваших еврейских друзей, ваша жизнь будет спасена. Слово офицера СС.
СС? Он в самом деле сказал «СС»? В этом слове сконцентрировались все ужасы войны. Она вновь увидела своих убитых друзей, расчлененные трупы из лагеря Берген-Бельзен, изуродованное тело Кармен… Она отпустила ручку дверцы и буквально рухнула на Рика Вандервена.
Франсуа Тавернье сообщил в посольство Франции об исчезновении Леа. Его и посла, по их просьбе, принял начальник полиции генерал Веласко.
— Я хорошо помню мадемуазель Дельмас. Очаровательная девушка. У нее, без сомнения, какое-нибудь любовное приключение. Вам не следовало бы беспокоиться, господин посол. В наше время молодые девушки из Европы…
— Генерал Веласко, мы уверены, что речь не идет о приключении…
— Ваши информаторы осведомлены лучше моих?
— Дело не в информаторах, но есть свидетели того, как мадемуазель Дельмас силой затащили в машину. Один из свидетелей запомнил номер машины.
— Почему же он не обратился в полицию своей страны?
— У него возникли некоторые опасения.
— Месье Тавернье, честному человеку незачем бояться полиции.
— Конечно…
— Как его имя?
— Я не запомнил.
— Вы смеетесь надо мной, месье Тавернье… Вы утверждаете, что располагаете свидетельством исчезновения мадемуазель Дельмас, но не помните имени свидетеля?
— Однако это так, — холодно ответил Франсуа.
Генерал Веласко поднялся.
— Хорошо, месье… Вы правильно поступили, придя ко мне. Несмотря на то, что у меня мало материала, я распоряжусь, чтобы начали следствие… Я непременно буду держать вас в курсе дела.
— Проклятый лицемер!
— Успокойтесь, мой дорогой, придите в себя, — сказал Владимир д'Ормессон. — Наши службы тоже займутся следствием.
— Но Леа могут убить раньше, чем они закончат. Вы же знаете, что они сделали с Кармен Ортега.
Посол обескураженно вздохнул.
— Я прошу вас, Тавернье, будьте осторожны…
— На что мне ваши советы быть осторожным?.. Именно это я советовал Леа два дня назад.
— Подвезти вас?
— Спасибо, я пойду пешком.
Машина уехала.
— Мое имя Альберт ван Северен, я фламандец. Я был одним из первых волонтеров Фламандского легиона вместе с моим товарищем депутатом Реймондом Толленаре. Мы чувствовали себя очень близкими по духу Германии. В начале войны Толленаре писал в газете нашей партии «Вольк ен Стат»: «В этом мире выжидателей, англофилов и трусливых обывателей мы не скрываем нашей поддержки борьбы, которую ведет Германия. Мы в том же лагере, и больше чем когда-либо ее борьба есть наша борьба!» По окончании «Радом» нам присвоили звание унтерштурмфюреров СС. Мы сражались под Ленинградом. Там Толленаре, мой товарищ, мой брат, был убит 21 января 1942 года. Его смерть укрепила мою веру в Гитлера. Фламандский легион сражался так геройски, что рейхсфюрер Гиммлер сказал про нас: «Фламандцы дерутся, как львы!» Я был ранен близ Волхова и попал вместе с моими людьми в окружение, но смог освободиться. За это я был удостоен Железного креста. Проведя несколько месяцев в госпитале, я вновь отправился на фронт со штурмбригадой «Лангемарк». На Одере попал в плен, сумел бежать и присоединился в Ганновере к Йефу ван де Виле и Аугусту Борису. Меня представили вождю валлонского народа Леону Дегрелле, который с честью носил звание фламандца. В конце войны с группой бывших бойцов дивизии «Викинг» мы решили покинуть родину, чтобы впоследствии взять реванш. Нас, сражавшихся за эти идеалы, было много. С каждым днем к нам присоединяются все новые бойцы, и мы не позволим так называемым еврейским борцам встать у нас на пути. Мы уничтожим их всех. Мы закончим дело, начатое…
— Замолчите! — крикнула Леа.
Не обращая внимания на то, что его перебили, Альберт ван Северен, он же Рик Вандервен, продолжил:
— …немецким народом. Вот что мне непонятно — как такая женщина, как вы, связалась с этим сбродом. Что касается Тавернье, вашего любовника, его участие мне тем более непонятно.
— А вам не приходила в голову мысль, что мы боремся за свободу и человеческое достоинство?
— Только не надо высоких слов, прошу вас. Свобода есть достояние избранных, массы созданы для того, чтобы подчиняться. Так будьте любезны, расскажите все, что вы знаете о нас. Откуда вы узнали, что еврей Ледерман был задержан в усадьбе Ортиса, и как вам удалось предупредить Тавернье и госпожу Окампо? Вы-таки меня провели, какое-то время я принимал вас за восхитительную идиотку. Даже в усадьбе Ортиса я все еще сомневался…
— А насчет Кармен вы тоже сомневались?
— Нет, мы очень скоро узнали, что она коммунистка… То, что случилось с Кармен, должно бы сделать вас более осмотрительной. Мне было бы жаль вновь передать вас в руки моих товарищей…
— А сами вы не беретесь за грязную работу?
— Это близко к истине. Существуют исполнители и те, кто отдает приказы. Расскажите мне все с самого начала.
Главное — выиграть время.
— Сейчас посол Франции, должно быть, уже проинформирован о моем похищении…
— Возможно, и что же?
— Вмешается полиция.
— Это бы меня очень удивило. Начальник полиции генерал Веласко не является нашим противником. Кроме того, мы далеко от Буэнос-Айреса. Здесь, в Аргентине, каждый является хозяином на своей земле. Все гаучо нашего друга, предоставившего нам эту усадьбу, преданы хозяину. У вас нет ни малейшего шанса сбежать, отсюда. Оставьте всякую надежду, вы в нашей власти. Скажите мне все, что вы знаете, если не хотите дождаться прихода доктора Шеффер. Она очень разгневана после смерти своей подруги. За неимением Сары Мюльштейн она отомстит вам.
Леа уже не слушала его, она погрузилась в глубокую безысходность, без вопросов, без сопротивления, непоколебимую и спокойную. Ощущение этой безысходности делало ее… безмятежной, да-да, безмятежной. Она чувствовала себя погруженной в какую-то темную зыбь, неодолимую, мощную, неистовую, она все глубже уходила в мир траура, где царствовало зло. Чтобы вынести эту боль, не надо было сопротивляться, надо было позволить унести себя далеко, так далеко, чтобы стать недосягаемой. Да, недосягаемой, плывущей к неприступным берегам…
— Но это уж слишком… Вы меня не слушаете!
Леа смотрела на него, но не видела. Она как бы говорила ему: «Там, где я сейчас, вам до меня не достучаться». Этот фламандец-эсэсовец, казалось, растерялся, видя тихое страдание, в которое была погружена эта красивая женщина. Он чувствовал, что достаточно протянуть руку, чтобы схватить ее, заключить в объятия и подчинить своему желанию, не встретив иного сопротивления, кроме ее потерянного взгляда. Но не этого он хотел от нее. Какое, в конце концов, имело значение то, что она была врагом? Разве не эту женщину он возжелал с первого взгляда? В своей солдатской жизни он знал лишь проституток и нескольких бедолаг, изнасилованных после штурма. Эти объятия не принесли ему ничего, кроме отвращения к самому себе и ненависти к этим безвольным или охваченным ужасом существам. Появление Леа на теплоходе заронило в его душу подозрение о существовании чего-то иного, нежели соединение двух тел украдкой. Он сказал ей тихо и просительно:
