с женой шурина согласился, хотя меры предосторожности, которые в качестве условия выставила женщина, вызвали у него раздражение: за пределами Советской России на борту британского крейсера он чувствовал себя в полной безопасности и о слежке каких-то чекистов думать не желал.
По плану графини великий князь должен был войти в «Токатлиан» в условленный час и усесться за столик на террасе внутреннего дворика отеля. Она, наблюдая за гостем с галереи второго этажа, должна будет убедиться, что он не привел за собой «хвоста». В отличие от Александра Михайловича, Наталья Сергеевна чувствовала себя за границей отнюдь не привольно и действовала с оглядкой.
Сидя в одиночестве на террасе отеля, великий князь с трудом сдерживал гнев: что это еще за детские игры придумала графиня! Наконец появилась Наталья Сергеевна и, поклонившись, села за столик против Александра Михайловича.
– Спасибо, что пришли, – сказала она. – И прошу извинить за вынужденные меры безопасности.
В ответ великий князь пробормотал нечто неразборчивое.
– Я здесь сижу в ожидании хоть каких-то вестей от Миши, – продолжала графиня. – Константинополь – средоточие слухов, когда отсюда новости разлетятся по Европе, их труднее будет поймать.
– Рад видеть вас в добром здравии, – покривив душой, сказал великий князь; на самом деле свою собеседницу он нашел подурневшей и уставшей. – Здесь действительно так опасно, большевистские агенты покоя не дают?
– Здесь опасно, – кивнула Наталья. – Георгий, наш с Мишей сын, – племянник Николая Второго. Поэтому красные ходят за мной по пятам, чтобы через меня добраться до Джорджи. Да и за вами, ваше высочество, они наверняка приглядывают.
– Мне кажется, вы немного преувеличиваете! – поморщился, как от кислого, великий князь. – Большевистский режим трещит по швам, им сейчас не до меня. Да и не до вас тоже.
– Я с ними хорошо знакома и предпочитаю остерегаться, – сухо заметила Наталья. – Но что вы знаете о Мише? Где он? Что о нем известно Семье? Я надеялась, вы передадите мне весточку от него…
– Увы, – развел руками Александр Михайлович. – Я знаю не больше вашего… Но есть основания для надежды: молва доносит, что Мишу видели в Сибири. Нет дыма без огня, Наталья Сергеевна.
Не узнав от великого князя ничего нового, графиня утратила к нему всякий интерес. Они простились холодно. Пустой затеей оказалось это свидание и вызвало лишь новые слезы.
Опасения Натальи были куда как не беспочвенны: в получасе ходьбы от отеля «Токатлиан», в самом сердце Галаты, в подвале двухэтажного каменного дома помещалась чекистская явочная квартира, устроенная здесь тем самым пролетарием Евсеем, который завербовал бывшего жандармского агента Гуго Бринта на службу большевистской власти. Этот деятельный Евсей помимо турецкого направления курировал еще и несколько европейских резидентур Иностранного отдела ВЧК и был у чекистского начальства на отличном счету. Он достиг бы руководящих высот в этом ведомстве, если б не кривая судьба агентов советской разведки, отнюдь не редко приводившая их к расстрельной стенке.
* * *
Гольдман Нисим Наумович (оперативный псевдоним Евсей) был арестован в ходе «большой чистки» службой государственной безопасности (ГУГБ НКВД СССР) в 1937 году, обвинен в измене родине и шпионаже в пользу иностранных разведок, судим закрытым судом («тройка») и приговорен к высшей мере наказания без права на пересмотр дела и помилование.
Расстрелян в декабре 1937 года.
Реабилитирован в 1992-м.
Место захоронения не установлено.
* * *
Над подвальной явочной квартирой, в первом этаже дома, располагался эмигрантский кабак «Две гитары»; там пели и плясали цыгане, среди них знаменитая Катя Лялина из московского «Яра». От посетителей не было отбоя. Бодрящие напитки и горькие слезы лились рекой. Не пустовал и второй этаж: там поставил зубоврачебное кресло дантист Тимохин, лечивший страдальцев по дешевке, а то и в долг. Добрый зубодер, доставленный из Москвы в Константинополь Евсеем и по его заданию державший под контролем подвальную явку, пользовался заслуженной популярностью и любовью среди эмигрантов: к нему на прием очередь стояла. Да и Катя Лялина не только зажигательно пела да плясала, но и передавала сердобольному дантисту интересные сведения о гостях кабака.
Политические бури сотрясают правительства и общество, а служба разведки всегда продолжает жить своей жизнью. Отлаженная система шпионажа, этой важной сферы государственной деятельности, в отличие от прочих ведомств, обладает способностью к регенерации: взамен одного вырванного звена тут же появляется другое. Германскую военную разведку с ее агентурной сетью и испытанными методами оперативной работы принял – негласно, разумеется, – под свою надежную опеку пока нелегальный Союз высшего армейского генералитета, поддерживающий тесную связь с владельцами крупнейших промышленных предприятий и банков. Полковник Николаи под прикрытием историка и исследователя минувшей войны продолжил подспудно руководить созданной им самим разведывательной сетью. Полезная информация о русских – как красных, так и белых, поступающая из надежных источников, представлялась ему ценным активом, который, несомненно, еще пригодится. Проницательный полковник в этом оказался прав.
Поэтому на турецкий «отстойник» смотрели из Берлина не менее пристально, чем из Москвы. Направленный в Константинополь «историком» Николаи специалист по русским делам майор фон Клюге посетил кабак «Две гитары», послушал цыганское пенье, выпил поддельного шампанского и пришел к выводу, что привлекательное заведение насквозь просвечивается советской агентурой. «Свято место пусто не бывает», – припомнил майор Клюге, изучавший когда-то русскую литературу в Дерптском университете. Кабак держали московские агенты, немцам там нечего было делать. Стало быть, надо искать другую привлекательную площадку, куда стекались бы, как в воронку, слухи, которыми земля полнится. Клюге принялся искать – и нашел: невдалеке от цыганского кабака стоял неприметный домишко, в котором разместился детский сад для детей русских эмигрантов, обремененных поиском работы. Маленькие дети связывали родителям руки в этих поисках, и садик, взяв на себя часть забот по уходу за малышами, облегчал тем самым участь их родителей, заброшенных на чужбину. Майор Клюге правильно рассчитал: люди, изнуренные тщетными поисками заработка, делились, приходя за детьми, своим горьким опытом, а заодно и эмигрантскими новостями и слухами с работницами садика, готовыми их терпеливо и сочувственно выслушивать. Осталось только завербовать небогатую директрису, и тогда сухой остаток информации начал исправно поступать в Берлин. Но о Наталье Сергеевне так и не было ни слуху ни духу, она как в воду канула. Англичане вроде бы не выпускали ее из поля зрения, но помалкивали.
Трущобы они везде трущобы. Назойливые вопросы там не принято задавать и укрыться от любопытных глаз легче, чем где-либо еще.
Так что в ночлежке Каракёя прибывшие накануне вечером Михаил с Магомедом почувствовали себя вполне безопасно. Такие детали, как имя, год рождения или подлинность печати в документе, никого здесь не интересовали, в том числе и самого хозяина заведения – кривого на один глаз турка неопределенного возраста, в линялой красной феске с кисточкой. Получив деньги за постой, он пропустил прибывших в спальный зал, где тесно, почти впритык, расставлены были три десятка дощатых топчанов, покрытых серыми солдатскими одеялами, вынесенными, скорее всего, из
