— Стой! — истошно взмолилась вынырнувшая из дверного проема Сильвия.
Не доведись Рефию злобно и подробно потолковать с Элеаной семь с лишним лет назад, не удостоверься он в ту пору, что верховная жрица обдуманно и злонамеренно проговорилась государыне о запретнейшей тайне, возможно, он и помедлил бы, услышав сей отчаянный, душераздирающий призыв.
Но разговор состоялся вполне вразумительный, вражда меж служительницей Аписа и любовником Арсинои пролегла смертельная, повод представился наилучший, а обет есть обет, — особенно ежели служит он к вящей выгоде поклявшегося.
Элеана разинула рот, готовясь издать новый крик, но лишь устрашающее бульканье пузырящейся крови исторглось из перерезанного неуловимо быстрым движением горла. Тело верховной жрицы изогнулось, перекатилось, конвульсивно задергалось и замерло.
— Дура-ак! — провыла не успевшая опомниться Сильвия, уже понявшая: все погибло. — Ду-ура-а-ак!.. Что ты наделал!
Рефий распрямился и обвел присутствующих недоуменным, не сулившим ничего утешительного взором.
— Извольте объясниться, — процедил он, и Эврибат съежился, Арсиноя напряглась, а Сильвия оцепенела. — Извольте объясниться здесь и немедленно...
Последовало довольно долгое молчание.
— Непременно, — сказала Арсиноя. — Только не здесь, а в опочивальне. Ты не удивляйся, там та пороге — Алкмена. В таком же виде, — царица кивнула на безжизненное тело Элеаны. — Этой твари немедля заткни рот и веди следом за нами.
Последнее относилось уже к Сильвии.
Наперсница, бледная как мел, несколько раз шевельнула губами, попыталась что-то произнести, но покорно осеклась, встретив ненавидящий, лютый взор государыни.
— Она!.. Она!.. — подал голос Эврибат. — Я все вам расскажу! Все!
Обагренный клинок слегка приподнялся. Сильвия вздрогнула.
— Идемте разбираться в этой милой истории, — сказал Рефий. — Телочка, повелительница велит взять тебя под арест, и я повинуюсь. Душевно уповаю, радость моя, что вышло ужасное недоразумение. Но, — прибавил он с какой-то чисто змеиной ухмылкой, — убежден в одном: старая гарпия получила по заслугам. И весьма немалым...
* * *
Состоявшийся несколькими минутами позднее разговор не обратился безобразнейшей рукопашной свалкой меж Арсиноей и Эврибатом с одной стороны, и Сильвией — с другой лишь благодаря присутствию начальника стражи. Перевернув ударом ноги начинавшее понемногу остывать тело Алкмены и втолкнув его внутрь опочивальни — подальше от случайных глаз, — Рефий наглухо замкнул дверь, скрестил руки на груди и не произнес ни слова, покуда сбивчивый троеустый рассказ не перешел в яростную, визгливую перепалку.
— Теперь заткнитесь, — велел телохранитель государыни столь внушительно, что воцарилась немедленная тишина. — Или горько пожалеете, клянусь. Кто заговорит без моего дозволения...
Фраза осталась неоконченной.
Да и нужды оканчивать ее не было.
Все трое допрашиваемых — включая Эврибата — отлично сознавали, с кем имеют дело. Правда, наследник престола, в отличие от матери, не подозревал истинной глубины свершенного прегрешения, а в отличие от Сильвии, не ведал причины, приведшей к ужасным и пугающим последствиям.
Странно, Эврибата даже не мутило, как это происходит со всяким современным человеком, совершившим первое — нечаянное или преднамеренное — убийство. Алкмена валялась буквально под ногами беседующих, свернувшаяся кровь стыла на полу багровыми, начинавшими темнеть лужами, а подросток, что называется, и бровью не поводил.
Века, в которые битвы и поединки были скорее обычным, нежели исключительным занятием, порождали гораздо менее чувствительные натуры, чем столетия, изнеженные политесом и проповедью миролюбия.
Да и присутствие Рефия заставляло изрядно отвлекаться от мыслей о случившемся.
— Итак? — осведомился начальник стражи, взглядывая на Эврибата.
Мальчик открыл было рот, но в дверь исступленно и настойчиво забарабанили снаружи.
— Кто? — рыкнул Рефий, оборачиваясь.
— Я, Эфра!
— В коридоре, ведущем на восток, лежит верховная жрица Элеана, — громко сказал Рефий. — Отыщи пару стражников, передай, что я велел вынести эту падаль в средний двор. Затем отрядить гонца в Священную Рощу. Передать жрице Алькандре: преступница зарублена мною за предерзостное и вопиющее нарушение известного обета, предписывающего полное и совершенное молчание по известному поводу. Ясно?
— Разреши войти!
— Не разрешаю! Государыня, вели амазонке повиноваться, и шевелиться поживее!
— Делай что велят, Эфра, — уверенным голосом крикнула Арсиноя.
— Ты в безопасности, госпожа? — раздался подозрительный вопрос.
— В полнейшей! Исполняй приказ!
Послышались быстрые, стихающие в отдалении шаги.
— Итак?.. — повторил Рефий, сверля Эврибата глазами.
— Она, — мальчишка мотнул головой в сторону Сильвии, — сказала, Сини будет ждать моего пиратского набега, в опочивальне, после полудня... Совсем голая, — хихикнул Эврибат и тотчас прогнал ухмылку с лица.
— Так, — невозмутимо обронил Рефий. — А с чего бы это Сини ждала тебя голой, а?
Эврибат смущенно замялся.
— Понятно, — процедил Рефий. — Такого, признаться, я даже от Сини ожидать не мог. Век живи, век учись... А ты, — обратился он к Сильвии, — стало быть, подстрекала милую парочку к недозволенному кровосмешению?
Пожалуй, впервые в многогрешной жизни своей Рефий ощутил некое отдаленное подобие ревности. Но, осмелюсь предположить, сам он об этом навряд ли подозревал. Просто почувствовал щемящее, глухое раздражение против всех троих.
— Я отвечу и объясню причину только с глазу на глаз, — еле слышно произнесла Сильвия, уставясь в пол и дрожа всем телом.
— Ответишь и объяснишь, негодная дрянь, в моем присутствии, — прошипела Арсиноя. — За все добро, за всю любовь, за все прожитые вместе годы — предать? И кому? Стерва!
— Помолчи, — оборвал царицу Рефий. Он уже чуял нечто необычное — и очень, очень неладное.
— Не смей так разговаривать с государыней! — вскинулся Эврибат. — Не забывайся!
— Помолчи, маменькин любимчик, — с расстановкой ответил начальник стражи, и Эврибат повиновался. — Излагай, Сильвия.
— Нет!
— Насколько разумею, ты подстроила эту восхитительную случку, дабы представить ее на обозрение нужным людям, дорогая. Попахивает государственной изменой, — ощерился Рефий. — Либо говори, как того требует повелительница, — немедля, либо я пощекочу тебя мечом. В самых чувствительных местах, — прибавил он с гнусной ухмылкой. — Вящего развлечения ради...
Сильвия хорошо изучила замашки постельного дружка и охотно поверила обещанию.
— Погоди минутку, — вмешалась Арсиноя. — Пускай сперва Бата уйдет. Он выложил все, что знает, сам понимаешь...
Рефий молча кивнул, резко лязгнул задвижкой и распахнул дверь.
— Изволь удалиться, дорогой. И помни: тебя здесь не было. Ты ничего не видел, не слышал, не знаешь. Уразумел?
— А Сини? — робко осведомился Эврибат.
— Ничего твоей Сини не сделается, — осклабился Рефий — Уверен. Еще потешишься, впрыснешь куда захочешь. Или куда позволит... Хотя она, кажется, позволяет повсюду...
Пунцовая от стыда и возмущения Арсиноя почла за благо промолчать.
— Выйди, Бата, — сказала она. — Мы допросим подлую интриганку по-свойски.
Эврибат нацепил набедренную повязку, пошарил взглядом, разыскивая меч, припомнил, где обронил оружие, и быстро, не оборачиваясь, исчез.
— Ты можешь стать критским государем, Реф, — молвила Сильвия, подымая темно-карие, переполненные испугом и отчаянной мольбою глаза. — Я люблю тебя и подстроила все исключительно и единственно ради тебя, ради нас!
Арсиноя гневно и угрожающе вскрикнула.
— Не понимаю, — искренне удивился Рефий.
Сильвия с лихорадочной, сбивчивой поспешностью пояснила...
* * *
— Какая гадина! — прошипела Арсиноя. — Какая отвратительная скотина!
Рефий разглядывал Сильвию со странным выражением — удивленным и немного растерянным.
— За все добро, — не унималась повелительница, — за всю мою любовь!..
— Я могу, пожалуй, понять ее, Сини, — задумчиво сказал Рефий, не отводя взора.
— Что-о?
— Девочка знает: я... м-м-м... пристрастился к вам обеим. И резонно заключила, что естественным, так сказать, чередом взойдет на престол острова. А в самом деле, отчего бы и нет?
Арсиноя задохнулась от возмущения:
— Ты... Ты... соблазняешься ее замыслом?
— Я не корчу из себя невесть какое безгрешное создание... Но по трем причинам отвергаю это лестное предложение. Во-первых, слишком дорожу тобою, чтобы лишиться столь упоительной забавы на веки вечные. Не отправляться же следом, в изгнание!
Рефий ухмыльнулся.
— Во-вторых, даже имея некоторое наследственное право принять венец, я слишком... ленив для государственных дел. И в-третьих, состоя начальником дворцовой стражи...
