Юрисконсул Касио встал. Это был старик лет шестидесяти, с честным открытым лицом, смелым блеском серых глаз смотревших прямо в упор.
— Господин кардинал, господа судьи, — начал Касио, если вы меня спросите, достойны ли смерти эти злодеи которые призваны сюда дать отчет в своих преступлениях я отвечу вам: да, достойны, но вы, судьи, не имеете право отдавать их в руки палачам.
— Поменьше слов! — раздался угрожающий голос из угла.
— Нельзя стеснять защиту, — отвечал Касио, — в противном случае я снимаю эту тогу, которую с честью носил сорок лет.
— Хорошо сказано! — прошептал монах, сидевший в углу.
— Говорите свободно, синьор Касио, — сказал кардинал Палеотто, — здесь никто не думает стеснять ваши права.
— В таком случае, — отвечал защитник, — я буду продолжать. Атилло Браччи отцеубийца; земля и небо ужасаются его злодейству; демон грызет его совесть, и постоянно будет грызть, как на этом, так и на том свете, но мы, земные судьи, прежде всего, должны руководствоваться законами, признанными нами самими. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как совершено преступление. Римское право так же, как и законы, установленные папами, не допускают наказания за давностью времени, а потому Атилло Браччи должен выйти свободным!
Глаза обвиняемого заблестели надеждой. Судьи переглянулись; защитник юридически был прав. Из угла, где сидел монах, послышался шепот протеста.
— Что касается Сильвио Кастелани, — продолжал Касио, — его дело находится совершенно в других условиях. Прежде всего, мы не имеем никакого основания судить его за отцеубийство, у нас нет доказательств, что обвиняемый был сыном каноника, тем не менее, его преступление ужасно, закон неумолим к тем, кто осмеливается поднять руку на духовную особу, но тот же закон не допускает осуждения несовершеннолетнего, не забывайте, господа судьи, что Кастелани только восемнадцать лет. Закон не позволяет прикасаться к детям, а потому, — закончил Касио, — обвиняемый Кастелани должен быть освобожден.
Речь защитника произвела необыкновенное впечатление, как на судей, так и на обвиняемых. Палеотто, обращаясь к последним, сказал:
— Прежде чем состоится сентенция, не желаете ли прибавить еще что-нибудь в свою защиту?
— Мне ничего не остается прибавить к защите, которая указала на закон давности, — отвечал Браччи и снова сел на скамью.
— Я в свою очередь также попрошу господ судей иметь в виду мое несовершеннолетие, — сказал другой подсудимый.
Здесь произошла необыкновенная сцена. Монах, сидевший в углу, сбросил с головы башлык, и перед судьями и обвиняемыми явился папа Сикст V.
— Закон! — вскричал папа. — Вы говорите о законе в то время, когда эти негодяи так нагло нарушили его! На виселицу отцеубийц, на виселицу!
Судьи, опустив голову, молчали. Один только Касио осмелился возразить:
— Но, святейший отец, закон должен быть ненарушим, неужели справедливый Сикст его нарушит? Это было бы чересчур грустно.
— Молчите, Касио! — сказал папа. — Я хвалю вашу смелость; вы до конца исполнили святую миссию, возложенную на вас. Но помните, оправдание виновного, хотя бы и на основании закона, еще плачевнее, чем осуждение невинного. Ты, Атилло Браччи, — продолжал папа, обращаясь к старому феодалу, — три года тому назад, без всякого милосердия, велел прогнать семейство, предки которого жили сто лет на твоей земле, тебя не тронули ни рыдания женщины, ни просьбы ребенка, ни немощность старика…
— Земля — моя собственность, — отвечал феодал, — я имею право прогнать каждого из фермеров.
— С чем тебя и поздравляю, друг мой, — отвечал, иронически улыбаясь, папа, — земля пусть будет твоей собственностью; а мне позволь распорядиться головой отцеубийцы. Жандармы, увести его! — прибавил папа, обращаясь к страже.
— Что же касается тебя, Сильвио Кастелани, — прибавил папа, обращаясь к юноше, — ты, как ядовитая змея, укусил руку, облагодетельствовавшую тебя, и за это ты умрешь. Злодеи твоего сорта чересчур опасны; я решил всех их уничтожить, было бы слишком нехорошо оставить тебе жизнь, ты молод, можешь убежать с каторги и мало ли что еще можешь натворить, а потому ты умрешь! Жандармы, уберите и этого!
— Я не хочу умереть! — вскричал с пеной у рта обвиняемый. — Мне недостает еще трех лет до совершеннолетия.
— Господа судьи, — обратился папа к Палеотто, — кончайте ваше дело.
— Это совершенно лишнее, святой отец, — с горечью отвечал Палеотто, — если ваше святейшество взяли на себя эту обязанность.
Сикст V понял иронию кардинала Палеотто и ничего не сказал. Вскоре камера уголовного трибунала опустела.
БЫЛА темная, безлунная ночь; по Тибру тихо скользила лодка, управляемая четырьмя сильными гребцами; лодка держала курс к берегу по направлению к тюрьме Ватикана. Гребцы были одеты в мундиры полицейских. Подъехав к берегу, трое из них вылезли, а четвертый остался караулить лодку. Сделав несколько шагов, они встретились с ночным патрулем.
— Кто идет? — раздался голос начальника.
— Англия! — был ответ.
— Доброго пути, товарищи, — прибавил начальник патруля. — Гуляйте в свое удовольствие. Берег тих, как монастырь.
— Посмотрим, что ты запоешь завтра утром, — пробормотал один из троих.
Мнимые полицейские были бандиты Малатесты и двое евреев, присланных Барбарой. Все трое отправились к тюрьме, где были посажены Зильбер и Гербольд; там они встретили тюремщика Фортунато, который вылез из густой травы, точно как из-под земли. От этого места до тюрьмы было еще далеко, но сюда выходил подкоп, ведущий к каземату Гербольда и его товарища. Ламберто стал прислушиваться.
— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — прошептал он.
— Напротив, все идет хорошо, — отвечал наш старый знакомый Рубек. — За работу!
Вскоре в этом месте они отвалили большой кусок дерна, прикрывавшего отверстие, в которое мог, наклонившись, пролезть человек.
— Когда это все вы успели сделать?
— Мне случилось найти древнюю пещеру, от которой мы и сделали подкоп под каземат арестованных.
С противоположной стороны подземелья слышались глухие удары. Некоторое время все шло как нельзя лучше, как вдруг совершенно неожиданно вдали послышались шаги.
— Патруль! — сказал Рубек. — Мы пропали.
— Тише, — отвечал Ламберто, — пойдем прямо по дороге, а потом, когда пройдет патруль, опять вернемся сюда.
— А если они пожелают узнать, что мы здесь делали?
— Ну, в таком случае, будем работать кинжалами… Но тише, вот и полицейские.
Действительно, это был отряд полицейских, совершавших ночной обход в окружности Ватикана.
— Стой! Кто идет? — вскричал начальник патруля.
— Англия! — с уверенностью отвечал Малатеста.
— Ну, а потом? — спрашивал полицейский.
Этот вопрос озадачил бандита. Он не предвидел, что пароль мог заключаться в двух словах. Ламберто быстрым взглядом смерил силы противников. Их было десять, из коих девять имели ружья; десятый, командовавший отрядом, кроме сабли имел за поясом два пистолета. Если завяжется борьба, противники, несомненно, будут стрелять, в Ватикане поднимется тревога, прибегут целые отряды солдат, с которыми, разумеется, четверым не справиться. Все это Малатеста мигом сообразил. Между тем начальник патруля требовал объявить другое слово пароля.
— Вот тебе пароль! — вскричал бандит, погружая в горло полицейского свой длинный кинжал. Смертельно раненный, он повалился на землю.
Трое товарищей Ламберто сделали то же самое с тремя полицейскими, которые также попадали убитые или смертельно раненные. С остальными еще представлялась маленькая возможность справиться, но они имели ружья и стали приготовляться к выстрелам. К счастью, в те времена эти приготовления были весьма долги; между тем из подземелья вышли арестанты Гербольд и Зильбер. Все бросились к берегу Тибра, но, к своему ужасу, увидели, что лодка их исчезла. Действительно, ее арестовали полицейские.
— Пойдем через мост, — сказал Зильбер.
— Это невозможно!.. Мост караулит чуть не целый полк… Проклятие!.. Мы попались, как крысы в мышеловку!
— Ну, я, с моей стороны, предпочитаю смерть в волнах Тибра! — вскричал Фортунато и бросился в реку.
Остальные были в нерешительности. Освобожденные арестанты, изувеченные пыткой, не могли оказать им никакой помощи.
— Нам остается только умереть! — вскричал Малатеста, бросаясь с поднятым кинжалом на полицейских.
Завязалась страшная борьба не на жизнь, а на смерть, но, увы, она была чересчур неравной. Вскоре Ламберто и его товарищи были убиты, а Зильбер и Гербольд связаны веревками и доставлены обратно в тюрьму. Час спустя римский губернатор отправился к папе с рапортом. Сиксту V уже донесли о происшествии.
