меланхолического судейского ларец с золотом, флорентиец начал проворно сортировать деньги: сначала быстро отсчитал себе половину, потом — возмещение расходов. — Теперь вы, синьоры османы. Коль скоро личность рыцаря установлена, примите выкуп и дайте в том расписку. Хорошо!
— И мне еще десять золотых, — встрял надсмотрщик, — больше года как жду.
— Уговор дороже денег — может, не в последний раз имеем дело, — дошлый делец отсыпал затребованное турку.
— Я тоже старался, — отметил начальник и тоже получил свой кусочек медвежьего ушка (впрочем, это не помешало ему по выходе отобрать у подчиненного половину бакшиша, как тот ни причитал столь жалостно, что мог бы разжалобить и камень).
— Пришлите кузнеца! — крикнул Чиприано вослед уходившим туркам, те согласно гугукнули.
— Вот и все, сэр Торнвилль. Вот твои бумаги, заверенное достопочтенными свидетелями и монахами свидетельство, удостоверяющее твою личность и происхождение, и немного денежек — все, что осталось у тебя от твоего имения, ныне пребывающего в королевской казне, как это сейчас заверил своей подписью представитель суда. По крайней мере, приодеться, слегка гульнуть и на путь домой с монахами и судейским хватит. Я, правда, немножко тебе подсыпал — но это, так сказать, за проволочку. Не по моей вине, но любой лишний месяц в турецкой неволе — все же большая неприятность.
— А как… — начал было Лео, но флорентиец его прервал:
— Обо всем чуть позже и наедине — понимаешь?..
— Что случилось с дядей, братья?
— Больше двух лет прошло, как он погиб. Печь раскололась, раскаленный металл хлынул наружу — и все. Жестоко пострадал аббат Арчибальд, прожил ночь — и наутро отошел ко Господу…
Об остальном Лео их расспрашивать не стал; дождались кузнеца, который за несколько акче расковал пленника; потом Чиприано отправил свидетелей, судейского и монахов в общую залу перекусить с винцом, а сам обратился к Торнвиллю:
— Времени у меня совсем мало, поэтому слушай вкратце. Приехав, я все разнюхал, выудил у аббата Энтони "верное" свидетельство о твоей смерти, после чего, как и планировал, подал на него в суд за присвоение чужого имущества, оставление в опасности и через своего человека покушение на убийство. До рассмотрения дела и предъявления доказательств аббат был отстранен от исполнения своей должности, аркебузир посажен в тюрьму.
— Ах, это хитрая гадюка, аббат Энтони! Как бы не переворотил все дело по-своему или просто не сбежал!
— Ты недооцениваешь Чиприано, — вновь улыбнулся флорентиец и многозначительно постучал тонкими пальцами по богато украшенной рукояти длинного кинжала. — Он берет дорого, но всегда все делает до конца. Аркебузир никуда из тюрьмы не денется, и по возвращении монахов со всеми документами его неминуемо повесят, а вот аббат Энтони… Да, это скользкий жук. Даже пребывая не у дел, он запросто мог бы оказать давление на монахов-свидетелей или послать таких, которые, по его поручению, "не узнали" бы тебя. Поэтому с ним и приключилось несчастье — никто ж от него не застрахован!
— Что же?
— Скажем так, он съел полипа, которого не смог переварить, — уже откровенно издеваясь, произнес итальянец, а Лео посмотрел на него с гораздо большим уважением, нежели раньше: действительно, это человек капитального дела.
— Стало быть, ты сделал все за меня… — протянул Лео и тут же подумал: "Выходит, в Англию-то можно и не возвращаться… Незачем…"
— Можно и так сказать. Это было нетрудно. Ну мне, пожалуй, пора, если больше у тебя никаких вопросов ко мне нет.
— Вопрос как бы один — как тебя найти, если что?
— Легко. У меня родные во Флоренции, осведомишься при дворе Лоренцо Великолепного, где найти Чиприано Альберти, тебе и подскажут. Дело задумал какое?
— Возможно. Полагаю, тебе не сложно будет организовать похищение итальянской графини?
— Запросто. Были б деньги. Помог бы и по дружбе, но знаешь, жить-то ведь тоже на что-то надо, а жить я привык довольно широко, так что…
— Понятно. Сам не справлюсь — обращусь. — И тут шевельнулась, на первый взгляд, бредовая мысль: — А если, к примеру, турчанку похитить — тоже можешь?
— Еще проще, чем графиню, только дороже — сам знаешь, редкий турок что сделает без бакшиша. Хотя и это не совсем так — бывало, и помогут, и накормят, и ни акче не возьмут. Давай приходи в себя, определяйся, кто тебе нужен, добывай деньги — и вперед! А еще, поскольку ты рыцарь, тебе нужно оружие. Не обессудь, не меч — османская сабля, но пока и это хорошо, и кинжал. Прощай и будь счастлив. Ваш корабль отходит через три дня, мой — сегодня вечером. Бог даст, свидимся.
Лео было не узнать. Он гулял по Константинополю, скромно, но опрятно одетый, с ухоженными волосами и приведенной в порядок бородой: он настолько свыкся с ней за почти четыре года турецкой неволи, что расстаться уже не решился.
Столица поражала, в первую очередь, конечно, остатками былого византийского величия. Озадачили мощные башни, искрошенные осадной турецкой артиллерией, словно гнилые зубы хорошими орехами; у турок все руки не доходили привести всю стену в надлежащий вид, хоть это и была их новая столица. Как человек военный Торнвилль оценил теперь на деле мощь стволов, подобные которым ему самому пришлось отливать в Алаийе; становилось ясным, почему османы столь легко берут одни крепости и страны за другими. Уж если Константинопольские стены не вынесли ярости артиллерийского огня турок, что говорить о прочих? Лео невольно задумался о том, что будет, если турки со своими пушками вдруг доберутся и до Англии, и не получалось ничего хорошего. Конечно, храмы, мечети, сады… Все хорошо и красиво, по виду, если не считать многочисленных руин, и не скажешь, что четверть века назад здесь произошла вселенская катастрофа, когда потоки греческой крови в буквальном смысле текли по улицам с городских холмов в залив Золотого Рога…
Торнвиллю понравился город, о котором он столько слышал. Долгожданная свобода расслабила его, не хотелось ничего — ни домой возвращаться (а куда? нет ни дяди, ни имения), ни в Анкону рваться. Как-никак четыре года минуло, да и закрутилось все тогда причудливо, легкомысленно… Шекер-Мемели была как-то ближе… Может, в самом деле, похитить ее и увезти в Англию? Или хватит уж судьбу испытывать, словно не достало ему турецкой неволи, чтоб снова соваться, как любил выражаться покойный дядя Арчи, к дьяволу в задницу? Дождаться спокойно корабля — и домой… Ай, забыл, что дома-то и нет. Да и опять, поди, король Нэд чудить будет: или с Францией воевать начнет, или со своими подданными… Получается, что некуда и деваться-то… Не
