Второй заход оказался более удачным. На встречу с руководством фонда Вера отправилась одна и, чтобы не объяснять на пальцах, взяла с собой книгу об орденах России. Человек, который «подавал» Веру, на сей раз оказался влиятельным, ее приняли хорошо и по предварительной договоренности пообещали купить ордена, но прежде следовало пройти еще по какому-то невообразимому кругу и в определенный момент через нового влиятельного человека подсказать министру о важности приобретения.
Мысленно представляя себе все эти заходы, круги и орбиты, старший Ерашов все отчетливее ощущал свою беспомощность. Мир, в котором купалась и блистала его сестра, получая наслаждение, вымучивал его, и он почти физически ощущал, как стремительно летит вниз, словно подбитый вертолет по откосу, оставляя на камнях исковерканные конструкции и куски рваного, мятого дюраля.
Пока на верхах шли дипломатические переговоры о покупке, Алмазный фонд затребовал ордена на экспертизу. Алексей с Верой вернулись домой и только тут узнали, что Кирилла вызвали в часть, а требовалась надежная охрана. Вера опасалась, что из высоких кабинетов возможна утечка конфиденциальной информации и «богатеньких» Ерашовых уже пасут соглядатаи. По первоначальным подсчетам, ордена оценивались в четыреста миллионов рублей — сумма фантастическая, и просто так везти их было опасно. А нанимать охранников — чужих, неизвестных людей — было еще опаснее. Пока сокровища лежали в жестяной коробке под камином, Аристарх Павлович вообще не чувствовал никакого страха и порой не вспоминал о кладе месяцами. Но вынутые из тайника и предварительно оцененные, они словно обросли подстерегающей отовсюду опасностью. Это состояние было смешным, странным и страшным: богатство требовало постоянного напряжения и оглядки. Решили ехать втроем с Аристархом Павловичем. Ордена — самые ценные — зашили с изнаночной стороны рубашек, а Вера в блузке на животе. Пришивали и смеялись сами над собой, ибо никто еще не бывал в такой нелепой ситуации. Потом начали вооружаться. У Веры был служебный пистолет с официальным разрешением, Аристарх Павлович достал кольт с четырьмя патронами сомнительной надежности, а военный человек, подполковник, оказался с голыми руками. Тогда Аристарх Павлович отдал ему незаконный кольт — если что, военного вряд ли станут обыскивать, а сам взял газовый баллончик Аннушки. Старший Ерашов долго осматривал патроны и все-таки разглядел дату выпуска —1910 год.
— О, отец, а я понял, откуда у тебя такая машинка! — догадался он. — И патроны оттуда же… Подари, зачем он тебе?
— Не проси, не дам! — отрезал Аристарх Павлович. — Что мое — то мое. Когда умру — заберешь.
— Тогда пойду опробую, — сказал Алексей. — Порох слежался…
— Нечего патроны жечь! Уже опробовал, и не раз.
— Ну, один! Кстати, может, и «макаровские» подойдут…
Он взял у Веры несколько пистолетных патронов, примерил их в патроннике — гильзы болтались, но не тонули в стволе. Вместе с Аристархом Павловичем они уплыли за озеро, и там Алексей пальнул в сосну сначала родным патроном, а затем «макаровскими». Они годились, разве что раздувало гильзу и не всегда срабатывал выбрасыватель.
На обратном пути, когда они подчаливали лодку к мосткам, к ним навстречу вышел Николай Николаевич Безручкин. Он казался спокойным и, как всегда, уверенным в себе.
— Ну что, мужики, постреляли? — просто поинтересовался он.
Это был вызов: после предупреждения старшего Ерашова Безручкин ни разу не попадался ему на глаза. Кольт у Алексея лежал в кармане и заметно оттягивал брюки.
— Постреляли, — сказал Аристарх Павлович. — Патроны новые пробовали!
— И что? Хорошие патроны?
— Хорошие!
— Серьезные вы ребята, — похвалил Николай Николаевич. — Не зря ОМОН-то приезжал… Ну, а как жить будем?
— Как прежде жили, так и будем жить, — многозначительно проговорил Аристарх Павлович.
— Прежде — это когда? До семнадцатого, что ли? — поинтересовался Безручкин. — Если как до семнадцатого, то у вас на сей раз ничего не выйдет. Тогда у Ерашовых были капиталы, а у наших — пушка в кармане. Теперь-то наоборот все, теперь с одной пушкой дела не сделаешь. Да и у нас тоже патроны не плохие.
— Я вам не советую говорить о патронах, — проронил старший Ерашов. — Хотите жить мирно — не зарьтесь на чужое.
— На чужое? — Николай Николаевич засмеялся. — Если это все твое — возьми! Возьми и неси!.. Да только унесешь ли? Пупок не развяжется?
— Веселый вы человек, — одобрил Алексей. — Не унывающий. А что, отец, возьмем его коммерческим директором? Пусть туристов веселит.
— Теперь он не пьет, так что не взять? — согласился Аристарх Павлович, занятый лодкой. — Мужик он с головой, из дерьма конфетку сделает.
Безручкин захохотал еще пуще, причем веселился откровенно, без всякой игры.
— Да уж возьмите, барин! Служить буду верой и правдой! Не откажи, отец родной! — просмеялся, вытер слезы. — Шутить изволите, барин?
— Мы люди серьезные, — заверил Аристарх Павлович. — Соглашайся, пока предлагаем.
— Что же вы такие наивные, ребята? — жалея, проговорил Николай Николаевич. — Если мне пакость в арбитраже устроили, так уж все? Уж на коне?.. Запомните, любезные вы мои, перераспределение капитала уже произошло. Вы поздно хватились, поезд ушел. На первый раз я прощаю, но впредь не мешайте мне. Живите тихо и спокойно.
Старший Ерашов подошел к нему вплотную:
— Надо полагать, это ультиматум? А потом — военные действия?
— В отношении военных действий, мне с вами не потягаться, — улыбнулся Николай Николаевич. — Вы же все — профессионалы в этом деле. На своем веку-то сколько народу поубивали?.. Я же человек мирный и стрелять не умею. Не валяй дурака, подполковник, и сестрице своей скажи, чтоб не дергалась. Мне это не нравится.
Он круто развернулся и неторопливо пошел к своему подъезду, словно подставляя спину под выстрел.
— Неужели он когда-то был пьяница и забулдыга? — спросил старший Ерашов, провожая взглядом Безручкина.
— Был, — вымолвил Аристарх Павлович. — И тогда от него натерпелись. И сейчас еще поплачем, конкурент серьезный.
— Что-то я ничего не понимаю…
— А что тут понимать, Алеша, — вздохнул Аристарх Павлович. — На чужого дядю работать не хотел, вот и гулял. Чуть дали волю — первый развернулся. На какие шиши, не знаю, может, тоже клад нашел…
Старший Ерашов сел на мостки и уронил руки.
— Знаешь, отец, а ведь с ним воевать придется. Хорошо, если капиталами… А я не хочу! Навоевался, настрелялся — не хочу больше!
… На следующее утро первой электричкой они благополучно привезли ордена в Москву и сдали на экспертизу. Однако пришлось задержаться еще на две ночи в ожидании заключения: в случае отрицательных результатов их бы пришлось возвращать домой. Аристарх Павлович и радовался и страдал. Остановились у старшей дочери Ирины, а младшая, Наташа, прибежала и осталась рядом на оба дня. Наконец он познакомил их с новой родней, и все бы хорошо, да душа болела за домашних. Кроме Олега — женщины да дети, и что взбредет в голову соседу-конкуренту, пока Аристарх Павлович в Москве? Из Олега защитник-то никудышный, хоть бы догадались не ходить никуда по вечерам, когда темно. Валентину Ильинишну он предупредил, а остальных не успел — рано уезжали… Экспертизу наконец получили положительную, ордена оставили на хранение в сейфе Алмазного фонда и помчались на вокзал. Наташа поехала провожать и уже на перроне неожиданно рассказала, что квартиру в Москве ей теперь не получить никогда, что лимитчицам нет никаких льгот, а купить невозможно — цены бешеные. И разревелась на груди.
— Поехали домой! — заявил Аристарх Павлович. — Мы там дело затеваем, будет тебе и работа, и жилье. И жених тебе будет!
— Я к Москве привыкла, пап, — всхлипывая, сказала она и вдруг попросила: — Дай денег на квартиру. Всего двадцать миллионов.
Он сначала растерялся, потом решил, что дочь пошутила.
— Всего-то навсего — двадцать миллионов… У тебя же есть деньги. Я из ваших разговоров поняла… Очень много денег, — она не шутила, и это как-то неприятно поразило его. — Неужели тебе жалко каких-то двадцать миллионов?
— Это не мои деньги, — попробовал объяснить Аристарх Павлович. — Это наследство Ерашовых. Понимаешь, они вынуждены продавать свои родовые ценности, ордена своих дедов, чтобы выжить.
— Но ведь ты же нашел клад, — заявила Наташа. — Я слышала… А если ты нашел и вместе с ними затеваешь дело, значит, там есть твоя доля. Они обязаны поделиться с тобой по-честному.
— Мы ничего не делим! Мы все вместе!..
— Ну и живи с ними! — неожиданно с обидой бросила она и побежала по перрону, а издалека крикнула: — А к нам больше не приезжай!
Аристарха Павловича подбросило от таких слов: смешались жалость и негодование. Алексей и Вера стояли поодаль, чтобы не мешать разговору, однако последний крик Наташи был услышан. Они подошли к нему, растерянные и обеспокоенные, не понимая, что произошло. Дочери относились к новой родне ласково и учтиво, как и подобает младшим, и ничего не предвещало внезапной размолвки. Аристарх Павлович не знал, как все объяснить Алексею и Вере, и хорошо, что они пока не спрашивали ни о чем и давали ему возможность собраться с мыслями. Он скрыл от дочерей, что женился, — хотелось сделать им сюрприз, когда они наконец явятся домой и увидят Валентину Ильинишну. Дело в том, что старшая, Ира, часто намекала ему о женитьбе, мол, пока не состарился, а то придется одному доживать. И теперь он думал, что, когда дочери узнают о молодой жене, на эту обиду наслоится еще и ревность и обязательно прозвучит упрек, мол, завел себе новую семью, а нас, родных дочерей, бросил, оставил нищими и бездомными.
