— Это не мои деньги, — попробовал объяснить Аристарх Павлович. — Это наследство Ерашовых. Понимаешь, они вынуждены продавать свои родовые ценности, ордена своих дедов, чтобы выжить.
— Но ведь ты же нашел клад, — заявила Наташа. — Я слышала… А если ты нашел и вместе с ними затеваешь дело, значит, там есть твоя доля. Они обязаны поделиться с тобой по-честному.
— Мы ничего не делим! Мы все вместе!..
— Ну и живи с ними! — неожиданно с обидой бросила она и побежала по перрону, а издалека крикнула: — А к нам больше не приезжай!
Аристарха Павловича подбросило от таких слов: смешались жалость и негодование. Алексей и Вера стояли поодаль, чтобы не мешать разговору, однако последний крик Наташи был услышан. Они подошли к нему, растерянные и обеспокоенные, не понимая, что произошло. Дочери относились к новой родне ласково и учтиво, как и подобает младшим, и ничего не предвещало внезапной размолвки. Аристарх Павлович не знал, как все объяснить Алексею и Вере, и хорошо, что они пока не спрашивали ни о чем и давали ему возможность собраться с мыслями. Он скрыл от дочерей, что женился, — хотелось сделать им сюрприз, когда они наконец явятся домой и увидят Валентину Ильинишну. Дело в том, что старшая, Ира, часто намекала ему о женитьбе, мол, пока не состарился, а то придется одному доживать. И теперь он думал, что, когда дочери узнают о молодой жене, на эту обиду наслоится еще и ревность и обязательно прозвучит упрек, мол, завел себе новую семью, а нас, родных дочерей, бросил, оставил нищими и бездомными.
Всю дорогу Аристарх Павлович страдал от этих обидных размышлений и никак не решался сказать о них, чтобы не обидеть «старших» своих детей. Но Алексей догадался без слов и, таясь от Веры, проговорил:
— Не горюй, отец… Я знаю из-за чего. Ты не думай об этом. Придут деньги — дадим. Орденов было жалко, а этого добра… Если еще между своими раздор пойдет — все погибнем…
Они не узнали своего дома. От земли до крыши он был опутан новыми лесами, а над парадным крыльцом какие-то мужики сооружали из брусьев замысловатую мощную конструкцию. У самых ступеней, перекрывая вход, дыбилась гора песка, тут же лежали железобетонные колонны и блоки, горловиной кверху торчала пузатая бетономешалка, и рядом урчал автокран. Аристарх Павлович пошел выяснять, в чем дело. Рабочие жали плечами — строим! — и кивали на прораба; тот же объяснил, что причина осады — восстановление первоначального фасада здания, что есть проект, смета и наряд. Остальное его не волновало.
— Это война, — сказал старший Ерашов. — И первый бой мы уже проиграли.
Расчет Безручкина был ясен: он показывал, кто хозяин дома, и денег на это не жалел. А делая благородное дело, оказывался неуязвим. Ерашовы едва пробрались к дому и еще не вошли в двери, как услышали приказной голос Николая Николаевича. Он выговаривал прорабу, что засыпали крыльцо и людям невозможно пройти, требовал немедленно расчистить проход и над парадным сколотить дощатый щит, чтобы на головы не валился кирпич.
Все домашние были подавлены осадным положением и не находили себе места. Жить на строительной площадке было невозможно: грохот и треск не смолкали с раннего утра до позднего вечера, нельзя было открывать двери и форточки — несло гарью и пылью, поскольку рабочие сдирали скребками толстый слой старой побелки и снимали испорченную штукатурку. Сквозь грязные стекла пробивался лишь мутный свет.
Ко всему прочему, на следующий же день пригнали компрессор и начали сдалбливать асфальтные дорожки под окнами. Безручкин осадил Ерашовых крепко и надолго: психическая атака рассчитывалась до глубокой осени, а леса могли остаться и в зиму. Следовало принимать какие-то ответные действия, но сколько ни думали, ничего путного изобрести не смогли. То, о чем мечтал старший Ерашов, сосед-конкурент перехватил и теперь использовал как оружие. Он стремился вложить свои деньги, чтобы потом иметь козырь, Вера лихорадочно искала выход и все дни пропадала в городе. Она единственная ничуть не унывала, и смелые, оригинальные замыслы Безручкина лишь возбуждали в ней веселый азарт.
А выход нашелся случайно, и не там, где его искали. Однажды под вечер Аристарх Павлович с Алексеем пошли посмотреть на жеребчика, прихватив с собой корзины, — начинался грибной сезон. Кто-то поспел вперед и срезал все попутные грибы вдоль проселка, поэтому Аристарх Павлович решил сводить старшего Ерашова в свои заповедные места за аэродромом. Однако едва Алексей вышел на рулежную дорожку — а был он здесь впервые, — сразу забыл о грибах, о жеребчике, и Аристарх Павлович увидел в его глазах глубокую тоску, больше похожую на тщательно скрываемую болезнь. Он оставил корзину на бетонных плитах и побрел, словно пьяный, часто останавливаясь и с каким-то отупением глядя вокруг себя. А ведь и двух месяцев не прошло, как он бросил авиацию, уверяя, что налетался, навоевался, настрелялся…
Аристарх Павлович подхватил брошенную корзину и незаметно, чтобы не мешать, пошел за ним следом. Старщий Ерашов побродил по рулежкам, забрался в ангар, и его шаги долго громыхали в гулком, пустом помещении. На свет он появился несколько смущенный какой-то новой, непривычной для него мыслью, оглядел черный зев со снятыми воротами, высокий березовый лес, растущий на крыше. Железобетонные перекрытия и мощный слой земли над ними могли выдержать ядерный удар.
— Вот бы сюда бы поместить какой-нибудь завод, — сказал он. — Такие помещения пустуют…
Аристарх Павлович, подыгрывая ему, повел показывать подземный бункер, и глаза старшего Ерашова загорелись.
— Ты знаешь, что там под землей? Фантастика! Это же командный пункт. А вода стоит, потому что он весь отлит из бетона, аквариум. Откачать и прочистить дренаж. Там будет тепло и сухо, как в печке, — он забежал в лесополосу, выросшую дико, самосевом, позвал Аристарха Павловича: — Гляди! Здесь была вентиляционная шахта, а здесь идет подземная галерея к топливным резервуарам. Из нержавейки, представляешь? Они сейчас там! А дальше, где-то в том районе, — склады боезапаса. Под нами целый подземный город, там можно ездить на машинах…
— Пойдем, еще что-то покажу! — обрадовался Аристарх Павлович и повел его в лес, за взлетную полосу, где когда-то была железнодорожная ветка. Рельсы были давно сняты, и в сером щебне догнивали шпалы. Вездесущий осинник постепенно затягивал насыпь. Похоже, когда-то ветка уходила под землю, но когда аэродром эвакуировали, въезд взорвали, и теперь железобетонные надолбы с ржавой арматурой торчали из заросшего лесом холма. Но не это удивило старшего Ерашова; он заметил вдоль насыпи довольно свежую, двухлетней давности, борозду в земле и подавленный колесами осинник.
Два года назад Аристарх Павлович случайно забрел сюда, когда в сухую осень искал грибы. И также увидел эту странную борозду и следы колесного трактора, трещавшего в полукилометре. Больше по старой привычке лесника он пошел узнать, в чем дело, и увидел экскаватор с трактористом в кабине да знакомую фигуру Николая Николаевича, еще не заматеревшего, не барственного, в рабочих рукавицах. Они цепляли удавкой толстый кабель, торчащий из земли, и вытаскивали его с помощью экскаваторной гидравлики. Трехметровые куски этого кабеля уже валялись вдоль железнодорожного полотна, посверкивая медью на свежих разрубах. Безручкин подбирал все, что валялось и было никому не нужно, и поэтому Аристарх Павлович странному занятию не придал значения. И лишь позже, увидев однажды передачу по телевизору, как отправляют медь в Прибалтийские республики, он сообразил, зачем Николай Николаевич выдирал кабель. Да и потом, когда в одну ночь в Дендрарии срубили почти все громоотводы с дубов, он сразу же погрешил на Безручкина.
Старший Ерашов покружился на месте, где с кабелей снимали стальную ленточную оплетку и изоляцию, отыскал в мусоре кусок толстой медной жилы и взвесил на руке. Медь еще не успела позеленеть, поскольку кабель был маслонаполненный и на пропитанной маслом земле не росла даже трава.
— Наш конкурент рыл, — объяснил Аристарх Павлович, не дожидаясь вопроса.
— Вот это настоящий клад, — задумчиво произнес старший Ерашов. — Золотая жила… Но он полный идиот! Вырвал, что лежало сверху. А если нам взять, что стоит под землей…
Они так и не посмотрели жеребчика, хотя Аристарх Павлович, найдя свежий помет, успокоился: Ага гулял на воле. Дома Алексей рассказал сестре о брошенном аэродроме, и она мгновенно сообразила, что нужно делать. На всех лесоустроительских картах территория аэродрома обозначалась белым пятном. Когда-то лесничество пыталось вернуть эту землю в Гослесфонд, чтобы засадить сосной, однако отторженная Министерством обороны земля, похоже, до сих пор за ним числилась и постепенно зарастала диким мусорным лесом.
А скорее всего, эти тридцать тысяч гектаров были давно вычеркнуты из всех учетов, забыты и как бы не существовали в природе.
