если вспомнит? Ведь рыцарь не знал ещё, как произошла встреча Львиного Сердца с его желанной Беренгарией, и что сказал ему Эдгар... Если кузнец, молочный брат Луи, решился выдать себя за него, то как объяснить, что у него теперь другое имя? Если же открыл правду, что куда более в характере Эдгара, то не воспылал ли король гневом к наглому французу, решившемуся передоверить другому его поручение? Да нет, этим Эдгар мог навлечь гнев и на себя... Вряд ли Ричард вообще долго беседовал со своим посланцем, увидав милую невесту. Но и в этом случае он уж точно теперь заметит человека, странным образом похожего на посланца. Нет, сперва нужно выяснить, куда делся Эдгар и как прошла его встреча с Ричардом... После битвы можно будет кого-нибудь расспросить и тогда уже либо самому идти к Львиному Сердцу, чтобы рассказать об угрожающей ему опасности, либо, если на него и в самом деле может обрушиться монарший гнев, доверить это сообщение графу Анри. А как быть с Алисой? А это пускай уж решают граф и... и сама Алиса. Хорошо бы она, узнав о приезде Беренгарии, отказалась от свидания с английским королём. Тогда ему, Луи, предстоит лишь довезти её до Палестины и, как он пообещал, доставить Филиппу-Августу вместе всё с тем же рассказом о заговоре Старца горы против вождей Крестового похода.
Сообразив, что сейчас ему лучше всего будет покинуть княжеский замок и постараться отыскать графа Анри, юноша попятился и, обнаружив боковой проход, ведущий с первой площадки лестницы в какой-то коридор, вошёл туда. Он собирался найти какую-нибудь дверь, которая вывела бы его из замка, либо, на худой конец, выбраться через окно. И вдруг мимо него почти бесшумно проскользнул какой-то человек. На этом человеке была обычная кольчуга и небольшой круглый шлем — такие шлемы носили чаще всего простые воины-крестоносцы, хотя Луи не раз видел их и на рыцарях — уж кому что по карману... Но что-то в этом воине внезапно заставило юношу резко остановиться и даже посмотреть тому вслед. Что же именно? У Луи была отличная память, и он знал, что ей можно доверять. Но в чём дело? Если он уже видел этого человека, то и что с того? Нет, стоп! В коридоре полутемно, лица толком не рассмотришь. Да тот и прошёл так неслышно. О, вот оно! Воины неслышно не ходят — нога в кольчужном чулке, даже если поверх надет сапог, ступает гулко. И наколенники тоже гремят и лязгают... Значит, на воине только сверху обычные доспехи, а ниже что-то, что позволяет ему ходить тихо. И, и... Ах да! Запах! От прошедшего повеяло каким-то нездешним ароматом, чем-то вроде мускуса. И если этот аромат перешиб запах крови и пота, царивший кругом, значит, он сильный, накрепко въевшийся... Восточный запах. Так пахло... О Господи! Так пахло от того загадочного и мрачного человека, которого они с Алисой видели в развалинах мельницы, того, кто вёл странный разговор с братом графа Анри!
«Но почему он здесь?! — мысли в голове Луи неслись стремительно, как грозовые облака. — Он же не мог знать, что буря прибьёт корабли короля Ричарда к берегам Кипра?.. Или... Вот оно что! Вот почему он одет как английский воин! Он, скорее всего, каким-то образом проник именно на один из кораблей! И теперь...»
Молодой рыцарь метнулся назад, к главной лестнице. Толпа уже заполнила и центральный портал первого этажа, и саму лестницу. Крики приветствий, грохот мечей, которыми некоторые из рыцарей начали отчаянно колотить по своим щитам, — всё вместе слилось в хаотический шум. И вся толпа хлынула и окружила восседающего верхом короля, который как раз в это время стащил с головы свой шлем и, смеясь, что-то говорил нескольким стоящим к нему вплотную рыцарям. Лицо Ричарда, покрытое потом, загорелое и обветренное, с блестящими тёмными глазами под чёрными изгибами бровей, казалось сейчас особенно красивым, хотя было привлекательно всегда. Но в те редкие часы, когда на этом лице отражалось уныние или (ещё реже) скука, оно было слишком правильным и оттого холодным. В минуты битвы, напряжения, гнева это лицо излучало огонь и несокрушимую силу.
Какой-то человек в богатом греческом одеянии, скорее всего, придворный князя, пробрался сквозь толпу крестоносцев и, низко поклонившись, стал что-то долго и горячо говорить королю. Наверняка то были запоздалые условия мира... Условия, которые уже никого не интересовали.
— Да не стану я никого убивать! — прокричал Ричард так, что его было слышно не только греку, но наверняка и половине его воинов. — Если нас больше не тронут, то и мы не тронем никого. Но остров займём весь, и отныне он принадлежит английской короне. Я не хочу впредь, высаживаясь здесь, просить разрешения чинить мои корабли и при этом ещё выслушивать грубости! Князю Исааку, или как там его, можешь передать, что его никто не держит и никто не ограбит. Но чтоб уже завтра ноги его не было на моём острове! Что?! Я сказал — вон! Если непонятно, найди переводчика и пускай скажет то же самое по-гречески! А если кто недоволен, передай, что я могу снять с армии запрет грабить город. После того, как нас тут встретили, мы по сути имеем на это право...
Луи слушал яростные слова короля, а сам искал и искал глазами юркую фигуру ассасина. Он смутно помнил его лицо: очень толстые, почти сросшиеся брови, полные губы, глаза глубоко и близко посаженные, немного выступающие скулы. Но где тут рассмотришь его в такой толпе? А с другой стороны, в этой толпе разве он может решиться напасть на короля? Да и точно ли именно Ричард должен стать его жертвой? Но если не Ричард, то кто? Они там, на мельнице, говорили именно о нём. И, как знать, каким таинственным оружием обладают слуги Старца горы? Что если оно поражает незаметно и бесшумно?
Думая так, молодой человек продвигался вперёд, всё больше приближаясь к королю. Его уже не пугал возможный гнев Ричарда. В конце концов, что он может сделать с рыцарем Филиппа-Августа, с французом и чужим подданным? Любой ценой сказать ему, предупредить об опасности! Потому что пытаться что-либо сообщить сейчас окружающим короля воинам и рыцарям — бессмысленно. Они разгорячились во время битвы, а сейчас упоены победой, и
