Прошел месяц, а от Караилана все не было вестей. Теперь призадумался не только Мухаммад Аргун, но и сам Ибрагим Султан. Мухаммад Аргул был уверен в том, что Караилан бежал за рубеж, и решил послать своих людей по его следу, чтобы выяснить все на месте. Если возникнет необходимость, сказал он, пусть едут в Самарканд и в Бухару. Мухаммад Аргун подозревал, что Караилан скрылся в Пенджикенте или даже в Дэш-тикипчаке у Барака Углона. Люди Мухаммада Аргуна нашли в песках недалеко от Халача двух павших коней и по седлам и уздечкам установили, что это кони Караилана. Поэтому они бросили поиски, вернулись в Герат и доложили царевичу о своем открытии. А тут до Герата от жителей Карки дошла весть о сильном буране, разыгравшемся в барханах, о том, что смерч нанес неисчислимый урон чабанам и стадам, что погибло множество народу. Мухаммад Аргун и царевич решили, что Караилан тоже погиб во время бурана.
Великое счастье, когда рождение твое приносит радость, а смерть — горе. Так уж заведено, смерти не из-бежать, но если тебя предают земле с почестями, стало быть, ты достойно окончил жизненный свой путь, стало быть, ты делал добро людям и люди о тебе горюют. Никто не горевал о Караилане, никто не пролил слезы над его могилой. Да никто и не знал, какого он рода и племени, есть ли у него родные и близкие, те, кого могла бы огорчить его гибель. Напротив, прослышав об исчезновении Караилана, люди радовались про себя, и даже среди приближенных государя не нашлось человека, что помянул бы его добрым словом. Позднее прошел слух, будто около одного из колодцев Калифа были обнаружены трупы двух убитых. Вихрь унес тонкий слой песка, обнажив неглубокие могилы, и степные стервятники терзали их тела. Весть об этом дошла и до караван-сарая, где остановился зодчий с семьей. Наджмеддин Бухари с ужасом взглянул на Бадию и Зульфикара, но не промолвил ни слова. А тут, как на грех, в караван-сарае неожиданно появился мрачный малый в красном чапане и туго повязанном на лбу голубом платке. Сердце Бадии замерло. Человек этот как две капли воды был похож на того, кого она видела еще там, на празднике весны у подножия Кухисиёха. Ни с кем он не разговаривал и лишь пристально поглядывал на Бадию. Масума-бека, с которой дочь поделилась своими страхами, передала ее слова мужу, и зодчий, столкнувшись с незнакомцем во дворе караван-сарая, замер от дурного предчувствия. Все, что произошло с ними в последнее время — смерть сына, странствия по пустыне, преследования, — все эти ужасы совсем подкосили его. Наджмеддин Бухари занемог. Он плохо спал ночами, бредил, все ему мерещилось, будто вокруг него бродят какие-то люди и злые духи. Как-то ночью, выйдя во двор караван-сарая, он увидел рогатое лохматое чудовище с горящими глазами, которое подкарауливало его. С криком ужаса ворвался он в комнату и повалился на ковер. Жена, дочь и ученики сбежались на его крик и напоили больного холодной водой. Не в силах говорить, он лишь показывал на дверь, и в глазах его застыл страх. Схватив кинжал, Бадия выскочила во двор. Зульфикар бросился за нею следом. Во дворе караван-сарая стояла мертвая тишина. Зульфикар прошел вдоль заборов, заглянул во все уголки — ни души. Две пестрые собаки, спавшие у калитки, проснулись и лениво забрехали.
— Никого нет, — сказал Зульфикар.
— Странно все-таки, — Бадия не отрывала взгляда от конюшни, погруженной во тьму. — А вдруг злодей спрятался там?
Тут из каморки своей вышел старик сторож и обратился к Зульфикару:
— Вы опасаетесь кого-то, господин?
— Да! Тут, кажется, есть чужие. Но, видно, этим подлецам надоела жизнь! Мы все вооружены!
— Да никого здесь нет, господин. В караван-сарае только вы. Два старца из Самарканда уехали еще вчера утром. Я видел, как ваш уважаемый батюшка вышел во двор, поглядел на луну и вдруг с криком убежал в комнату. Я не спал и очень удивился. Да сюда не то что человек, муха не залетит. Собаки непременно почуяли бы. Вот уж тридцать лет я здесь, и за все это время ничего ни разу не случалось. Здесь у нас спокойно. Спите и ни о чем не думайте.
Бадия и Зульфикар вернулись в комнаты, а Гаввас с Завраком, вытащив из-за голенищ острые кинжалы, в свою очередь обошли двор. Сторож увидел их хмурые, расстроенные лица, сокрушенно покачал головой и, не проронив ни слова, ушел к себе в каморку. А через минуту из большой комнаты донесся истошный крик зодчего:
— Злой дух, вот он, рядом, он хочет унести меня!
Его блуждающий взгляд все обращался к двери.
— Отец, никакого злого духа нет. Мы убили его! — воскликнула Бадия.
— Как? Еще кого-то убили? — Зодчий задрожал всем телом и безумными глазами оглядел окружавших его. Он никого не узнавал. В комнате горели три свечи, но даже тени людей, падавшие на стены, пугали старика.
Зульфикар взглянул на Бадию и прикусил губу.
— Устад, — начал он спокойно, — мы просто прогнали его, этого злого духа. Прогнали, слышите?
— Прогоните! Прогоните его! — умолял зодчий.
— Да мы уже прогнали. Его больше нет, — проговорила Бадия и приложила руку ко лбу отца. У старика был сильный жар.
Пришлось остаться в караван-сарае Талимарджана, так как везти больного было бы опасно. Жар у зодчего не спадал, он бредил, его преследовали кошмары. Едва дождавшись утра, Гаввас Мухаммад бросился в город искать табиба. Расспрашивал встречных, долго искал дом табиба, и, когда наконец нашел, оказалось, что табиб уехал в Кизкудук к чабанам. Этот единственный в городе табиб был знающим и мудрым и, как говорили, прекрасным лекарем. Застать его дома было почти невозможно, и поэтому Гаввас, предупредив друзей и взяв с собой мешочек с золотыми монетами, вскочил на коня и поскакал в степь к Кизкудуку, примерно за десять верст от караван-сарая. Быстрые и решительные действия Гавваса растрогали Бадию чуть ли не до слез. Теперь она ни за что бы не сказала о нем, что это трус или баловник. Еще там, в Халаче, когда Гаввас принес воду из реки, Бадия изменила свое мнение о нем и даже вспыхнула от стыда, вспомнив, как в пути грозила ему кинжалом и столкнула с арбы. И хотя именно ее поведение, ее строгость и угрозы до такой степени подействовали на Гавваса, что с ним произошла резкая перемена, Бадия этого не знала.
К вечеру Гаввас привез табиба. Табиб оказался весьма приятным человеком лет шестидесяти, внимательным и серьезным. Он еще в пути подробно расспросил Гавваса о всех признаках болезни. Два мешочка его переметной сумы были до отказа набиты лекарствами и травами. Но бескорыстием он, видимо, не отличался. Отказаться от намеченной поездки его заставили золотые монеты все того же Гавваса. А кроме того, табибу было известно имя зодчего Бухари как друга мавляны Лутфи, устада Андугани и Мешхеди. Ему не терпелось, увидеть самого зодчего, знаменитого Наджмеддина Бухари. Гаввас Мухаммад в общих словах рассказал о бедах, обрушившихся на зодчего.
Табиб явился как раз в ту минуту, когда зодчий просил прогнать злого духа, и лишь только табиб вошел в комнату, как Масума-бека, Бадия, Зульфикар и Заврак кинулись к нему, умоляя помочь. Они ждали табиба весь этот долгий и мучительный день. Выслав женщин из комнаты, Знаменитый лекарь опустился на колени у ложа больного и проверил его пульс. Тщательно осмотрел глаза, веки, язык. Очевидно, зодчий понял из разговоров, что явился табиб, и открыл глаза. Зульфикар подумал было, что он, увидев постороннего, снова начнет молить, чтобы прогнали злого духа. Но этого не произошло. Старик молчал.
— Господин зодчий подвергся недугу, который в здешних местах называется «кабус», — объявил некарь. — Хорошо, что вы так быстро отыскали меня. Время еще не упущено. Я уже не раз лечил ее, эту болезнь. Мы дадим господину зодчему рвотное из зернышек ореха, а затем напоим его кислым молоком. А после он примет снотворное, пусть спокойно поспит. Если аллах будет милостив, господин зодчий выздоровеет. О рвотном «джавза кай», которое я приготовлю, написано в «Каноне медицинской науки», а знаменитый ученый Лук-мани-Хаким говорил, что лучшее средство от болезни «кабус» — это «джавза кай».
Ученики, столпившись вокруг табиба, внимали каждому его слову. Табиб велел согреть воду и принялся готовить лекарство, затем попросил заквасить свежую простоквашу. Ученики со всех ног кинулись выполнять его распоряжения. У постели зодчего остались Зульфикар и Харунбек. Через несколько минут вошла Бадия, снова одетая мальчиком, и стала в сторонке. Табиб не обратил на нее внимания.
— Болезнь эта вызвана пережитым горем и страхом, — продолжал табиб, — а путешествие по пескам лишь усугубило ее. Если мы собьем жар, то господину зодчему сразу станет легче. Пройдет и бред. С больным нужно говорить лишь о тех, кого он любит, лишь о вещах, приятных ему. И особенно избегайте разговоров о событиях и людях, которые ему не милы. Да и вообще старайтесь не напоминать о прошлом.
— Мы сделаем все, как велели, — заверил Зульфикар.
