— Господин зодчий подвергся недугу, который в здешних местах называется «кабус», — объявил некарь. — Хорошо, что вы так быстро отыскали меня. Время еще не упущено. Я уже не раз лечил ее, эту болезнь. Мы дадим господину зодчему рвотное из зернышек ореха, а затем напоим его кислым молоком. А после он примет снотворное, пусть спокойно поспит. Если аллах будет милостив, господин зодчий выздоровеет. О рвотном «джавза кай», которое я приготовлю, написано в «Каноне медицинской науки», а знаменитый ученый Лук-мани-Хаким говорил, что лучшее средство от болезни «кабус» — это «джавза кай».
Ученики, столпившись вокруг табиба, внимали каждому его слову. Табиб велел согреть воду и принялся готовить лекарство, затем попросил заквасить свежую простоквашу. Ученики со всех ног кинулись выполнять его распоряжения. У постели зодчего остались Зульфикар и Харунбек. Через несколько минут вошла Бадия, снова одетая мальчиком, и стала в сторонке. Табиб не обратил на нее внимания.
— Болезнь эта вызвана пережитым горем и страхом, — продолжал табиб, — а путешествие по пескам лишь усугубило ее. Если мы собьем жар, то господину зодчему сразу станет легче. Пройдет и бред. С больным нужно говорить лишь о тех, кого он любит, лишь о вещах, приятных ему. И особенно избегайте разговоров о событиях и людях, которые ему не милы. Да и вообще старайтесь не напоминать о прошлом.
— Мы сделаем все, как велели, — заверил Зульфикар.
Заврак принес теплой воды, и табиб дал больному лекарство, затем вымыл ему лицо и руки. А после пиалы теплого чая напоил его снотворным. Пообещав заглянуть утром и велев после кислого молока дать еще лекарства, лекарь удалился. До самого утра зодчий проспал спокойно. Ученики всю ночь провели у его постели. Бадия тоже не сомкнула глаз, она то выходила во двор караван-сарая, то возвращалась в комнату отца, и на сердце у нее было неспокойно.
Утром явился табиб. Поздоровавшись с зодчим, рас спросив его о самочувствии, он прочитал ему стихотвор ное описание болезни «кабус» и книги Шихабиддина Хакима:
Слушай, признаки кабуса излагаю я тебе,
«Тахора» зовут индусы эту страшную болезнь,
От нее язык немеет, прерывается дыханье,
И страдает нестерпимо от кабуса человек.
Кто испытывал, тот знает, как неведомая тяжесть
Среди сна на человека опускается из ночи.
И такое ощущенье, будто смерть уже настала.
Но внезапно вновь дыханье возвращается.
Иные Эту тяжесть ниоткуда называют слепо дивом.
Кто не знает, тот, конечно, верит в дива, ошибаясь.
Лучше, человек, послушай, как лечиться от кабуса:
Не страшась, из главной вены удали избыток крови,
После смеси из ореха ты прими одну щепотку,
И тогда в груди почуешь небольшое облегченье.
Ежедневно раз по десять принимай щепоть мустака.
Если две недели ровно будешь следовать совету,
То болезнь твоя исчезнет и о ней ты позабудешь.
Ну а если очень часто ты страдаешь от кабуса,
Исключи тогда из пищи маш и масло из кунжута,
Чеснока не ешь, гороха и фасоли избегай.[35]
Зодчий с интересом выслушал эти стихи.
Как оказалось, Ходжа-табиб был родом из местности Байсун, из племени кунгират, но судьба забросила его в Талимарджан. Он сообщил, что переломы рук и ног он лечит мумиё, раны и нагноения — бальзамами, занимается также и хирургией. Он завоевал симпатию зодчего еще и тем, что рассказал о своем учителе, гератском лекаре Абулкасыме Иштихани, весьма достойном человеке. Оказывается, зодчий был с ним знаком и очень его уважал. Сам Абулкасым Иштихани учился в Самарканде, родом же он из Мавераннахра. Лекарь снова многократно проверял пульс зодчего, давал ему лекарства, заставил выпить молоко. А сам в это время рассказывал забавные истории, стараясь отвлечь больного от грустных мыслей. Табиб очень понравился зодчему не только веселым своим нравом, он знал много поучительных и интересных историй и мастерски рассказывал их. Так, он рассказал о своей молодости, о том, что жил в Байсуне и Камкургане в то время, когда племена тугиз, карабуин, ур пребывали в постоянной вражде со своими хорасанскими сородичами — племенами иткути, марка, карапчи, особенно же не ладили между собой племена курлук и катаган. Не женили своих юношей на девушках враждующих племен и уж конечно не выдавали девушек за юношей этих племен. Бадие и ученикам лекарь велел заниматься своими делами, ибо смотреть на больного — значит ослаблять действие лекарств и слов. Еще Авиценна сказал, что вредно пребывать у ложа больного с печальным лицом.
— Господин зодчий с недельку побудет в Талимар-джане, — сказал он, — А затем, если богу будет угодно, я сам провожу его до Бешкента и позабочусь о том, чтобы все сошло благополучно.
Он сообщил также, что в Касане и Ходже Мубораке у него есть близкие и доверенные люди, что он в прекрасных отношениях с тамошними беками и тысяцкими и поможет зодчему без всяких трудностей добраться до благословенной Бухары. Этот ласковый в обращении и приветливый человек имел свои убеждения: считал, что кроме лекарств на больного целительное действие оказывают добрые слова и интересные рассказы.
— Господин зодчий в моей власти, — сказал он улыбаясь. — Пусть полежит дня три, а поднявшись, посетит мой дом. Потом я сам провожу господина зодчего. Я видел медресе, построенные им, видел и Мусалло. Я слышал много хорошего о вас, но до сих пор не удостоился чести познакомиться с вами. Я слыхал также и о мавляне Джафаре Табризи, устаде Ходже Юсуфе Андугани, устаде Каваме как о замечательных творцах.
— Уважаемый друг, — сказал зодчий, обращаясь к табибу, — скажите моим ученикам, что нам необходимо задержаться здесь на несколько дней, пусть они пойдут на базар и закупят все необходимое в дорогу. Ведь буран в Халаче разорил нас вконец.
Табиб исполнил его просьбу и, позвав Гавваса, к которому он проникся симпатией, передал ему наставления зодчего. А вернувшись в комнату больного, сказал ему:
.— Этот ваш ученик, Гаввас Мухаммад, очень любит вас. Я и сам не понял, каким образом он сумел уговорить меня бросить все и приехать к вам. Я пообещал ему приехать на следующий день, но он так умолял меня и просил, что я не смог отказать. И очень хорошо, что я приехал сразу: эта болезнь жестока. Если немедленно не принять меры, то все может плохо кончиться. А этот Гаввас будто ваш родной сын. Верно?
Зодчий кивнул.
Сделав все необходимое и успокоившись, табиб ушел.
В среду утром у ворот караван-сарая стояли наготове три арбы.
Зодчий чувствовал себя почти здоровым и решил отправиться в дорогу. Он вышел во двор караван-сарая, опираясь на посох из сандалового дерева, подаренный ему табибом, постоял немного, поговорил с женой.
— Вы обладаете чудодейственной силой привлекать к себе сердца и души людей, подобно колдовскому цветку мехригие, — приветливо сказала Массума-бека мужу, который, несмотря на тяжкий недуг, выглядел особенно благообразным. — Вы как владычица улья, к которой устремляются все пчелы. Куда бы вы ни пошли, вас окружают друзья.
Зодчий хорошо знал повадки пчел и любил говорить о них. Он радостно улыбнулся.
— И табиб, — продолжала Масума-бека, — и Харунбек, и ваши ученики, и плотник Абдулазиз Намангани из Андхуда, и даже люди Байсункура-мирзы — все они в меру своих сил заботились о вас, помогали вам в пути. А ведь никто их не принуждал. А бывает и такое — отправится человек в дальнюю дорогу, и подчас ни одной души на пути ему не встретится.
— Какой же душевный человек этот Ходжа-табиб, — промолвил зодчий, посветлев лицом. — Он знает, что мы изгнанники, что государь жестоко покарал нас, что мы «опасные люди». И, зная все это, отнесся к нам тепло и любовно. Воистину великий человеколюбец! Но есть вокруг нас и лицемеры, вспомни хотя бы Ахмада Чалаби. Из всего-то он делает тайну, слова в простоте не скажет. Человек, подобный ему, — слаб, никому не нужен. Потому-то он и громоздит вокруг себя горы лжи и притворства, действует исподтишка, как кошка, зарывающая в песок свой помет. Спесь, чванство вошло в плоть и кровь таких людей. При царском дворе таких, увы, множество, Услышав крамольные слова «при царском дворе»,’ Масума-бека прикусила нижнюю губу. Увидев испуганное лицо жены, зодчий добавил:
— Не пугайся, чужих людей здесь нет, да и, кроме того, в глазах государя мы люди мертвые, а мертвым нечего бояться. Значит, и нам бояться нечего. Чего бояться-то?
— Нет, мы не мертвые, — вскричала Масума-бека, пусть умрут раньше те, кто считает нас мертвыми!
— Хвала тебе, — ласково улыбнулся зодчий, — наконец-то ты заговорила здраво.
— Вы будете жить вечно, — снова воскликнула Масума-бека, — потому что вы никогда никому не пожелали худого.
