Как-то в ауле, куда Маринка приехала навестить Василия, она в присутствии Кондрашова и Кодара сказала, что в длинных, связанных у щиколотки шальварах удобно работать, готовить пищу, стирать одежду, доить коров и кобылиц, а главное, скакать на коне.
Услышав это, Кодар улыбнулся и пообещал подарить Маринке азиатские шальвары…
Тогда Маринка посмеялась над его обещанием, а вот сейчас, после слов отца, ей захотелось получить подарок и выехать в таком виде на скачки. Вот было бы разговору!
Скачки она ожидала с нетерпением. Да и не только одна Маринка ждала их. Вся станица готовилась к предстоящим состязаниям.
В этом году мусульманский праздник курбан-байрам совпадал с престольным праздником в одной из крупных станиц. Ожидалась большая байга и козлодранье… Готовилась к скачкам и Зинаида Петровна Печенегова. Чтобы создать себе репутацию щедрой госпожи, она выделила в качестве призов двух породистых жеребят, два казачьих седла и уздечки, отделанные чеканным серебром.
Предприимчивая женщина задумала извлечь из конного завода немалый доход. Несколько месяцев назад, когда табуны ее прибыли из приуральских степей в станицу Шиханскую, казаки увидели необычайных жеребят с уродливыми экстерьерами. Однако к концу лета их совершенно нельзя было узнать. Они превратились в рослых, тонконогих стригунков, сильных и выносливых. Тогда казаки повели было на печенеговские конюшни своих кобылиц. Но Зинаида Петровна потребовала, чтобы за обгул каждой матки казаки своими семенами засевали на ее поле осьминник овса. Плата была чрезвычайно высокая. Охотников случать кобылиц нашлось немного.
Как-то утром к печенеговской усадьбе подъехал Кодар. Под ним был крупный, бурой масти конь с лохматой, низко свисающей гривой и тонкими белыми ногами. Кодар легко спрыгнул с коня, прикрутил поводья к передней луке, развязал переметную суму, достал какой-то сверток и, оставив коня на свободе, вошел в калитку.
На гостя набросились собаки. Однако Кодар не растерялся: плетью он заставил всю свору с визгом отскочить прочь.
– Эй, постой, знаком, куда ты? – крикнул Рукавишников.
– Барыня нада! Салям тамыр!
Кодар приветливо махнул казаку рукой и скрылся в коридоре. Он толкнул первую попавшуюся ему на пути дверь. В светлой комнате, куда он вошел, его поразило множество картин, сверкающих позолотой рам, на которых были изображены обнаженные женщины. Решив, что ему оставаться здесь не годится, Кодар открыл другую дверь. Это был кабинет бывшего войскового старшины. Здесь тоже оказалось много картин. На одной из них женщина смотрела на блюдо, где лежала отрубленная человеческая голова.
Кодар оторопел. Он сам был художником и мог выткать на ковре бешено мчавшийся по степи табун лошадей, или одиноко тоскующего у прикола сосунка-жеребенка, или группу играющих возле юрты детей, или же бородатых аксакалов, сидящих за чаепитием.
Голова же Иоанна Крестителя, обрамленная густыми спутанными волосами, произвела на Кодара жуткое впечатление. Он долго не мог оторвать взгляда от этого лица с полузакрытыми глазами. Никогда Кодар не думал, что можно так хорошо выразить человеческую мысль, застывшую на мертвом лице.
Забыв обо всем на свете, Кодар стоял как зачарованный. Его мысли оборвал раздавшийся за стеной звонкий женский голос:
– Даша! Ну где ты там пропала!
Сначала послышалось шлепанье босых ног, затем распахнулась дверь кабинета.
Кодар повернул голову. На пороге стояла полураздетая, с распущенными косами Зинаида Петровна.
На мгновение Кодару показалось, что с картины сошла та самая женщина, которая держала на блюде мертвую голову. Женщина ахнула и скрылась за дверью. Вслед за тем шумно открылась вторая дверь, высунулась другая женская головка и также быстро исчезла.
Через несколько минут все выяснилось.
Печенегова, быстро одевшись, вошла в кабинет. Зябко кутаясь в пуховую шаль, присела на диван. Кодар, приложив руки к груди, низко поклонился, слегка искажая русский язык, певучим голосом проговорил:
– Извиняй. Я немножко испугал тебя.
И сконфуженно умолк. Его смущало здесь все: и яркий утренний свет, и большие картины в тяжелых позолоченных рамах, и бронзовые подсвечники на письменном столе, заваленном книгами.
Зинаида Петровна с любопытством вскидывала свои зеленые кошачьи глаза на стоявшего посреди комнаты Кодара, одетого в шелковый зеленого цвета бешмет, подпоясанный сиреневым кушаком. Голова у него была большая, гладко выбритая. Глаза черные, выразительные, с ярко поблескивающими, быстро двигающимися зрачками. Нос прямой и правильный, с чуть заметной горбинкой. В руках он держал объемистый куржум – сумку, сотканную им самим из разноцветных шерстяных нитей. Куржум был чем-то наполнен и завязан сверху тонким сыромятным ремешком.
– Нам хотелось хорошее с тобой знакомство завести. По нашим обычаям, мы тебе подарки привезли.
Развязав куржум, Кодар вытащил оттуда и расстелил на полу небольшой пестрый ковер. На нем с удивительным мастерством был выткан косяк кобылиц, пригнанных на водопой вместе с жеребятами к берегу широкого степного лимана. Некоторые лошади, вытянув шеи, жадно припали к воде, другие резвились на песчаном берегу. В отдалении, на небольшом бугорке, стоял косячный жеребец с высоко и гордо поднятой головой.
– О, это прекрасно! – Зинаида Петровна взялась за край ковра и руками приподняла его. – Какой он тяжелый!
– Чистая верблюжья шерсть, – спокойно ответил Кодар.
– Не знаю, чем вас благодарить. Вы такой милый… Да, да! – В подтверждение своих слов она протянула ему для поцелуя руку.
Но Кодар только низко поклонился. До протянутой и повисшей в воздухе руки он не дотронулся.
Ей понравился этот степной богатырь, который не раболепствовал перед ней, как это делали другие, и держался с достоинством.
– Где вы купили такую прелесть?
– Нигде не покупал, сам делал.
– Вы умеете ткать такие замечательные ковры? – удивилась Зинаида Петровна.
– Да. Этому научила меня моя мать, – тихо ответил Кодар. В его словах слышалась гордость и уважение к матери.
– У вас прекрасная мать! Вы понимаете, что это… это… – Печенегова, ища подходящее слово, пощелкала пальцами. – Это искусство, талант! Понимаете?
– У нас в аулах многие умеют так делать; только одни мастерят хорошо, другие хуже. Мать наша хорошо знала это дело. Умела коня из глины вылепить, коров и разных птиц.
– От кого же она научилась?
– От своей матери.
– У вас ковры ткут обыкновенно женщины, а вы… джигит.
– Когда маленький был, помогал матери. Теперь без такой работы не могу.
– Но чем же я отплачу за этот великолепный подарок? Садитесь, гостем будете! – Зинаида Петровна пододвинула ему кресло. Сама взяла колокольчик, позвонила. Потом прилегла на диван и сбросила с маленьких ног раскрашенные туфли.
– У вас очень хорошие кони, – присаживаясь на кресло, заговорил Кодар. – Я знаю эту породу. У меня есть небольшой косяк кобылиц. Я бы хотел пустить их в ваш табун.
– Вы хотите улучшить породу коней? Но, кажется, ваши аксакалы противятся этому?
– Наши аксакалы любят сильных лошадей и не хотят, чтобы ушла от них выносливость. Слабые кони не могут вынести наших буранов. А я думаю, что если жеребенок родится здесь, то он привыкнет и к этому. У нас так говорят: от хорошего дерева растут и хорошие листья.
«Он, кажется, умен», – подумала Печенегова, внимательно рассматривая его.
– Вы грамотны?
– Могу читать, писать. Арабскую письменность знаю.
Говорил он мягким, приятным голосом, делая твердые, но неправильные ударения.
– А по-русски?
Вошла Даша и позвала Зинаиду Петровну завтракать.
– Хочешь, я буду учить тебя русской грамоте? – неожиданно для самой себя проговорила Зинаида Петровна, когда девушка вышла.
– По-русски тоже умею, – ответил Кодар. – Меня научил один очень хороший человек, он…
– Кто он такой? – спросила Печенегова.
– Он – русский учитель…
В столовой, куда пригласила своего гостя Печенегова, Кодар увидел много незнакомых ему людей. Здесь был Владимир Печенегов, молодой офицер с белокурыми волосами и неприятным, угристым лицом, и его новый друг Бен Хевурд, одетый в простую русскую косоворотку. Кодар принял его за купца. Рядом с ними сидел рыжий Иван Степанов, напротив – инженер Шпак.
Кроме Ивана Степанова, хорошо знавшего Кодара, на гостя все посмотрели, как на большую и необыкновенную в этом доме редкость. Увидев вытканный Кодаром ковер, особенно заинтересовался им Хевурд-младший. Но он стал спрашивать Кодара не о коврах, а о породах лошадей, их выносливости и резвости. Бен Хевурд даже полюбопытствовал, сколько «мистер Кодар» надаивает в день кумыса.
– Один турсук, – неохотно ответил тот.
– Почему так мало?
– Нам хватает. Больше жеребятам оставляю.
