Чаю воскресения мертвых.
И жизни будущего века. Аминь.
Он осенил себя крестом, снова низко, как при встрече, поклонился тому мудрому и доброму, что есть в Дионисии, подхватил свою одежду и поклажу и потянул на себя разбухшую от сырости дверь хижины.
Уже рассвело и тумана не было. Свежий горный ветер разом выветрил из головы дурман ароматических снадобий.
Никто не удерживал Василия, никто не окликал, никто не вышел проводить его, и, обернувшись на почерневшую от дождей и времени хижину, он усомнился: да есть ли там кто и была ли вся эта бесконечная ночь.
Он вскинул на плечо немного полегчавшие сумки и пошел тропой, о которой говорил ему отшельник. Когда хижина исчезла за поворотом и Василий убедился, что вокруг никого нет, кроме него, реки и гор, он шагнул в сторону от тропы на маленькую лужайку, и ее жесткая сухая трава послужила ему естественным татами. В этот раз он особенно яростно сражался с незримым противником, словно сбрасывая вялое, насыщенное неведомыми ароматами тепло хижины.
Наконец, ощутив привычную бодрость, он продолжил следовать чуть заметной тропе. Громада монастыря вскоре вырисовалась из-за ближнего утеса, и Василий направился к этому скопищу храмов, уже не обольщаясь их кажущейся близостью.
Он шел, вспоминая то отдельные фразы, то целые отрывки своей беседы с отшельником, и в его голове рождались то незаданные вопросы, то убедительные доводы, которые он не сумел привести во время этого разговора…
Одно было ему ясно: эта встреча на горном пути ляжет в его жизни такой же неизгладимой зарубкой, как и встречи с преосвященным Николаем.
* * *
Надо ли говорить, что дискуссия моего героя с отшельником Дионисием и затронутые в ней стороны духовной жизни, веры, нравственности не оставили меня и после того, как действие книги продолжило развиваться своим чередом? Я почувствовал, что так же, как и мой герой в такие минуты, нуждаюсь в беседе с духовным пастырем.
Приезд митрополита Смоленского и Калининградского в наш город пришелся для меня как нельзя более кстати, и я попросил владыку Кирилла о встрече, предварительно дав ему возможность познакомиться с содержанием главы.
Наш разговор начался с моего признания, что мне самому кажется противоречивым образ отшельника Дионисия. С одной стороны – это человек, прошедший сложный путь духовных исканий, ведущий уединенную жизнь, в разговоре с нашим героем постоянно обращающийся к Священному Писанию. И в то же время он служит своеобразной передаточной станцией к каким-то таинственным Учителям и верит, что они обладают могущественным древним Знанием…
И вообще – является ли отшельничество само по себе истинным путем к Господу? Ведь человек вроде бы исполняет Заповедь Иисуса Христа своим ученикам: «Кто любит отца или мать более Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня».
– Вы сами сказали, – возразил мне владыка Кирилл, – что эти слова Иисус сказал отнюдь не всем христианам, а тем своим двенадцати ученикам, которые были избраны стать Его апостолами. Я же хочу напомнить вам другой факт, отмеченный в житии основателя монашества Антония Великого: он вопросил у Бога, кто подскажет ему, у кого учиться, где искать путь, наиболее праведный? И Господь послал его в Александрию и назвал точно дом, в который Антонию следует обратиться. Антоний выполнил повеление Господа, но он нашел в этом доме не монаха, не подвижника или отшельника, а простого ремесленника с многодетной, как мы бы сейчас сказали, семьей. Антоний стал спрашивать его: чем ты так угодил Господу, что такого особенного в твоей жизни? И ремесленник ответил ему: «Не знаю. Просто я тружусь каждый день для людей, старательно делаю свое дело. Никого не осуждаю. Люблю свою семью. Выполняю то, что мне в жизни положено». Как видите, этот человек не искал каких-то особых путей к Господу, каких-то особых тайных знаний… Но Господь отметил его как праведника, у которого следует учиться.
Вы ведь помните, – продолжал владыка Кирилл, – что когда Иван Касаткин, будущий святитель Николай Японский, принял монашество, о чем рассказано в первой книге «И вечный бой…», это было по Божиему соизволению, в ответ на его горячую молитву. А ваш отшельник Дионисий с самого начала своего жизненного пути по своей воле постоянно бежит от чего-нибудь: то от своей несчастливой любви, то от «однообразия» монастырской жизни. Его словно гонит что-то по свету, знаете, как современных «землепроходцев»… Он ведь и сам не знает, чего ищет. И в конце концов действительно не выдерживает искушения быть приобщенным к какому-то особенному могущественному Знанию.
Вы ведь, наверное, заметили, что и для многих наших с вами современников слова «Высший Разум» звучат прямо-таки завораживающе, чем иные успешно и пользуются в самых неблаговидных целях. Неисповедимы Пути Господни, и мы должны смиренно признать существование Тайны и не забегать с заднего крыльца, не подслушивать у дверей. Нам ведь уже дан главный путь, ведущий к Богу, – это Любовь, путь трудный, тернистый, и по нему мы должны нести свой крест, не сворачивая на окольные дороги. А те, кто выдает себя за адептов этого самого «Высшего Разума», в лучшем случае сами заблуждаются и вводят в заблуждение других.
Кроме того, для каждого христианина, наряду с духовной жизнью, не менее важно то, о чем писал святой апостол Павел в Послании к фессалоникийцам: «Умоляем же вас, братия, более преуспевать и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками, как мы заповедовали вам…» И еще из того же апостола Павла: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного». Дионисий же по собственной воле избрал путь «бесплодной смоковницы» – отказался от мысли иметь семью, детей, заботиться о ком-либо.
И ваш герой поступает по-христиански: он не судит Дионисия, но твердо дает ему понять, что не приемлет его путь. В их беседе затронуто много важных тем, которые особенно тревожат тех, кто только что вступает на путь веры. И на многое Дионисий отвечает как истинный христианин, каким он и является по крещению, по обучению в семинарии.
– Но ведь и сейчас есть люди, решившие полностью посвятить себя служению Господу? – то ли спрашиваю я, то ли возражаю владыке.
– Конечно, но ведь это другой случай, чем судьба вашего отшельника. Кстати, он-то ведь неизвестно кому служит в этом своем уединении. Современное монашество – это ведь не уход от мира, как может показаться. Это особый путь, доступный далеко не всем, и человек должен хорошо испытать себя, прежде чем принять такое решение, – недаром существует послушничество: человек по окончании срока послушания волен вернуться к обычному образу жизни, если он сам или его духовные наставники видят, что монашество не для него.
– Скажите, владыка, а как вы оцениваете то учение, которому следует отшельник Дионисий? Ведь идея космического братства миров, единой вселенской души, да и того же высшего разума вроде бы не содержит в себе ничего от лукавого. Тем более что речь идет о нравственном совершенствовании человека, о его сближении с природой, о добром отношении людей друг к другу, о делании добра…
– Я думаю, что как раз нравственная сторона этих идей и учений может не вызывать у нас никакого отрицания, но сам этот путь имеет так же мало общего с христианством, как, скажем, моральный кодекс строителя коммунизма, против моральных положений которого тоже трудно возразить.
Нам надо уяснить себе, что религия вообще и христианство в частности – это не только этическое учение. И, кроме того, зачем христианину искать каких-то тайных знаний, когда ясный путь нравственного совершенствования указан нам Спасителем: это путь Любви, соблюдения Заповедей Господних, постоянной борьбы человека со своими страстями? Иисус Христос – вот человеческий лик Космоса, Духовного Божественного Разума, непостижимого для нас и необъятного абсолютно.
Образ вашего отшельника ясно показывает, что он стремится овладеть какими-то особыми силами, скрытыми знаниями. Зачем? Где он видит источник этих знаний? Как собирается их использовать? Помните высказывание: добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Никому из своих учеников Иисус не давал никаких укрытых от остальных знаний, поэтому все остальные апокрифические Евангелия – легенды, нередко основанные на постулатах дохристианских верований.
– Почему же люди, зная об этом истинном пути, все-таки ищут какие-то другие? – спросил я.
– Тут замешано многое, – раздумчиво сказал владыка. – Многих искушает якобы возможность побыстрее получить какие-то блага – материальные или духовные – особое знание, особое могущество.
Людей всегда легко было приманить необычными ритуалами, обрядами, ссылками на древность книг, учений. Или, наоборот, замаскировать преподносимые идеи терминами, близкими к современной науке, ссылками на людей с высокими научными степенями и знаниями, которые все это разделяют.
