— Лука, погляди, кто это… Что там происходит?
— Это турки… Стражники… — испуганно отозвался снизу Лука.
— Боже, — прошептала Наталия. — Что им от нас надо?…
Снова послышались удары в ворота — сильные, настойчивые.
— Узнай, чего они хотят, — добавила Наталия и пошла в свою комнату одеться.
В другом конце коридора скрипнула дверь, и в полумраке появилась Жейна в накинутой на плечи шали.
— Ты лежи, не надо вставать, — сказала ей мать. — Господи, и чего это они среди ночи людей будят… — говорила Наталия Джумалиева, одеваясь во все черное.
Остановившись у дверей, Жейна, немного помолчав, коротко молвила:
— Из-за Бориса Грозева…
Мать удивленно посмотрела на нее.
— Почему из-за него?
— Из-за Грозева… — стояла на своем Жейна. — И смотри не забудь: никто к нему не приходил, никто для него ничего не оставлял…
Мать ошеломленно глядела на нее.
Внизу уже слышалась турецкая речь и топот сапог. Со двора доносился шум.
— Господи, но почему его ищут? — Ничего не понимая, Наталия развела руками.
Кутаясь в шаль, Жейна повторила:
— Никто его не спрашивал. Никто ничего ему не оставлял.
Потом повернулась и скрылась в своей комнате.
По лестнице поднимался, хромая и тяжело опираясь на палку, сержант Али. За ним шел испуганный Лука. Путаясь, он отвечал что-то на вопросы стражников.
Как бы не замечая Наталии, хотя он знал ее лично, сержант Али оглядел кладовые и раздраженно произнес:
— Хозяйка, ты знаешь, что здесь прятался наш враг, а?
— Нет, господин… — ответила, пытаясь овладеть собой, Наталия.
— Тебе, значит, это неизвестно, — усмехнулся сержант, — а кто жил у вас на верхнем этаже?
— Один торговец, господин… Его знает весь город…
— В том-то и дело, что никто его не знал! — И сержант Али толкнул палкой прикрытую дверь в коридор. — Сейчас, когда его привезут сюда в кандалах, увидишь, что это за торговец…
Хотя голова ее раскалывалась от предположений и догадок, Наталия не утратила самообладания.
— Но если вы этого не знали, господин, — сказала она, — то откуда же нам было знать?
Сержант ухмыльнулся и покачал головой.
По лестнице, заложив руки за спину, тяжело поднимался Димитр Джумалия.
Сержанту Али, бедняку, обремененному многочисленным семейством, не раз приводилось видеть добро от Джумалии, и поэтому сейчас, поздоровавшись со стариком, он немного сконфуженно сказал:
— Не волнуйся, мастер. Мы лишь делаем проверку. Твоим людям ничего плохого не сделаем… Вы дали приют плохому человеку… Это все…
И, словно в подтверждение своих слов, он обратился к сопровождавшим его троим стражникам:
— Ступайте вниз, я сам проверю комнату…
Димитр Джумалия обменялся быстрым взглядом с невесткой, вытер лоб и стал подниматься наверх вслед за турком.
Ступив на площадку, сержант обернулся. Оглядевшись вокруг, словно желая удостовериться, что их никто не подслушивает, он доверительно сказал Джумалии:
— Из Стамбула пришло сообщение об этом человеке… Поймали какого-то телохранителя, отсюда все и выяснилось… А мы-то здесь почести ему оказываем, большим человеком считаем. Как открыли его комнату на постоялом дворе Куршумли, что увидели? Никакой торговлей он не занимался. Все было выдумкой, чтоб людям пыль в глаза пускать…
Сержант Али прищурился и приложил палец к губам, давая понять, что все сказанное должно остаться между ними.
— А где сейчас этот человек, сержант? — уловив выражение лица турка, тихо спросил Джумалия.
Али неопределенно махнул рукой.
— Кто его знает! Расплели клубок, но поздно. Сев здесь на поезд, он слез в Тырново-Сеймене. Выдавал себя за француза. Там след его потерялся… Может, где-то здесь, а может, дальше поехал…
— А кто он? Откуда? Как здесь появился? — продолжал допытываться Джумалия. — Ко мне его послал Аргиряди…
— Так ведь и Аргиряди столько же известно о нем. Говорит, были у него рекомендательные письма. От австрийских фирм… Пустая болтовня все… Одни выдумки…
Сейчас сержант Али держался совсем свойски. Видимо, он был смущен грубостью своих людей и старался ее загладить, прекрасно понимая, что хорошие отношения с таким человеком, как старый мастер, ему куда выгоднее.
В комнате Грозева он произвел совсем поверхностный обыск. Открыл шкафы, небрежно приподнял края матрасов. Затем, покачивая головой, пощупал узел с одеждой, оставленный Наталией на сундуке, и вышел.
Уже совсем рассвело, и, увидев яркое убранство прихожей с красивыми домоткаными коврами, сержант ощутил чувство зависти. Он спустился вниз.
Выражение его лица снова стало деловитым и серьезным. Остановившись перед Наталией Джумалиевой, он сухо спросил ее:
— Ваш квартирант ничего не оставлял?
— Нет, господин, — ответила Наталия, вновь охваченная страхом.
— Кто-нибудь его спрашивал?
— Никто, господин…
Затем сержант, обращаясь скорее к Джумалии, чем к остальным, неохотно произнес:
— Ну что ж, простите за вторжение, сами понимаете — служба…
И пошел к выходу.
— Иди успокой Жейну… Я схожу в Тахтакале… Там выясню, что происходит… — сказал Джумалия.
Посмотрев на Наталию долгим взглядом, словно хотел сказать еще что-то, он повернулся и ушел.
За последние дни Жейна еще больше ослабела. Даже с постели вставала с трудом. После обыска она несколько раз обошла прихожую. Поднималась на верхний этаж и снова возвращалась в свою комнату. Но не ложилась, а сидела, сцепив пальцы рук, взволнованная и напряженная.
Она лихорадочно думала. Правду ли сказал турок? Могли его схватить? Где он сейчас? Мысленно проверяла, что могло бы навести стражников на его след. Успокаивала себя тем, что все в порядке, но голова все равно гудела, была тяжелой, словно налитая свинцом. Горло перехватило, стало трудно дышать. Боль сжала тисками грудь, потом внутри разлилось что-то теплое. Рот наполнился алой кровью. Жейна оперлась руками о стену, ноги ее подкосились.
Она пришла в себя лишь после полудня. Кровотечение постепенно уменьшилось и прекратилось. Узнав об обыске, Павел Данов пришел к Джумалиевым и попал как раз в тот момент, когда у Жейны началось кровоизлияние.
Он взял фаэтон и, объездив всех врачей, нашел, наконец, в Лохутском квартале какого-то армянина, одринского врача, как тот сам себя представил, посадил его на фаэтон и привез к Джумалиевым.
К счастью, доктор Владос, домашний врач Аргиряди, обнаружив оставленную Павлом записку, уже приехал к ним.
Вдвоем с армянином они долго суетились вокруг Жейны, но кровь, похоже, остановилась сама по себе после полудня.
Когда врачи уехали, Павел поднялся из прихожей, чтобы попрощаться с Наталией. Он не хотел беспокоить Жейну и поэтому лишь заглянул с площадки в ее комнату. Но она лежала лицом к открытой двери и увидела его. Поманила рукой. Он остановился на пороге.
— Войдите, Павел, — промолвила еле слышно девушка.
— Вам нельзя волноваться, — сказал он, подойдя к кровати. — Закройте глаза и ни о чем не думайте…
Жейна грустно улыбнулась. Она тяжело дышала, словно в комнате не хватало воздуха.
— Сядьте, — тихо произнесла она, указывая рукой на стул.
Павел сел. В лице девушки, в ее длинных изящных руках, под тонкой кожей которых просвечивали вены, не было ни кровинки. Неестественная и страшная бледность делала ее далекой и как будто незнакомой. Только глаза оставались прежними — красивыми, теплыми.
Немного помолчав, Жейна повернула голову и неожиданно спросила:
— Как вы думаете, Павел, ему удалось убежать?…
Данов вздрогнул. Скорее интуитивно, чем разумом, он понял, о ком она говорила.
Он напряг мозг. Что значил этот вопрос? Джумалия среди них был самым молчаливым, он не мог проговориться. Павел осторожно взглянул в глаза Жейны.
— Не могу сказать… — ответил он. — Но думаю, что удалось.
Они замолчали. Павел неподвижно смотрел на узор одеяла.
— И вы уверены, что он не убит? — тихо произнесла девушка.
Павел опять вздрогнул. Мысли в голове путались. Он чувствовал, что это отражается у него на лице, что лицо его выдает.
— Говорят разное… — медленно начал он, словно обдумывал каждое свое слово. — Но мне не верится…
Посмотрев на девушку, он смущенно улыбнулся и покачал головой:
— Вам нельзя разговаривать… Отдыхайте… Странный вы человек, Жейна. За всех волнуетесь… Вот и с Грозевым… Он здесь всего несколько месяцев, но его судьба вам не безразлична… Почему? Подумайте лучше о своем здоровье… Он вам чужой, почти незнакомый человек…
Жейна внезапно повернула к нему голову. На мгновение в комнате воцарилась полная тишина. Потом она медленно отвела взгляд.
— Нет, Павел, — произнесла она. — Я его люблю…
