Березовая роща мало-помалу перешла в высокий буковый лес. И если в березах звенел щебет птиц, то среди высоких буков царила полная тишина. Только однажды Фале услышал тихий шелест и увидел одинокую сойку, семенившую по краю широкого солнечного пятна; ее крылья отливали стальной синевой. Он остановился, чтобы не вспугнуть ее. Но она вдруг поднялась и улетела, а с высокого бука вниз головою ринулась на соседнее дерево рыжая белочка.
Медицинский советник Фале не спешил. Это была удивительная прогулка, насыщенная созерцанием и философскими размышлениями. Лишь под вечер добрался он до дома и удивился, когда Марион в слезах бросилась ему на грудь.
Страшную, мучительную ночь провела Марион. Ночь ужаса и отчаяния. Утром она уже совсем было решила пойти к гауляйтеру, который не раз просил ее немедленно обращаться к нему в случае каких-либо неприятностей, как вдруг ее всполошил телефонный звонок. Дрожа всем телом, она подошла к аппарату, но дружелюбный тон ротмистра Мена успокоил ее. Произошла досадная ошибка, сказал Мен, через час он лично привезет медицинского советника домой.
Ротмистр Мен в самом деле был в Биркхольце, но разминулся с медицинским советником, так как тот пошел лесом. Теперь Марион была вне себя от радости.
— Где ты был, папа, что они сделали с тобой? — допытывалась она сквозь слезы.
— Все это не так страшно, — ответил Фале и улыбнулся, — ничего плохого со мной не случилось. Ошибка, которая очень скоро разъяснилась. Потом я все расскажу. Я чудесно прогулялся по буковому лесу. Но теперь я страшно голоден.
Фале с трудом поднялся в свою библиотеку.
Но когда Марион пришла, чтобы позвать его обедать, он сидел в библиотеке на кушетке и плакал. Внезапно этот плач перешел в истерические рыдания.
— Присядь ко мне, Марион, — таинственно сказал он ей, тихо плача, — но только, смотри, будь осторожна и никому не передавай того, что я тебе скажу. Это трагедия! Немецкий народ гибнет! Он попал в руки преступников. Но молчи, Марион, слышишь? Молчи!
I
Политический салон Клотильды, недавно окрещенный «Союзом друзей», процветал. О докладах, устраивавшихся каждую неделю, сообщалось в «Беобахтер»; они всегда собирали большое количество слушателей. С тех пор как баронесса фон Тюнен привела с собой дам из руководимого ею женского союза, салон был почти всегда переполнен. Клотильда уже не нуждалась в визитах обер-лейтенанта фон Тюнена и его приятелей. Господа офицеры утратили воодушевление, необходимое для столь большого дела. Они еще приходили выпить рюмку-другую кюммеля или шартреза, но, с тех пор как Клотильда распорядилась подавать после докладов только чай, вообще перестали появляться. Их интересовали лишь военные доклады, и Клотильда принуждена была признать, что доклад полковника фон Тюнена «О героях Дуомона» имел большой успех. Чисто политические темы, по-видимому, нисколько не занимали молодых офицеров, Клотильда же заботилась именно о политическом просвещении членов Союза друзей.
Когда дошла очередь до доклада Менниха, известного профессора Кенингсбергского университета, Клотильда решила, наконец, отбросить «свою смехотворную скромность», как она выражалась, и пойти «напролом». Что подразумевалось под этим «напролом», она не пояснила. Но доклад профессора Менниха давал ей достойный повод показать себя. Профессор Менних, научное светило национал-социалистской партии, прочел доклад о «тревожных сигналах в Польше». Этот доклад, читавшийся во многих крупных городах, всюду вызывал огромный интерес. Да, прочь бессмысленную скромность!
— Чем мы были до сих пор? Кружком, который собирался за чашкой кофе, моя дорогая! — сказала она баронессе фон Тюнен. — Отныне мы будем своего рода парламентом, значение которого оценит вся страна.
Она заказала пригласительные билеты на доклад профессора, отправилась вместе с баронессой фон Тюнен в редакцию газеты «Беобахтер» и потребовала особого оповещения о дне доклада. Такое светило, как Менних, этого стоил.
Разумеется, секретариат Союза друзей послал особые приглашения гауляйтеру, Таубенхаузу и советнику юстиции Швабаху, игравшему теперь первую скрипку в местных национал-социалистских кругах. На видных людях мир стоит.
По счастью, кафедра для оратора, заказанная столяру по собственноручному эскизу Клотильды, поспела вовремя. На светлом фоне — инкрустированный знак свастики из красного дерева. Это выглядело строго и достойно. Но гвоздем программы являлся новый портрет фюрера работы знаменитого художника! Клотильда приобрела его в Мюнхене за триста марок. Фюрер на портрете выглядел «гениально», «каждая жилка в нем — гений и герой», — изрекла Клотильда. В широком пальто, с прядью волос, смело спущенной на лоб, «обнимающий все тайны мира», он имел довольно романтический вид. Во всяком случае, портрет нравился всем и, заодно с широкой роскошной рамой, составлял лучшее украшение салона.
Нет, на этот раз Клотильда решила не жалеть трудов и «идти напролом».
Не получив от именитых людей никакого ответа на свое приглашение, она побывала у каждого из них, хотя вообще была тяжела на подъем.
Советник юстиции Швабах, с которым она говорила десятки раз, просто-напросто не узнал ее. Он мотнул лохматой головой, вскинул пенсне, чтобы лучше рассмотреть ее, снова дернул его и снова покатал головой. Наконец он обещал прийти, если ему позволит время.
У Таубенхауза, обремененного, как всегда, многочисленными делами, нашлось для нее всего две минуты, но он тотчас же выразил готовность прийти; конечно, это приглашение — высокая честь. Он учтиво проводил Клотильду до прихожей и поцеловал ей руку.
В прихожей Клотильда обратила внимание на молодую девицу с пухлыми, румяными, как яблоки, щечками; это была одна из дочерей Крига, Термина или Гедвиг — Клотильда не знала, она так и не научилась различать сестер-близнецов.
— Ах, фрейлейн Криг? — заговорила она с краснощекой девушкой, которая поднялась со стула, очень польщенная. — Вы теперь работаете у господина бургомистра?
— Да, уже три месяца, сударыня.
— И вам здесь нравится?
— О, даже очень, — с сияющим лицом отвечала фрейлейн Криг. — Господин бургомистр так предупредителен ко мне!
Ну, теперь скорее к гауляйтеру! Ее тотчас же приняли; сегодня Клотильде везло — по-видимому, гауляйтер был не очень перегружен работой. Он сидел за письменным столом и принял ее, не вынимая сигары изо рта.
Конечно, он знал о салоне. Да, до него даже дошли очень лестные слухи о Союзе друзей. Полковник фон Тюнен, штандартенфюрер фон Тюнен — отличный солдат — читал там доклад, не правда ли? Да, да о сражении под Верденом, припоминаю. Старик сам побывал в форте Дуомон. Кто бы мог поверить?
Клотильда, видимо, пришлась Румпфу по вкусу. Он был неравнодушен к голубым, незабудковым глазам, а пышные белокурые волосы приводили его в восхищение. Он попросил ее рассказать о своем салоне, придвинул ей коробку сигарет и даже встал, чтобы подать спичку.
— Очень хорошо! Очень хорошо! — время от времени прерывал он ее, расхаживая взад и вперед по большому залу, населенному святыми и ангелами. — Фридрих Великий, говорите вы? Превосходно! Вот пример для тех, кто хочет жить вечно… Великолепная фигура! И, конечно, его гений, его смелость были вознаграждены. Вы думаете, это случайность, что, как ее там… Екатерина умерла как раз в тот момент, когда у Фридриха было такое паршивое положение? Отнюдь нет! Это награда за смелость, отвагу, за железную волю. В наши дни мы видим нечто подобное! Что? Абиссиния? Правильно! Удивительно, как вы быстро схватываете! Да, дуче я тоже весьма уважаю. И даже из уважения к нему изучаю теперь итальянский язык. Ха-ха-ха! Что вы на это скажете? Очень хорошо, весьма похвально.
Гауляйтер остановился перед Клотильдой.
— Очень хорошо, очень похвально! Да сохранит вам небо эту способность воодушевляться. Конечно, я всегда по мере сил буду поддерживать ваше начинание. Я стремлюсь во всех городах моего округа создать подобные же очаги воодушевления, фанатизма и безусловной преданности. И я пошлю вас, мой уважаемый друг, в эти города, чтобы заложить там фундаменты крепостей такой же слепой веры и нерушимой верности…
Клотильда покраснела от счастья и с благодарностью поклонилась.
Румпф снова придвинул ей сигареты.
— Прошу вас, выкурите со мной еще одну, — сказал он, бесцеремонно разглядывая Клотильду. — Вы великолепная собеседница.
II
Клотильда охотно исполнила эту лестную для нее просьбу и стала с наслаждением пускать в потолок кольца голубого дыма.
— Вы слишком добры, господин гауляйтер, — сказала она.
«Она недурна, — подумал Румпф и снова зашагал по залу. — И кокетничает довольно искусно. Если пригласить ее на чашку чаю в Айнштеттен, то остальное, безусловно, не составит труда. Но она уже отцветает, это и слепому видно. Складки на шее очень заметны, и пудра тебе уже не поможет, моя дорогая. А ведь у маленькой майорши Зильбершмид нет еще ни единой морщинки, не говоря уж о Шарлотте или восхитительной Марион, которая вся — юность и свежесть! Нет, не стану я ее приглашать в Айнштеттен».
