Ребров позвонил. Через какое-то время из-за двери раздается суровый голос.
– Кто там?
– Свои, командир, – спокойно Ребров. – Мы прибыли по приказу генерала Руденко. Знаешь такого?
– А чем подтвердите?
– Со мной его охранник сержант Гросман.
Дверь приоткрылась. За ней стоял старлей с круглым мальчишеским лицом сурово нахмуренным. Руку он держал на расстегнутой кобуре. Что Реброву совсем не понравилось. Парень выглядел усталым, явно нервничал и на взводе мог натворить дел.
– В чем дело?
– Ты нас узнал старлей? Вот сержант Гросман из охраны генерала Руденко, – Ребров кивнул в сторону Гросмана, который грамотно занял позицию не за спиной Реброва, а на шаг в стороне, что давало ему возможность быстро действовать самому, если дело дойдет до столкновения. – Узнал?
– Узнал, – кивнул сбитый с толку несчастный старлей.
– У нас приказ генерала Руденко немедленно отвезти больную Лидию Корзун в больницу. Как она?
– Бредит. Жалко девчонку. Но у меня приказ полковника Косачева: никого к Корзун не пускать… Никого.
– Даже от генерала Руденко?
– Про товарища генерала мне ничего не говорили, – насупился старлей.
– Ну и что делать будем, командир?
– Без личного приказа товарища полковника не имею права никого к ней допускать.
– А у нас приказ генерала, – развел руки Ребров.
Старлей яростно мотнул головой.
– Ищите товарища полковника. Без него не могу. У меня приказ – стрелять на поражение, если кто…
Ребров вдруг ткнул пальцем в спину старлея.
– Она встала!
Офицер обернулся. Ребров стремительно одной рукой закрыл ему рот, а большим пальцем другой нажал на шею чуть пониже уха. Старлей все-таки попытался выхватить пистолет из кобуры, но Гросман, одним кошачьим движением бросившись вперед, перехватил его руку. Вдвоем они внесли обмякшего офицера в коридор, аккуратно посадили на стул.
– Ловко вы его, – сказал Гросман с горящими глазами. – Надолго он вырубился?
– Минут через десять придет в себя, поднимет шум… Времени у нас в обрез.
Они вошли в небольшую комнату, где на кровати лежала худенькая девушка с запекшимися губами. Глаза ее были закрыты. Ребров легко поднял ее на руки и быстро направился к выходу. Гросман схватил висящее на деревянной вешалке пальто и помчался следом.
Самолет уже взмыл в воздух, когда прямо на взлетную полосу вылетели два автомобиля. На ходу из них выскочили полковник Косачев и три офицера Смерша. Косачев бросил взгляд на пропадающий уже в небе самолет, потом в бешенстве повернулся к стоящим чуть в стороне Филину и Реброву. Некоторое время они стояли друг против друга молча, а потом рука Косачева потянулась к кобуре…
– Держите себя в руках, полковник, – спокойно сказал Филин. – Давайте без глупостей. Какой пример вы подаете своим офицерам?
В этот момент из машины Руденко, стоявшей тут же, выскочили Гросман и водитель и рванули в их сторону. Подбежав, встали рядом с Филиным и Ребровым.
Косачев, не сказав ни слова, развернулся и сел в машину. За ним отправились его офицеры. Проводив взглядом отъехавших, Филин спокойно сказал:
– Ну, вот и все.
С улыбкой посмотрев на разгоряченного Гросмана, одобрительно сказал:
– А вы, сержант, молодец! В самый нужный момент появились.
– Мы же фронтовики, товарищ генерал, нас не проведешь, – довольно шмыгнул носом Гросман. – Свое дело знаем.
– Вижу. Скажу генералу Руденко, что охрана у него подходящая.
Филин повернулся к Реброву.
– Да, а мы с тобой завтра летим в Берлин, оттуда в Москву.
ПостскриптумНачальник 2-го отдела ГУКР «Смерш» С. П. Карташов после возвращения в Москву из Нюрнберга доложил, что он установил контакты с американской оккупационной администрацией, ознакомился с порядком содержания военных преступников в городских тюрьмах. Им были высказаны замечания о слабом наблюдении за арестованными во время нахождения их в камерах. Американцы заверили, что режим будет усилен. Однако последующие события показали, что заверения не были полностью выполнены.
Из документов ГУКР «Смерш»Глава XVII
Вы очень переменились…
В доме Ольги Чеховой за время, что Ребров тут не был, ничего не изменилось.
И сама она была все та же – элегантная, невозмутимая, знающая себе цену.
– Мне кажется, что мы не виделись очень давно, – вдруг вырвалось у Реброва. – Хотя с последней нашей встречи прошло не так много времени.
– Это потому, что вы очень переменились за этот срок, – внимательно глядя на него, сказала Чехова. – Я это чувствую. Вы пережили какое-то очень серьезное потрясение. Не знаю, личное это или служебное, но вам хорошо досталось… Я права?
– Пожалуй, – не стал скрывать Ребров. – А как вы тут?
– Благодарю. Что касается моей нынешней жизни в Берлине… Русские со мной очень добры. Солдаты просят у меня фотографии с автографом и дают взамен водку, сахар, крупу. Многие об этом могут только мечтать.
– А немцы?
– О, эти немцы!.. По-прежнему шлют мне письма с проклятиями. Причем в огромных количествах.
– Но до эксцессов больше не доходит?
– Вы имеете в виду ту девушку, что плюнула в меня как в предательницу? Нет, такого больше не было. Кстати, я тут прочла в газете, что большинство немцев, которым Гитлер принес столько страданий, и сегодня не одобряют полковника фон Штауфенберга, организовавшего на него покушение. Они считают, что фон Штауфенберг нарушил присягу. А для немца присяга – это святое. Не важно, кому она принесена.
– Марлен Дитрих многие немцы тоже считают предательницей. Но ей наплевать на это. Я, кстати, встретил ее в Нюрнберге на процессе. Она считает себя врагом Гитлера и фашизма и гордится этим.
– Ну, Марлен никто в Германии уже не считает немкой. Она для немцев – американка.
– Понятно.
Чехова вдруг насмешливо спросила:
– Вы не влюбились в нее случаем?
– Нет. Но она внушает уважение.
– Я так понимаю, в отличие от меня.
– Я этого не говорил.
– Мы просто разные с Марлен. Как она выражается, из разных конюшен. К тому же я не люблю наряжаться мужчиной. Впрочем, бог с ней! Не Марлен же привела вас ко мне? Вас интересует что-то другое… Или кто-то другой. Кто?
– Мне надо спросить вас о Геринге. Скажите, как он будет вести себя во время суда? Как лучше вести себя с ним – давить на него, унижать, оскорблять?
– Многое зависит от того, в каком состоянии он сейчас пребывает, – задумчиво сказала Чехова.
– Знаете, тюрьма пошла ему на пользу. Он похудел, его потихоньку отучают от наркотиков… В общем, он поздоровел, порой выглядит даже чрезмерно бодрым и активным. Хотя время от времени мрачнеет и погружается в депрессию.
– Я уже говорила вам – Геринг большой актер. Он может разыграть из себя кого угодно – простака, весельчака, скромнягу… Но любимая его роль – герой, вождь, рыцарь. Геринг – летчик, а в Германии летчики были особой кастой. Их все любили, им поклонялись…
– Особенно женщины.
– Вы намекаете на Эрнста Удета? – спокойно уточнила Чехова. – Да, я любила его. Знаете, в детстве про него говорили, что у него «солнечный темперамент»… А потом он стал знаменитым асом, заместителем Геринга в Люфтваффе…
– Ольга Константиновна, но ведь Удет, как я слышал, на самом деле был пьяницей и наркоманом, – грубовато перебил ее Ребров.
– Довольно жестоко напоминать мне об этом. Ведь он застрелился.
– Хотя объявили, что он погиб, испытывая новый самолет?
– На самом деле он застрелился будучи совершенно подавлен происходящим с ним. Он был замечательным летчиком и никаким начальником. Но германскому народу предъявили героическую версию. Геринг пролил на его похоронах реки слез. Правда, потом говорил, что это Удет развалил Люфтваффе, а он, Геринг, тут ни при чем… Вот таков он, Геринг. Если он впадает в пафос, удержу ему нет. А в неформальных разговорах с ним лучше всего проявлять некоторую общительность и даже видимость откровенности. В разумных дозах, естественно. Он может посчитать, что на самом деле это он своим неотразимым обаянием расположил вас к себе и распетушится еще больше.
– Понятно.
Ребров помолчал, понимая, что Чеховой надо справиться с нахлынувшими воспоминаниями о страстном и долгом романе с Удетом.
– Еще я хотел поговорить с вами о фельдмаршале Паулюсе, – выдержав паузу сказал он.
– Вот уже герой не моего романа! Типичный пруссак. Этому, в отличие от бедняги Штауфенберга, никогда не пришло бы в голову попытаться убрать Гитлера, пусть Германия и валилась с ним в преисподнюю.
– У него есть слабые места?
– Жена. Елена-Констанция фон Паулюс, урожденная румынская графиня Розетти-Золеску. Это женщина совсем иного духа. Такой, знаете, средиземноморский темперамент!
– Когда он оказался в плену, она отказалась сменить фамилию и отречься от мужа.
