— Страшновато, тетка! — сказала она.
— Господи, и за какие грехи на нас такое попущение! — завыла хозяйка. — Жили мы себе мирно да тихо, а пришли поляки и все разом разорили, и нет от Матери Господней нам защиты и покрова!
Ее причитания среди общего безмолвия наполняли душу Ольги безумным страхом. Ей все казалось, что вот сейчас сорвутся двери и Ходзевич со своими слугами ворвется в горницу.
Время шло мучительно долго. До них то доносился шум уличной битвы, то смолкал, и тогда безмолвие становилось страшнее шума и криков.
Приближался вечер. Вдруг тревожный звон набата почти со всех церквей огласил воздух, а за ним раздался внезапно такой вой ужаса, что все три женщины, как безумные, вскочили на ноги.
Вой приближался; в ту же минуту зловещий красный свет озарил комнату.
— Горим! Батюшки-светы, горим! — закричала хозяйка и в ужасе заметалась по горнице.
Пашка бросилась и распахнула дверь. Клубы дыма пахнули на нее; она отшатнулась, но тотчас схватила за руку Ольгу и смело бросилась вперед.
— Бежим! — кричала она, таща Ольгу и не слушая воплей обезумевшей от страха хозяйки двора.
Они пробились сквозь дым на улицу. Толпа народа беспорядочно бежала по ней, крича и толкаясь, а за ними, словно злые демоны, со свистом лились огненные языки и стлался дым.
Пашка, держа Ольгу, помчалась с толпой. Кое-как они выбрались на площадь и остановились перевести дух. Со стороны Кремля широкой волной разливался огонь, освещая озаренные ужасом лица толпы.
— Куда теперь? — в раздумье произнесла Пашка.
— Он, он! — вдруг закричала Ольга и, как безумная, рванулась вперед, так что Пашка едва не потеряла ее из виду.
Мимо них с отрядом стрельцов действительно проезжал Терехов.
— Петя, Петр! — кричала Ольга, стараясь догнать его, но Терехов не слыхал ее призывного крика и скрылся в пылающей улице.
Ольга упала без чувств в мокрый снег, и Пашка наклонилась над нею. Во все стороны бежали обезумевшие люди, воздух жег лицо и палил волосы, дым душил своим смрадом. Пашка с трудом подняла Ольгу и оттащила ее в сторонку. Там она начала растирать ее снегом. Ольга очнулась.
— Что привиделось тебе? — спросила Пашка.
— Паша, я видела своего жениха. Он побежал мимо нас!
— Ну? Куда побег? Какой из себя? — встрепенулась Пашка, но мелькнувшая мысль найти его тотчас оставила ее, как невыполнимая. — Ну, подождем, — сказала она, — может, опять встретим. А теперь можешь идти?
— Могу!
Ольга встала на ноги.
— Ну так пойдем!
Пашка ухватила Ольгу и снова потащила ее по улицам, но скоро силы начали оставлять и ее. Она увидела открытую церковь и вошла в нее.
— Отдохнем здесь, — сказала она Ольге, опускаясь на пол в совершенном изнеможении.
Ольга легла возле нее. Они заснули, но почти тотчас проснулись. В церкви было полутемно, в то время как зарево пожара освещало улицы, словно днем. Красный отблеск пожара западал через открытые двери и трепетал на ликах святых угодников, отчего те казались словно живыми. Но затем вдруг яркий свет озарил всю внутренность церкви. Пламя охватило иконостас и быстро затрещало и повилось по сухому дереву. Ольга и Пашка едва успели выскочить и побежали дальше, снова до первой церкви. Подле Лубянок они наконец остановились, войдя в притвор большой церкви, где и провели остаток страшной ночи.
Проснулись они поздно утром от мучительного чувства голода.
— Чего молчишь! — сказала Пашка. — Ведь по лицу вижу, что отощала крепко, есть хочешь!
— Да и как еще! — слабо улыбаясь, ответила Ольга.
Пашка встала с пола.
— Ну, базара-то нынче, пожалуй, и нет. Надо искать пойти. Ты тут схоронись, вот хотя бы за плащаницей, а я пойду поищу.
Пашка осторожно выскользнула на площадь. Кругом царила тишина, словно все вымерло; издалека доносился шум боя, а над городом траурным черным пологом навис густой дым, озаренный багровым светом пожара со стороны Замоскворечья.
Пашка осторожно скользнула в одну из улиц. В ней дома еще были целы, но, видимо, оставлены людьми. Ворота и двери — все было настежь; Пашка смело вошла в один из домов и пошла по опустевшим покоям. Кругом было все разворочено и разбросано, словно люди торопились бежать. Пашка внимательно осмотрела все поставцы и, на свое счастье, нашла жареную утку, хлеба каравай да кадочку меда. Она ухватила все это, взяла и небольшую плетенку с вином и быстро побежала назад к Ольге.
При виде еды княжну на время оставил всякий страх. Она жадно принялась есть, слушая вполуха рассказ Пашки, как вдруг совсем подле них раздался шум битвы.
Пашка вскочила на ноги и, заглянув в верхнее оконце над дверью, вскрикнула:
— Батюшки-светы! Полячье набежало и дерутся с нашими!
— Бежим! — закричала Ольга.
— Куда? Смотри, все кругом заняли!
Ольга взглянула из-за ее плеча. Площадь действительно была вся занята сражавшимися.
— Смотри, смотри, князь Теряев! — с испугом сказала Ольга. — Он тоже моим женихом был!
— Вижу! — ответила Пашка. — Только что это? Смотри, он с поляком дерется. Ишь, так и сечет!
Они совершенно забылись и стояли на высоком помосте, заглядывая в окно. Вдруг в самой церкви раздались голоса:
— В алтарь положи, — кричал голос, — под стенку. Живо, живо!
Они узнали голос, и обе похолодели от страха, боясь шелохнуться.
Вбежал Ходзевич и увидел их.
— А вы что тут делаете? — закричал он, бросаясь к ним и сдергивая Ольгу с помоста. Свет разгоравшейся лучины упал на ее лицо, и Ходзевич сразу словно обезумел. — Ты! Княжна? Опять нашел тебя! Ну, ну, не вертись! Не упущу теперь! Ох, сердце мое!
Он, как безумный, обнял княжну и стал осыпать ее лицо поцелуями.
— Помогите! — простонала она, лишаясь чувств.
— На помощь! — завопила Пашка, выбегая из церкви и бросаясь к какому-то воину, лица которого почти не видно было из-за густо разросшихся волос.
— Чего? — сказал тот. — Тебе драться надо, а ты о помощи!
— Ах! — воскликнула Пашка. — Там поляки! Я — баба! Скорей, а то она.
— Баба? — изумился воин. — Ребята! Там ляхи проклятые! — закричал он своему отряду и быстро кинулся в храм.
Огонь уже лизал низ иконостаса. При свете его воин увидел Ходзевича, осыпавшего безумными поцелуями молодого стрельца.
— Вот диво! — сказал он. — Бей!
Испуганные поляки заметались. Воин бросился на Ходзевича и страшным ударом рукоятки меча свалил его на землю. Кругом кипела сеча, и кучка поляков не могла более сопротивляться русским.
Воины уже тушили пожар, а Пашка радостно сказала их начальнику:
— Спасена, спасена!
— Или ты — тоже девка? — спросил он.
— Девка, девка! — ответила Пашка. — Мы уже два дня как по церквам от поляков прячемся.
Воин вдруг вскочил на ноги.
— Да не Пашка ли ты? — взволнованно спросил он.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Пашка.
— А это — княжна Ольга? Господи, да как же я-то не признал ее! Ого-го-го! Ой, моя радость! — И волосатый воин, обняв Пашку, поднял и поцеловал ее.
Та вспыхнула от смущения и выскользнула из его объятий.
— Да ты-то кто, что все знаешь?
— Го-го-го! — забыв о бое, весело засмеялся воин. — Я-то — Андреев, друг Терехова, и ищем мы вас почитай полгода.
— Ольга, княжна! — закричала Пашка. — Жених твой здесь! Очнись! — И, не выдержав, она припала головой к груди Андреева и заплакала. Он весь затрепетал от ее ласки. — Уж и натерпелись мы! О Господи!
— Теперь всему конец! — нежно сказал Андреев. — Бог видно, привел меня.
В это время Ходзевич со стоном пошевелился.
— А его возьми! — вдруг переставая плакать, злобно сказала Пашка. — Это — похититель княжны!
— Ой ли? Ребята, вяжи этого ляха! Ну, за мной! Княж ну берите на руки, а я тебя.
Пашка засмеялась.
— Я-то и сама пойду!
Оставив бой, Андреев повел свой отряд назад в слободу, где они на время нашли себе пристанище. Он всю дорогу ухмылялся в свою косматую бороду и искоса поглядывал на Пашку, думая, что на всем белом свете не найти вовек такой красавицы.
Ольга по дороге очнулась. Пашка быстро подошла к ней и стала шептать ей что-то, и вдруг легче козы прыгнула княжна и ухватила за руки Андреева.
— Княжна! — дрожащим голосом произнес он.
— Семен Андреевич! Да въявь ли это? Где Петр? Жив? Я вчера видела его! Ах, и не верю, и сама вижу!
— Все, все живы! Сегодня ввечеру всех увидишь, а сейчас тебя и твою дружку к Маремьянихе доставлю.
— К моей мамке?
— К ней самой; она да Силантий тоже по всей Руси тебя искали. Ишь, — усмехнулся Андреев, — все искали — и Петя Терехов, и князь Терентий, и мамка с Силантием, а Бог привел мне вас отыскать. Ну вот и слобода наша Не обессудь!
Они подошли к крошечной, покосившейся избенке.
