Стража в воротах, прячась от снега, с сожалением посмотрела на въезжающего одинокого всадника и не стала его останавливать. Всадник спокойно проехал стражу. Видать, он хорошо знал город, потому что уверенно направился в один из переулков. Он остановил коня недалеко от одного боярского дома. Привязав коня к дереву и насыпав ему в торбу овса, оглянувшись по сторонам, направился к хоромам. Постучал колотушкой по воротам, но никто не ответил. Тогда он постучал ещё раз и довольно громко. С крыльца послышался чей-то недовольный голос:
— Чё надо?
В ответ вопрос:
— Боярин дома?
— Дома чё доложить?
— Скажи, — он вновь посмотрел по сторонам, потом добавил: — князь Александр.
Боярин Василий Белоут не скрывал радости видеть изгнанника. Но в то же время в его глазах светился страх: «Не дай бог, кто прознает». Но он старался не подать вида. Александр, как на духу, рассказал ему о своих сердечных болях. Боярин же поведал о том, что псковитяне только что заключили мир с московским князем. Александр спросил:
— Он понудил?
Белоут покачал головой:
— Сами захотели. Литовцы заняты своими делами. Новгородцы, видя это, стремятся взять над нами верх. Посуди, князь, сам: кто нас рассудит? Был бы ты... — он не договорил.
— Что я сейчас? — с болью в сердце раздались слова князя. — Сам бегаю, как изгнанная собака. Вот вернуться мне хотя бы к вам. Здесь моя семья. А как княгиня? Не знаешь?
Боярин ответил охотно:
— Как не знаю? Знаю. Я к княгине не ходил, но посылал баб, чтобы те помогали.
Князь успокоился.
— Ты знаешь, я боюсь идти к ней. Вдруг этот... оставил своих соглядатаев.
— Боярин понял, что Александр имел в виду московского князя, и сказал:
— Я пошлю бабу. Она и приведёт княгиню, вот только стемнеет.
Князь ответил ему благодарным взглядом.
Анастасия уложила младенца и, опершись руками о колыбель, с любовью и нежностью смотрела на дитя. Её глаза увлажнились, а губы прошептали: «Как жаль, что ты не узнаешь настоящего отца». Не успела она произнести последнее слово, как в дверь постучали. Княгиня вздрогнула. Ей показалось, что её могли услышать. Она еле слышно произнесла:
— Войдите.
Стук повторился, а с сердца упала пелена тяжести. Она поняла, что её никто не мог услышать. Решительным шагом она направилась к двери. Открыв, увидела знакомую бабу от боярина Белоута. Он часто её посылал то с подарками, то чтобы она оказала помощь по дому.
— Княгиня, — воскликнула баба, — боярин приглашает тебя к себе, — выпалив, она уставилась на неё, точно ожидая награды.
— Зачем я ему? — удивилась княгиня.
Баба, опасливо оглянувшись на дверь, на цыпочках подошла к Анастасии и зашептала ей на ухо:
— Тама какой-то гость! Вот боярин и кличет! — на её лице отразились загадочность и испуг.
Поняв, что баба больше ничего не скажет, княгиня, подумав, сказала:
— Хорошо, я сейчас.
Княгиня быстро вышла. Чувствуя, что эта встреча носит какую-то тайну, оделась довольно просто. Шубейка её служанки, на голове — платок до самых таз, завязанный на груди. Баба, увидев княгиню такой, была удивлена и даже фыркнула. Но побежала впереди.
В хоромах боярина была тишина. Их шаги гулко раздавались в переходе. Около одной из дверей баба остановилась.
— Княгиня! Вам суды! — она показала на дверь и исчезла.
Княгиня, стоя перед дверью, чувствовала, как тревожно билось её сердце. Рука нерешительно поднялась, и Анастасия осторожно толкнула дверь. Она со скрипом открылась. Прижимая руки к колотившемуся сердцу, княгиня переступила порог. В горнице было темно. Горела только одна свеча. Но и она позволила увидеть довольно странную фигуру: сгорбленную, настороженную. Анастасия сделала несколько шагов, пристально всматриваясь в человека. Сердце ёкнуло: «Неужели Александр?» Она назвала его имя. Фигура ожила и бросилась ей навстречу со словами:
— Анастасиюшка, дорогая, — он обнял её и начал пылко целовать.
Княгиня в растерянности только лепетала:
— Сашенька, Сашенька, мы не дома!
Когда прошёл первый порыв радости, он зажёг несколько свечей. И Анастасия увидела мужа. Он сильно изменился. Оброс. В волосах появилась седина. А главное, постарел. Выглядел каким-то сгорбленным стариком. Да и одет был далеко не по-княжески.
Жена отступила на шаг.
— Александр, — с удивлением спросила она, — ты что, бежал?
Александр и её окинул критическим взглядом:
— Да и ты... не лучше! А всё он, — чуть не рыдая, воскликнул князь. — Это он нас лишил родины.
— Да кто «он»?
— Да твой Иван.
— Мой Иван? — в голосе её послышалось возмущение. — Я не хочу с тобой говорить! Когда это кончится?
Князь почувствовал, что она может уйти, и упал перед ней на колени.
— Не уходи, умоляю тебя! Я приехал только ради тебя, рискуя жизнью. Только желание видеть тебя заставило меня одеть это тряпье.
Слова мужа смирили Анастасию. Княгиня села в кресло. Александр подполз к ней и положил голову на её колени.
— Я столько тебя не видел! А ты стала ещё прекрасней! Милая... — он поднялся.
Ночью метель внезапно прекратилась, и луна, улыбаясь во весь рот, затянула к ним в окошко. Они лежали счастливые. Князь закинул руки за голову и мечтательно произнёс:
— Господи, как хорошо! Помоги, чтобы я мог жить хотя бы в Пскове.
— Терпи, и Бог поможет, — в голосе Анастасии слышались мольба и уверенность.
— Да, да, — смиренно согласился он.
— А ты не будешь возражать, если я съезжу проведать матушку? Уж сколь лет я не видела её. Как она там.
— Ты... туда? — брови князя приподнялись от удивления.
— Да, а что?
— Ты хочешь попасть в лапы?..
Еле сдерживая улыбку, Анастасия сказала:
— А ты мне оставил надёжную охрану. Не правда ли?
Он понял, что деваться ему некуда.
— Ну что, съездить к матушке надо. Поди, заждалась старушка.
Князь Иван Данилович вышел из церкви, и на душе его стало легко. Вдруг перед ним неожиданно встал какой-то человек в монашеском одеянии.
— Что надо, мил человек? — сверля его глазами, но спокойным голосом спросил Иван Данилович.
— Я послан сказать тебе, князю, что в Саввино-Сторожевском монастыре тя очень ждут. А чтобы ты узнал кто, вот тебе! — и он подал туго свёрнутую ткань.
Сказав, человек нахлобучил на голову капюшон, повернулся и быстро направился к воротам.
Когда князь пришёл к себе и развернул ткань, сердце его ёкнуло. Он узнал — это была её накидка: «Она ждёт меня!» Через какое-то время, не сказав никому ни слова, он с Савёлом поскакал в сторону Звенигорода. И на следующий день они стояли перед высокими стенами монастыря. Наверное, никто не ожидал, что они так быстро появятся, и Савёлу пришлось приложиться к воротам рукоятью меча. Удары были настолько сильны, что быстро раздался чей-то голос:
— Кто?
— Открывай, князь Московии! — крикнул Иван Данилович.
Ворота заскрипели и широко распахнулись, чтобы встретить дорогого гостя.
Анастасия приняла его в келье. Узкая, застеленная тёмным покрывалом кровать. Маленький столик со свечой и божественными книгами, ослон с высокой спинкой да узкий платяной поставец. Иконы в углу с лампадкой. Она стояла, опершись рукой о стол. Из высокого оконца прямо на неё падал утренний свет, и княгиня была похожа на фею, которая могла улететь с этим светом.
Князь подошёл, опустился на колено и припал губами к её руке. Он задержался с поцелуем, а она не поднимала его. Только по-особому смотрела на его кудрявую голову. Наконец, он поднялся. Не выпуская её руку, спросил:
— Что случилось?
Она улыбнулась мягкой, очаровательной улыбкой.
— А ты не изменился. Ты всё тот же юноша.
— А ты ещё прекраснее стала, — с пылом воскликнул он.
Анастасия показала рукой на ослон и сказала:
— Садись, князь.
Князь только покачал головой и подставил его ей. Она присела на краешек, посмотрела на князя и опустила голову.
— Я... я прибыла сюда, чтобы умолить тебя, — она замолчала, голова её склонилась ещё ниже.
— Говори, я всё сделаю!
Княгиня подняла голову. В её глазах стояли слёзы:
— Помоги... моему мужу вернуться в Псков.
Иван Данилович посмотрел на неё. Потом отвёл взгляд, щёлки глаз сузились.
— Хорошо! Пусть приезжает, с ханом я всё решу.
Она встала и поцеловала князя в щёку.
— Спасибо.
На этом они расстались. Александр недолго ждал известия от хана о том, что он не возражает против возвращения князя в Псков.
Зима прошла свой пик. На южных склонах сугробов и утоптанных прогонах появились серебряные нити льдинок, а на ветках — сосульки. Ещё маленькие, порой еле заметные. Но всё говорило, что зима на исходе. Но она, словно пытаясь это оспорить, порой буйствовала сильнее прежнего.
