Ознакомительная версия.
– Что же вы молчите, господин Первый министр?
– Слушаю, Ваше Величество, мне казалось, что вы пригласили меня в большей степени слушать, чем говорить. К тому же, я полагаю, чтобы управлять государством, требуется поменьше говорить и побольше слушать.
– А вы надеетесь управлять государством, над которым возвышается, властвуя, помазанник Божий?
– Я, Мадам, всего лишь скромный священник на службе у французской короны, и полагаю, моя миссия состоит в том, чтобы всеми правдами, и неправдами, возвысить своего монарха и сделать неуязвимым королевство.
– Неправдами?! А как же закон Божий, где же нравственность, ведь вы когда-то, помнится, были ярым поборником морали?
– Ваше Величество, размышляя о нравственных правилах, нельзя не дивиться, видя, как люди, в одно и то же время, и уважают их, и пренебрегают ими. Задаешься вопросом, в чём причина того странного свойства человеческого сердца, что, увлекаясь идеями добра и совершенства, оно на деле удаляется от них? Я же не являюсь исключением, более того, чтобы ввести в заблуждение противника, я полагаю, позволителен даже обман, всякий вправе использовать против своих врагов любые средства.
Прищурив глаза, Медичи с ненавистью взирала на министра.
– А вы изменились Ришелье.
– Не удивительно, чем больше знаешь, тем труднее сохранить чистоту. Но на мой счет, вы, несомненно, ошибаетесь. Просто вы, Мадам, наконец-то, снизошли до того, чтобы разглядеть меня.
– И, что же я обнаружила?
– Вы нашли, по-прежнему, верного вам человека, приняв, по ошибке, его пурпурную мантию и министерский пост, за неблагодарность и предательство.
Последние слова кардинала, отразились на лице Медичи честолюбивой ухмылкой. Она триумфаторски взглянув на д'Эпернона, промолвила.
– Я признаться никогда не сомневалась в вас.
Ришелье учтиво пригнул голову.
– Но как вы понимаете, Ваше Преосвященство, преданность, как и любовь, требует постоянных доказательств.
– Всё чего пожелаете, Ваше Величество.
Настороженно кивнув, Медичи продолжила.
– Известно ли вам, господин кардинал, что в настоящее время, нашей внешней политикой недовольны в Мадриде?
– Вполне возможно Мадам.
– А уж если разочаровать Мадрид, то разумно было бы допустить, что возможно расположить против себя и Вену?
Кардинал смиренно кивнул.
– И это верно, Ваше Величество.
– Ко всему этому, как нам стало известно…
Она устремила многозначительный взгляд на д'Эпернона.
– …следует добавить назревающий мятеж?
В этот миг, она вернула свой стремительный взор Ришелье, желая по его реакции определить степень неудобств или удивления доставленных ему каверзным вопросом. Но пытливый взгляд королевы-матери разбился вдребезги, о куртины спокойствия и бастионы безразличия Первого министра.
– Вы Ришелье, должны как Первый министр, добиться от короля вступления в переговоры с Испанией, и посодействовать принятию решений в пользу Мадрида, с тем, чтобы выполнить все выдвинутые Габсбургами требования, иначе…
Натолкнувшись на иронию в глазах кардинала, она умолкла.
– Ваше Величество, я благодарен вам, за возложенную на меня миссию. Но я всего лишь князь церкви, обремененный непосильной министерской ношей. Под силу ли мне, скромному слуге Господа нашего, убедить в том, чего вы желаете, нашего короля, сына великого Генриха Бурбона…?
Он с мольбой воззвал к Марии Медичи.
– … Славного Генриха, который вознамерился укротить Габсбургов, собравшись в поход на Вену, за, что и был, как вы помните, убит предателем, на улице Ферронери.
– А разве Равальяк не религиозный фанатик?!
Поспешил уточнить д'Эпернон.
– Одно другого не исключает.
Голосом, в котором на сей раз преобладал металл, бросил кардинал.
– И вы полагаете, это было заказное, политическое убийство?!
Воскликнул д'Эпернон, разыгрывая изумление, в расчете на поддержку королевы.
– Вам ли не знать, любезный д'Эпернон?
Излишне учтиво произнес кардинал, пригвоздив герцога, к позорному щиту предательства, отточенной беспощадностью улыбкой, одной из тех, что скорее таила угрозу, чем выражала расположение.
– И не нужно так кричать, из-за вас я не слышу собственных мыслей.
Швырнув, словно кость собаке, переполненную презрением реплику в лицо д'Эпернона, кардинал вновь обратился к Марии Медичи.
– Из того, что я, только сейчас, услышал от вас, Мадам, можно заключить, что ваши нынешние советники отменно скверные. Все приведенные доводы, которыми вы мне предлагаете воспользоваться, с намерениями переубедить Его Величество, а если потребуется то и Королевский совет, несостоятельны. Посудите сами: Вы опасаетесь мятежа – спешу вам донести, что изменники разбиты, а те, кому не посчастливилось остаться в живых, заточены в Бастилию. Теперь, что касается Вены – армии Фердинанда, завязли в Германии. И Тилли и Валленштейн считают потери, нанесенные генералом чумой, проредившим имперское воинство пострашнее картечи. И наконец, Испания – я попытаюсь выразить полную уверенность, что Мадрид, не решиться напасть до тех пор, пока в Каталонии, пылает восстание. Если ваши советники, вместо того, чтобы рекомендовать вам всякий вздор, сумеют каким-то образом повлиять на ход событий в Старом Свете, и направить его в нужное Вашему Величеству русло, я готов выслушать их, и исполнить любые ваши поручения.
Он поднялся, с почтением поклонившись королеве-матери.
– Ваше Величество, прошу простить, но меня ожидают неотложные дела государственной важности. Всегда к вашим услугам, ваш покорный слуга.
С пренебрежением кивнув д'Эпернону, кардинал, так же бесшумно как появился, вышел из кабинета.
По лицу королевы пробежала легкая дрожь, свидетельствующая о борьбе с одолевающей её яростью, стремящейся вырваться наружу. Она с нечеловеческими усилиями подавила в себе приступ нахлынувшей желчи, и все же до конца не в состоянии скрыть неистовства, произнесла:
– Что ж, кардинал, вы сами сделали свой выбор, теперь берегитесь.
Тем временем Ришелье, преодолел расстояние от Лютневого до Оружейного кабинета, где и застал монарха в компании маршалов де Ледигьера и де Бассомпьера, а так же королевского шута, беспечного л'Анжели, обнаружив всех четверых за довольно странным занятием.
Здесь, прежде чем продолжить наш рассказ, хотелось бы сказать несколько слов о двух замечательных людях того времени, достойных не просто упоминания на страницах нашего скромного повествования, но и более подробного знакомства с ними, теми кто несомненно вошел в анналы истории, оставив глубокий и неоднозначный след.
Восьмидесяти двух летний, Франсуа де Бонн, сын нотариуса, обладавший недюжинной смелостью и талантами полководца, в своё время, невзирая на происхождение из третьего сословия1, утвердил себя в качестве предводителя гугенотов в провинции Дофине, за что снискал благосклонность Генриха Наваррского, в то время ещё не взошедшего на престол и не принявшего католицизм. Впоследствии, на службе уже у короля Генриха, де Бонн водил в бой его армии, сначала против католиков, во время религиозных войн, а затем против испанцев, за что был возведен в ранг Главного маршала Франции. За безупречную службу, геройство, проявленное во время многочисленных баталий, и преданность династии Бурбонов, Франсуа де Бонн, был почтен титулом -герцог Ледигьер, и вошел в историю, как последний коннетабль Франции2. После смерти Генриха IV полководец сохранил верность его сыну Людовику XIII. Будучи обласкан во время регентства Марии Медичи, когда и был удостоен герцогства, стоял за королевскую власть и старался удерживать своих единоверцев – гугенотов, от восстания. Прельщённый посулами правительства, он в 1622 году переметнулся в католичество и выступил против гугенотов, находящихся, в то время, под предводительством, своего непререкаемого лидера – герцога де Рогана.
Не менее примечательной фигурой, являлся и другой маршал, которого этим вечером мы застали в Оружейном кабинете Лувра, в обществе короля и Ледигьера. Франсуа де Бассомпьера, маркиза д,Аруэ можно, без преуменьшений, считать выдающейся личностью своего времени. Этот красивый ловкий сорока шести летний мужчина, балагур, повеса и бретер, расточительный и великодушный, весь погрязший в долгах и случайных любовных связях, интересен ещё и тем, что представляет собой одну из наиболее типичных фигур французского светского общества, того времени.
Бассомпьер происходил из старинной лотарингской дворянской фамилии. Воспитывался с братьями в Баварии и Италии. Двадцатилетним юношей попал ко двору Генриха IV и скоро сделался любимцем короля, который уже в 1610 году произвел красавца маркиза в полковники. Его первыми военными кампаниями были савойская в 1600 году, и турецкая 1603. После окончания строительства Пале-Рояль, д,Аруэ обзавёлся одним из роскошных особняков, окружавших площадь, где, во времена славного Анри3, коротал свои дни в праздности и попойках.
Ознакомительная версия.
