Ознакомительная версия.
После смерти Генриха Великого, Бассомпьер своими учтивыми манерами приобрел расположение его жены, королевы Марии Медичи, принявшей регентство и поставившей его, в 1614 году, командовать швейцарскими наемными войсками. Тем не менее, при несогласиях, возникших между Марией и её сыном Людовиком XIII, он принял сторону короля и немало содействовал низвержению флорентийки. В награду за это Бассомпьер получил от Его Величества маршальский жезл, а затем был назначен посланником в Испании, впоследствии в Швейцарии, выказав себя прекрасным дипломатом.
Вступив в кабинет, через распахнутую лакеем дверь, перед глазами кардинала, открылась следующая картина: Людовик увлеченный комментариями Бассомпьера, кружил вокруг огромного мушкета, под взыскательным взором Ледигьера, восседавшего в массивном кресле опершись на резную деревянную трость, и равнодушным взглядом л'Анжели, расположившегося здесь же на полу, выбирая из серебряного таза, наполненного вишнями, плоды покрупнее, внимательно осматривая каждый из них. Убедившись в безупречности выбора, шут отправлял вишню в рот, после чего отделив языком мякоть от косточки, намеревался плевком, угодить окостеневшей сферой в раскрытое забрало рыцарского шлема, времен Франциска Первого, лежащего рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Его Величество, вместе с маркизом, внимательно, с видов знатоков, коими они, бесспорно и являлись, рассматривали так называемую «двойную аркебузу», привезенную из Швейцарии Бассомпьером. Сия «диковинка», вышедшая из цехов оружейников Зуле, являла собой тяжелый мушкет, закрепленный цапфами на деревянном каркасе, на колесиках. Длина грозного оружия не превышала семи пье4, при длине ствола в пять пье, и калибром около дюйма. Людовик не мог отвести взгляда от мудреного колесцового замка, вызвавшего у него если не восторг, то, определенно, повышенный интерес, не ускользнувший, впрочем, от глаз марщала.
– Такими вот «монстрами», Ваше Величество, уставлены крепостные стены на проклятом «языке дьявола»5 в чертовом Берне! Следует признать, что при осаде, за счет дальности стрельбы, эти мушкеты весьма эффективны.
Самодовольный маршал, провел кончиками пальцев по безупречному сверкающему стволу, после чего, заметив перемены в лице монарха, вынужден был обернуться. На пороге, в молчаливом величии, стоял кардинал. Не обойдя вниманием присутствие министра, король произнес:
– Вы как всегда вовремя Ришелье! Вот, полюбуйтесь, какое чудо нам преподнес в дар месье де Бассомпьер, надеюсь даже вас, это не отставит равнодушным!
Окинув скользящим взглядом грозное оружие, кардинал сдержанно восхитился.
– Изумительно, Ваше Величество! Я никогда не сомневался в том, что господин маршал, как никто другой знающий ваши слабости, способен отыскать ту вещицу посредствам которой сможет, непременно, доставить удовольствие Вашему Величеству.
Он преклонил голову, улыбнувшись Бассомпьеру. Людовик с горечью подчеркнул:
– Слова, слова…они нужны лишь для того, чтобы скрыть свои мысли. Вас же, господин Ришелье, в этом, вряд ли, кто либо, сумеет превзойти.
Исполненный покорности, кардинал вновь склонил голову. Безошибочно определив тонкость момента, в разговор вступил Бассомпьер:
– Быть может господин кардинал, хотел бы дать более подробную оценку сему, на мой взгляд, совершенному оружию?
Смешок превосходства воина над священником, прозвучал в вопросе маршала. Ришелье улыбнулся, заметив:
– Могу сказать лишь одно: «…qui desiderat pacem, praeparet bellum; qui uictoriam cupit, milites inbuat diligenter; qui secundos optat euentus, dimicet arte, non casu. Nemo prouocare, nemo audet offendere quem intellegit superiorem esse, si pugnet6»
Людовик, обреченно вздохнул:
– Я никогда не сомневался в вашей образованности, господин де Ришелье, но надеюсь, вы не станете цитировать все 118 глав Флавия Вегеция?
– Только если вы прикажите, Ваше Величество.
– Говоря откровенно, я никогда не ждал ничего хорошего, от вас, когда вы переходите на латынь.
– Сир, боюсь, вы и на сей раз не ошиблись.
Заметив холодный взгляд кардинала, Ледигьер, старчески кряхтя, поднялся на ноги, прохрипев:
– Ваше Величество, осмелюсь просить вас сразу о нескольких милостях.
Король устремил взор, исполненный надменности, переполнявшей его всякий раз в присутствии «красного герцога».
– …Разрешите откланяться, позаимствовав у Вашего Величества, на сегодняшний вечер господина де Бассомпьера. Мне бы хотелось, чтобы маршал сопроводил старика в его логово.
– Сделайте одолжение Франсуа, не откажите в любезности коннетаблю.
С легкостью мотылька в брачный период, произнес король. Бассомпьер с покорностью поклонился, и, усмехнувшись кардиналу плутовской улыбкой, подхватил старика под руку.
– Благодарю вас Сир…
Прокряхтел герцог, опершись на предложенную маркизом руку.
– … Клянусь святым Денни, вам любезный маршал, не будет скучно в обществе старой развалины, я угощу вас отменным гипокрасом7.
Доковыляв до двери, оба маршала, обернулись, поклонившись королю, а затем кардиналу, и уже удалившись за порог, послышалось воодушевленное ворчание Ледигьера: «Мой портшез у входа, и всецело к вашим услугам, дорогой маркиз…». Дверь затворилась, скрыв силуэты и голоса покинувших кабинет вельмож, после чего Людовик, утратив ту показную чопорность, упомянутую выше, с легкостью человека избавившегося от груза тяготивших его манер, занял место в кресле, стоявшем у окна. Кардинал поспешил устроиться на предложенном ему месте, минуту назад оставленном Ледигьером, и, удостоверившись в том, что король готов его выслушать, произнес.
– Сир, невзирая на предпринятые мною меры, я не возьмусь утверждать о неотвратимости скорой войны с Испанией.
– «Мерами» вы называете мятеж охвативший Каталонию?!
Ришелье поклоном подтвердил подозрения короля.
– Вы и вправду стоите значительно большего, чем о вас говорят, господин Ришелье.
– Мои жалкие усилия тщетны без вашего участия и Божьего благословения, Ваше Величество.
Молодой король вскочил с кресла, в волнении зашагав по комнате. Ришелье поднялся вслед за ним, ни на миг, не выпуская из поля зрения монарха.
– Но расходы на войну, Ришелье, будут слишком велики! Нам не миновать повышения налогов! А жизни?! Полетят головы, и головы не только недовольных, но и тех, кто осмелится развязать эту столь неуместную войну. Те, кто решиться открыто бросить вызов Габсбургам навлекут на себя смертельную опасность! Королевство захлебнется в крови!
– Сир, я готов положить на алтарь, во имя величия Франции, всё без остатка, тем более такую мелочь как собственная жизнь.
– Вашу жизнь…Но это повлечет бурю недовольства!
– Я обдумал и это Сир, и готов принять всеобщее негодование на свой счет. Пусть народ проклинает Первого министра, но боготворит щедрого и справедливого короля. Все необходимое для этого, я уже предпринял. Вас никто не посмеет упрекнуть, Ваше Величество. Вам лишь останется донести до ведома народа, о моем своеволии, и дело будет сделано. Дворянство же, предоставьте моей заботе, ведь политика есть ни, что иное, как искусство приспособляться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что претит.
Задумчивый Людовик вновь уселся в кресло, с подозрением глядя на Ришелье.
– Знаете, господин кардинал, я часто думаю о вас, да-да, думаю. О ваших планах, устремлениях, но каждый раз, при этом я теряю контроль над своим честолюбием. Не скрою, мне комфортно следовать по мягким коврам ваших льстивых заверений, коими устланы лабиринты, устремленные к вашим же целям, кои вы с такой предусмотрительностью и осторожностью уготовили для моего шествия. Но каждый раз, когда я пытаюсь вырваться из этих коридоров, я натыкаюсь на непробиваемую стену вашей воли, довлеющей надо мной и заставляющей двигаться в фарватере ваших планов и замыслов, исключающих иную точку зрения, даже если она королевская. Кто вы Ришелье, злой гений или праведный спаситель?
– Я тот, кто, подчас, намеревается двигаться впереди, сгорая от желания возвеличить Францию. Но мой огонь пылает лишь для того, чтобы осветить вам путь, Ваше Величество.
– А, если я скажу, что не сомневаюсь в том, что истории будет угодно заслонить вашим гением мою венценосную персону, и в то же время я не боюсь этого, если сие пойдет на пользу Франции?
– Я всегда помнил о том, что объяснения, очень скоро превращаются в оправдания, мой король. Но мне Сир, не за что оправдываться, поэтому отвечу, что будущее имеет значение, лишь, когда тебе известно прошлое.
Опустив голову, Людовик, какое-то время пребывал в размышлениях. На его лице водрузилась гримаса неуверенности, толкающая юного монарха под сень сомнений. Но вдруг взгляд его прояснился, а вместо малодушных помыслов, на челе водрузилось, на сей раз не фальшивое величие, но взгляд короля способного на великие дела. Короля, который ещё не раз докажет свою доблесть спасая благословенную Францию, твердо провозгласившего:
Ознакомительная версия.
