Теперь перехожу к горестному известию. Я уже писал Вам, что Санта-Марта, совсем ослабевший за время долгого, изнурительного плавания, в довершение всех бед заболел малярией. Сейчас он лежит пластом с новым приступом лихорадки, у него то жар, то озноб. Вы представить себе не можете, какой он худой, изможденный - а ведь раньше был крепким, сильным мужчиной. Глаза налиты кровью, мокрая салфетка, которую кладут ему на лоб, чтобы облегчить страдания, в одно мгновение становится такой горячей, будто ее окунули в кипяток. Не может быть и речи о том, чтобы везти больного в Японию. Падре Валиньяно тоже сказал, что не даст разрешения на отъезд, если мы вознамеримся взять с собой Санта-Марту.
- Мы отправимся вперед, - утешал Гаррпе больного, - и все устроим к твоему приезду, только выздоравливай...
Но кто предскажет, доживет ли он до этого часа, и кто знает, не попадем ли мы в плен к язычникам, подобно другим христианам?
Санта-Марта оброс бородой, щеки ввалились. Он молча смотрел в окно, сквозь которое видно было, как солнце, похожее на красный стеклянный шар, постепенно погружается в море. О чем думал наш товарищ в эти минуты? Ваше преосвященство хорошо его знает и, наверное, догадывается, о чем... О том дне, когда, благословляемый Вами и Его преосвященством Даско, он взошел на корабль... О долгом и трудном плавании. О страданиях из-за болезни и жажды... Во имя чего мы вынесли это? Зачем приплыли сюда, на край света, в этот жалкий городишко на Востоке?.. Мы, священнослужители, несчастное племя, мы родились лишь затем, чтобы всецело посвятить себя служению людям, но священник, лишенный этой возможности, несчастен вдвойне. В особенности такой, как наш Санта-Марта. В Гое он стал еще более ревностным почитателем святого Франциска Ксавье, он каждый день посещал могилу этого праведника, окончившего свои дни в Индии, и усердно молился о благополучном исходе нашего путешествия.
Каждый день мы возносим молитвы во исцеление больного, но покамест состояние его не улучшается. Впрочем, что ни делается, все к лучшему; неисповедимы пути Господни, их не постичь разуму человеческому... Приближается время нашего отплытия, через две недели мы выходим в море. Верую, что Господь сотворит чудо и все завершится благополучно.
Ремонт купленной джонки продвигается довольно успешно, места, поврежденные муравьями, законопачены и обшиты досками, так что судно совершенно преобразилось. Двадцать пять моряков-китайцев, которых с помощью падре Валиньяно нам удалось нанять, так худы, что походят на больных после нескольких месяцев голодовки. Однако мышцы их жилистых рук напоминают мотки железной проволоки и обладают удивительной силой. Этими руками они играючи поднимают самые тяжелые ящики с провиантом. Не руки, запросто железные клещи... Теперь нам осталось ждать лишь попутного ветра.
Что до японца Китидзиро, так он тоже трудится вместе с китайцами, таскает ящики, помогает чинить паруса, а мы стараемся получше присмотреться к этому человеку, которому вручаем, быть может, свою судьбу. Пока нам удалось уяснить только то, что личность он довольно изворотливая, хитрая, но, судя по всему, свойства эти проистекают из присущей ему слабости духа.
Недавно мы стали свидетелями неприглядной сцены: в присутствии китайца-надсмотрщика Китидзиро старается работать весьма усердно, но стоит тому отлучиться, как Китидзиро сразу начинает отлынивать, так что китайцы, сперва молча смотревшие на его проделки, в конце концов потеряли терпение и задали ему хорошую взбучку. Все это не заслуживало бы упоминания, но нас поразило другое: стоило матросам повалить его на землю и пнуть разок, как японец, бледный от страха, стал ползать на коленях, униженно прося прощения. В таком поведении нет ничего общего с христианским смирением, это просто-напросто низменное малодушие труса. Подняв к китайцам перепачканную физиономию, он что-то кричал по-японски: изо рта текла струйка грязной слюны. И я вдруг догадался, отчего он так внезапно умолк, когда при нашей первой встрече речь зашла о японских христианах, - наверное, испугался собственной откровенности.
Как бы то ни было, мы поспешили вмешаться, уладили ссору; с тех пор Китидзиро встречает нас подобострастной улыбкой.
- Скажите, вы в самом деле японец? - спросил его Гаррпе.
- Конечно!.. - изумленно ответил Китидзиро. Не удивительно, что Гаррпе задал такой вопрос. Дело в том, что мой товарищ слишком уж уверовал в героизм японцев, о которых многие миссионеры писали, будто это «народ, не боящийся даже смерти». В самом деле, есть же японцы, в течение многих суток выносящие пытки на «водяном кресте» и не предающие свою веру. Но вместе с тем, очевидно, встречаются и такие, как Китидзиро, - нестойкие, слабые духом. И от подобного человека будет зависеть наша судьба в Японии! Правда, он обещал, что сведет нас с христианами, которые согласятся приютить нас. Но теперь, уж право, не знаю, насколько можно верить его посулам.
Тем не менее сомнения мои не означают, что наша решимость поколебалась. Напротив, становится даже весело при мысли, что наши судьбы будут отныне зависеть от такого субъекта, как это Китидзиро. В самом деле, ведь даже Господь наш вручал свою жизнь недостойным доверия людям. В любом случае выбора у нас нет, остается лишь положиться на Китидзиро: стало быть, так и поступим...
Вот только скверно, что он питает неодолимое пристрастие к вину. Похоже, он тратит на выпивку все деньги, что получает вечером у надсмотрщика. И когда напьется - зрелище угнетающее; кажется, он пьянствует, чтобы прогнать какие-то воспоминания, погребенные на дне души.
***
Ночь в Макао начинается под долгое, заунывное пение труб - это трубят солдаты Королевского форта. Здесь, в монастыре - как и у нас в Португалии, - после вечерней трапезы монахи идут на молитву в часовню, после чего братия со свечами в руках расходится по кельям. Вот только что по вымощенному камнем двору прошло несколько послушников... В комнатах, отведенных Гаррпе и Санта-Марте, свечи уже погашены. Да, поистине мы находимся на краю Земли...
Я сижу, опустив руки на колени. Горит свеча. Я весь во власти сознания, что нахожусь сейчас далеко, на самом краю света, в неведомом Вашему преосвященству месте, где Вам никогда не доведется побывать... Странное, почти мучительное, трудно объяснимое ощущение... В памяти всплывает и бескрайнее, невыразимо страшное море, и бесчисленные гавани, которые мы посетили. Сердце сжимается при этом воспоминании. Уж не сон ли это? Но нет, это явь. Хочется громко воскликнуть: чудо!.. Неужели я и впрямь здесь, в Макао?! Я все еще не в силах поверить этому до конца...
Тишину ночи нарушает лишь легкое сухое шуршание - по стене ползет большой таракан.
«Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет»8, - так говорил воскресший Иисус возлежавшим на вечере ученикам своим. Ныне я следую указанным им путем и мысленно представляю себе облик Господа. Какое у Него было лицо? В Священном писании об этом не говорится. Как известно Вашему преосвященству, на заре христианства Христа изображали в образе пастуха. В тунике и коротком плаще, он одной рукой придерживает за ножки перекинутого через плечо ягненка, другой - сжимает посох. Это привычный нашему взору облик юноши, какой можно повсюду увидеть в наших селениях. Образ ласковый, мягкий. Восточная Византийская церковь создала иной образ - большой нос с горбинкой, кудрявые волосы, черная борода... Лицо с восточными чертами. А средневековые живописцы придали его облику величавость королей. Но сегодня ночью перед моим мысленным взором встал Иисус, которого я видел на фресках монастыря Борго-Сан-Сепульхеро. Тогда я только-только поступил в семинарию, и это изображение навсегда запечатлелось в моей памяти. Одной ногой Христос попирает гробы, а в правой руке держит крест. Взор Его устремлен прямо на нас, лик исполнен божественной силы - как в ту минуту, у моря Тивериадского, когда, обращаясь к ученику своему Симону Петру, он трижды призывал: «Паси агнцев моих. Паси овец моих. Паси овец моих»9. Я люблю этот лик. Он притягивает меня к себе, как лицо возлюбленной притягивает взор юноши.
***
До отъезда остается всего пять дней. У нас нет даров для Японии, кроме жара наших сердец, и потому сейчас мы всецело поглощены заботой о наших душах. О Санта-Марте больше писать не буду. Господь не утешил нас, даровав исцеление нашему бедному другу. Но все, что ни творит Господь, - благо. Наверное, провидение уготовило ему иное предназначение, исполнить которое предстоит ему в будущем.
Письмо Себастьяна Родригеса
Pax Christi! Слава Христу!
Не знаю, как рассказать Вам на нескольких листках бумаги обо всем, что случилось с нами за эти два месяца. К тому же положение таково, что неизвестно, попадет ли в конечном итоге это письмо в руки Вашего преосвященства. И все же не могу не писать, чувствую, что просто обязан это сделать.
