— Конечно, поехали, а почему бы и нет?! Не хочу обрекать сына на голодную смерть! — громко сказала мать и вздохнула.
— Нет, нет и нет! Наша бабка еще жива, и она никуда не поедет. Раньше и по четыре года засухи стояли, но никто не умер от голода. А уж если и умирать, то здесь.
Мать услышала, что младшая дочь зовет ее, и поспешила в дом.
— Стало быть, хочешь сесть на повозку отца?
— Хочу.
— Что же, когда-нибудь и я запрягу для сына волов в повозку, — проговорил мужчина и пошел со двора «поискать местечко». Кун тоже иногда ходил с отцом в лесок по большой нужде.
На следующий день отец задумал пойти нарубить слоновой травы для перестилки крыши. Кун захотел снова пойти с ним, половить цикад и поохотиться на змей, но мужчина отправил его на кухню помогать матери.
— Отец просто пойдет рубить траву, а если соберется на охоту, то возьмет тебя с собой, — объяснила мать.
— Правда.
Кун очень обрадовался, что они с отцом вновь пойдут охотиться, и уселся помогать с готовкой стряпни ему в дорогу. Сегодня мать делала лап из падэка. Она не нашла времени наловить цикад или хамелеонов, догадался Кун, поэтому пришлось готовить из того, что имелось под рукой. В лесу отец наверняка нарвет побегов крадона или нима [21] и дополнит ими тушеный падэк. Кун однажды видел, как мать готовит лап из падэка, поэтому сразу взял разделочную доску и приготовился к работе. Женщина взяла кувшин с падэком, вытащила затычку, сделанную из обрезка мешка для золы, и, достав пару рыбешек размером с мизинец, положила их сыну на доску.
— Нельзя ли чем-нибудь другим затыкать падэк? — спросил тот, испугавшись, что сажа может попасть в еду.
— Нельзя, сажа отпугивает мух. Иначе в падэке заведутся личинки.
— Ладно, мам, — ответил Кун, нарубая рыбные тушки.
— Не торопись, а то разбрызгаешь. Падэк нынче трудно достать.
Мальчик стал резать осторожнее. Мать положила на разделочную доску лемонграсс и галангал, добавила сушеного лука, а в конце подсыпала каленую рисовую крошку.
— Пошинкуй еще, а потом слегка перемешай.
— Добавим лимон или чего-нибудь кисленького, как в лап из сома?
— Лимонов нету, да и отец не особо любит кислое. В случае чего, в лесу всегда есть красные муравьи — наловит и подмешает их.
Когда все нарезали и перемешали, мать поддела тесаком часть получившейся массы и завернула в банановый лист, после чего стала запекать сверток на медленном огне. Оставшийся лап она переложила в глиняный горшочек, оставив семье на обед.
— А как делают теу бонг [22]? — спросил Кун.
— Так же, как и другие приправы типа теу, но кладут много сухого перца и запеченный на огне лук. Поэтому приправу можно есть и месяц, и год — она не портится из-за большого количества перца. Иногда ее поджаривают до готовности, а потом складывают в бамбуковое колено и берут с собой в дальнюю дорогу.
— Что означает слово «бонг»?
— Как раз ту полость в бамбуковом колене, куда можно что-то положить и где хранят приправу.
— Ясно, мам. Я бы хотел научиться его готовить.
— Конечно. Каждый должен уметь готовить теу бонг и лап из падэка, — сказала мать и стала мыть доску и тесак. Вода потекла в подпол на улицу.
Отец завернул еду в узелок, подвязал его к поясу, взял тесак для рубки травы и вышел из дома, а мать позвала детей завтракать. Она достала два вареных яйца, очистила их от скорлупы и разделила каждое надвое. Половинку яйца она отложила на кухонную полку.
— Припасла к обеду. Кто проголодается — тот и съест.
Кун зачерпнул клейкого риса из корзинки и скатал его в шарик, помакал в лап из падэка и с удовольствием съел. Ощутил оттеняющие друг друга ароматы галангала и лемонграсса. От жгучей остроты приправ во рту у мальчика разгорелся пожар, и он с шумом втянул воздух.
— Это еще ничего, всего пяток стручков перца положила. Мальчишки должны привыкать есть острое, — заметила мать.
— Я привыкну. Отец сказал, что от этого становятся смышленее, правда?
— Да.
Мать учила Исун, как скатывать клейкий рис шариком и макать в лап без острых приправ. Увидев, что сестра широко раскрыла рот, намереваясь от души откусить яйцо, брат предостерег: — Не кусай сразу так много, Исун! Лучше ешь больше риса!
— И правда, дочь. Ешь риса побольше, остального — поменьше. Вырастешь умничкой.
Недовольная Исун обиженно косилась брата, но Кун не обращал на это внимания — он скучал без собак, которых отец забрал с собой. Кун скатал рисовый колобок, обмакнул его в падэк и положил на пол для кошки, но Исун притянула ее к себе и взяла на руки, дав понять, что кошка принадлежит только ей.
IV. Вьетнамцы пробивают «китайскую стену» на исанской земле
Чем ближе подбирался полдень, тем жарче становилось на солнце. Кун и Исун играли под домом, когда на дороге появились две женщины в широких конических шляпах. Испуганная Исун побежала в дом позвать мать. Девочка решила, что незнакомки схватят ее и съедят. Кун остался под домом и оттуда разглядывал одежду женщин: легкие штаны и блузы с длинными рукавами из черной ткани сияли новизной.
— А ты, малыш, неужели не боишься тети? — Вьетнамка, по возрасту ровесница матери Куна, рассмеялась, обнажив черные зубы.
— Не боюсь. А чего бояться?
— Чего ж твоя сестренка перепугалась?
— Так у вас все зубы черные, как уголь, — ответил мальчик.
— Что вьетнамки, что исанки должны жевать бетель, чтобы зубы чернели. А иначе как же стать красивой?
— Это правда, мам? — удивленно спросил Кун у вышедшей на улицу матери.
Та рассмеялась и разговорилась с гостьями. Через пару минут она пошла в курятник и вышла оттуда с яйцами. Женщины протянули ей купюру в один бат.
— У меня нет сдачи, — пожала плечами мать.
— В нашей лавке, наверное, удастся разменять.
— Пойдем к ним, мам? — От волнения Кун позабыл про все на свете. Ему было очень интересно посмотреть, что там продается.
— Пошли-пошли, мальчик. Много наших приехало, понавезли всякого: есть мужские черные брюки, кстати, и штаны, что на мне, тоже есть.
— Еще мы меняем товары на лягушек, — добавила вторая вьетнамка.
— Э-э… Хамелеонов возьмете? Сделаете лап или кой [23] — очень вкусно!
— Не возьмем. Если полоз, мангуст или виверра, то куда ни шло.
Вьетнамки поговорили еще немного с матерью Куна и засобирались домой. Мать сказала потом, что женщины эти — новоселы, занявшие дом, из которого в прошлом году уехали прежние хозяева-вьетнамцы. Однако лавку они перепродали «своим» соплеменникам.
— Ну пойдем тогда просто деньги разменяем, мам? А?.. Правда, отец ведь не любит этих вьетнамцев, как и наш дед, верно?
— Продали — значит честно заработали деньги. Отец не станет возражать. Но других дел с ними вести не стоит, — объяснила мать Куну, который обрадовался, что можно пойти посмотреть, что у вьетнамцев имеется в магазине.
Солнце висело над головой и нещадно припекало. Мать отправила сына в дом собираться. Довольный Кун побежал одеваться. Он надел старую рубашку, которую мать не раз красила, замачивая в отваре коры индигового дерева, после чего спустился вниз и с нетерпением ждал под домом. Мать перекинула лестницу, свисавшую с террасы, на задворки, взяла младшую дочь Бун Лай на руки, а Исун повела за руку. Они шли по обочине дороги, местами ступая по обжигающему песку. Кун вприпрыжку бежал впереди. Так они дошли до перекрестка. Рядом с ним располагалась лавка китайца по имени У.
— Заходи испить водицы, мамаша, — окликнула мать жена У, чем вызвала недовольство Куна.
Он невзлюбил эту женщину с первого же взгляда. Китайцы разговаривали отрывисто и нечетко — ничего не разобрать. Жена этого У мало того что говорила громко, так еще и с лица у нее не сходила угрюмая мина.
