— Зачем ты с этими вьетнамцами связываешься? — спросила китаянка.
— Просто жалко стало. У них, поди, ничего нет из еды.
— Ничего этим не продавай! Они все деньги отправляют к себе на родину, не то что мы — все время тут и тратим все здесь. Нужен падэк или краска для одежды — всегда можно прийти и купить у нас, — гнула свое китаянка. — Правда-правда, и лекарство от проказы у вьетнамцев очень дорогое, а еще в долг они ничего не продадут.
Мать кивнула и вывела сына на улицу. Дойдя до вьетнамского магазина, они увидели глиняный подъем, который вел от проселочной дороги вплоть до самого дома.
Завидев новоприбывших, к ним вышли соседи — порасспросить о судьбе прежних жильцов. Чернозубые вьетнамки раздали леденцы всем детишкам, включая Куна и его сестренок. Какой-то вьетнамец сидел на скамейке и громко хлебал жидкий суп.
— Хочешь куриного бульона? — спросил он мать Куна.
— Нет, я уже поела, — ответила та, приняв мелочь от одной из вьетнамок.
— А что это за ложка такая у дяди, мам? — спросил Кун, теребя мать за рукав и указывая на мужчину.
— Она из цинка.
— Почему бы нам такую же не купить? А то у нас дома ложки только из ракушек и скорлупы кокоса.
— Где бы еще денег на это взять?
Пока вьетнамец с аппетитом хлебал бульон, к нему, пошатываясь, подошел какой-то старик и сел рядом.
— Боишься духа Попа? — спросил старик.
— Боюсь! Помоги пошаманить, чтобы этот дух никогда не беспокоил наших новоселов!
— Я изгоняю только этого духа, а не всех подряд, но и ему не могу запретить разгуливать повсюду.
Кун испугался разговоров о злом духе и потащил мать посмотреть, что есть у вьетнамцев.
— Да этот «шаман» на ногах не стоит. Он просто подлизывается в надежде еще выпить, — успокоила Куна мать, после чего они пошли глянуть, что делается за магазином.
Тит Хат, еще один местный забулдыга, долбил твердую землю киркой, орудуя ею так, что пот выступил. Кун захотел подойти поближе, но парень отогнал его: — Отойди-ка, малыш, а то ненароком и пришибить могу!.. Говорят, собаки ваши хорошо охотятся на мангуста?
— Да, и даже змей ловить могут. Отец их натаскал будь здоров! А ты чего тут копаешь?
— Собираюсь огород разбить — посадить баклажаны с перцем.
— А воду где возьмешь для полива?
— Надо бы сходить да где-нибудь раздобыть! Ты это, поможешь мне вскопать огород?
— Все равно же ничего не вырастет. Зачем копать-то?
— Тьфу ты. Зачем-зачем?.. Выгребная яма это!.. И вообще, вернешься домой — скажи отцу, пусть выроет такую и себе!
— Себе-то что не выкопаешь? А то каждое утро бегаешь по нужде в лес, — парировала мать Куна.
Шум голосов усиливался. Тит Хат продолжил трудиться.
— Вьетнамцы что, договорились с ним выпивкой расплатиться? — спросил Кун.
Кто-то громко рассмеялся. Мать взяла сына за руку и повела домой. Проходя мимо заклинателя духа Попа, уже шумно хлебавшего суп на пару с вьетнамцем, Кун испуганно сглотнул. «Когда вырасту, обязательно покрою себе татуировками всю грудь и стану как этот шаман, чтобы бесплатно есть у вьетнамцев куриный бульон», — подумал мальчик.
Мать попрощалась с вьетнамками, а муж одной из них громко сказал на прощание:
— Если кто из детишек болен, то приводи сюда — полечим. И таблетки, и уколы, и продукты, и разные вещи — всего полно! Нечем оплатить — можно взять в долг.
— Э-э-э… — замялась мать.
— Осторожно, а то староста района сдаст вас властям за шарлатанство и мошенничество, — сказал кто-то.
— Если уж нас сдавать, то пусть тогда и про китайцев не забудут!
Отец вернулся поздним вечером, таща на себе огромный пук слоновой травы. Кун поспешил рассказать ему обо всем, что случилось в тот день.
— Хочешь посмотреть, как китайцы с вьетнамцами поцапаются? — спросил отец, посмеиваясь.
— Хочу, но местные должны помочь новоселам-вьетнамцам.
— Почему это?
— Потому что жена одного из них раздавала конфеты ребятам.
— А давай-ка устроим потеху? Перессорим их с китайцами ради забавы и поглядим, что выйдет?
— Давай, пап, — обрадовался Кун и захлопал в ладоши. — Еще вспомнил. Тит Хат бахвалился, что он готов посоревноваться с нами в охоте на мангуста с собаками.
— Да откуда у него собаки? У него если и есть живность какая, так только белочка, да и та от пьянства. Заливает, чтобы часть добычи у нас выклянчить, — рассмеялся отец.
Кун поверил отцу. Сколько бы раз он ни встречал Тит Хата, тот всегда нетвердо держался на ногах. Прошлым вечером он бродил с кошкой на руках, напевая частушку, и призывал дождь, а дойдя до дома семьи Куна, попросил налить ему рюмашку.
— Те вьетнамцы большие молодцы. Они сажают овощи за домом.
— Молодцы так молодцы, но мы не должны им ни в чем уступать!
— Ага, пап. Одна вьетнамка сказала, что взяла бы полоза или мангуста, тогда даст нам что захотим.
— Ну что, пойдем тогда завтра на охоту?
Кун вскрикнул от радости и обхватил себя руками от избытка чувств.
— Что там у них есть в этом магазине?
— Да чего только нет. Черные мужские брюки, например, такие новые, что аж блестят… Всего полно.
— Вот как? Отец тебе купит…
— Да, пап, но только они сказали, что им надо лягушек на еду почаще приносить.
— О-о-о… Надо — наловим.
— А у нас ведь будет повозка с волами, правда? — выпалил мальчик.
— М-м-м… Хочешь посмотреть, как китайцы с вьетнамцами пободаются? — ушел от ответа мужчина.
— Ага, пап.
— Как же, стравим китайцев и вьетнамцев, а потом вернемся спать под дырявую крышу… — ввернула мать.
Отец ничего не ответил. Открыв табакерку размером с корзиночку для риса, он скрутил самокрутку и закурил. Кун посмотрел на меланхоличное лицо отца и подумал, что если и дальше докучать разными просьбами, то отец рассердится и не возьмет на охоту…
V. Молодежь флиртует
Вечером того же дня ужин мало чем отличался от обеда: семью ждал лап из падэка, что Кун помогал готовить утром. Отец принес немного крадона, правда, сегодня молодых побегов почти не нашлось. Мать достала широкий поднос с драконом, разложила на нем лап с овощами и поставила на пол. Кун принес с кухни две корзинки с клейким рисом.
Усевшись ужинать, мальчик скрутил побеги узелком, обмакнул в падэк и захрустел.
— Старые побеги тоже полезны. Кровь закаляется, и дождь, и зной — все нипочем.
— Что, и правда, ни жара, ни холод не страшны?
— Конечно! — ответил отец, обмакивая кусочек в падэк.
Исун не шибко обрадовало, что на ужин пришлось есть все тот же падэк и рыбку-ползуна размером с большой палец, с которой она уже встречалась за завтраком.
— А вареные яйца, мам? — спросила она.
— Осталось всего три яйца. Боюсь, наши куры снесут еще пяток — и все… — сказала мать, пододвигая дочери корзиночку с рисом.
— У нас всего две несушки осталось. Одну сокол стащил, она даже не успела начать нестись, — добавил отец.
В это время жившая через две улицы соседка Буа Си зашла к ним, держа в руках нежно-желтый плод айвы: — Все поглядываю на нашу айву — плоды уже величиной с кулак, но пока не созрели. А дома у нас тоже рис с падэком едят. Монах Кен в храме дал мне два плода, а я вспомнила про малышку Бун Лай и пришла поделиться.
Едва тетушка Буа Си ушла, отец взял нож и мигом разрезал плод поперек на две половинки.
— Надоел падэк — макайте в айву, — сказал он и улыбнулся.
Мужчина взял ложку из ракушки размером с указательный палец, выскреб клейкие семечки айвы, натер мякоть, смешал с рисом и, сваляв массу в шарик, положил ее в обе половинки кожуры. Девчонки ели, причмокивая, а Куну оставалось лишь вздыхать, как вздыхали сестры при виде опостылевшего падэка.
— Доедите — отдайте кожуру матери, — бросил отец.
— Да-да, сварю компот.
— А у монаха Кена много этой айвы, пап? — спросил Кун.
— Всего одно дерево в храме, если еще не засохло. Монах не дожидается, пока плоды созреют, а снимает их зелеными, нарезает дольками и высушивает.
