— тоже себя выразил, можно поднять народ на борьбу за свои права, как Ленин, тоже выразить себя для счастья других?
— Да, счастье счастью — разница большая! Вот некоторые и рождены — только любить. И тут они себя выразят. Это их счастье. Счастье — это как большая дырявая корзина — сколько в нее воды не лей, все равно она вытечет и в землю уйдет.
Она подумала: «Какие у него ясные, светлые мысли, значит, и сердце его тоже доброе, светлое».
Ее вдруг охватил панический страх, что она не сможет подчинить свои чувства. Зачем он остановился позади нее и какие чувства владели им? Она ничего не могла понять.
Желания человека просыпаются, как лепестки цветов при восходе солнца, — лишь стоит солнцу выглянуть, как бутончик цветка зашевелится, распахиваясь миру. Так и чувства человека. Людмила Октавиановна чувствовала, как в ней просыпается желание любить.
Ночью Самсонова встала с постели и вышла на улицу, стараясь загасить свое волнение прогулкой по росе. В одной ночной рубашке прошлась к реке. Стояла тишина в округе; ни слова нельзя было сказать, ибо, казалось, услышат шепот на том конце деревни. Она сбросила рубашку и, подняв над головой руки, медленно погрузилась в воду. «Наедине с собой и с природой человек способен ощутить гармонию и разобраться в своих чувствах».
— И все-таки он интересно рассуждал, — сказала она себе вслух.
Самсонова заулыбалась, вспомнив, как оглянулась и как увидела стоявшего за спиной и смотрящего на нее в упор студента Волгина.
Она чувствовала, что ее желания затаились в ней. Нет, она не думала о своем муже, он давно перестал ее интересовать. Она теперь знала, что делать. Конечно, развод — дело сложное и хлопотное, и может даже опасное. Как-то муж намекал, что один его коллега подкараулил жену во время свидания с любовником и пристрелил.
Она оделась у себя в комнате и снова направилась к реке. Вдруг она заметила Волгина на берегу и повернула обратно.
— Людмила Октавиановна! — позвал он торопливо.
— Что? — спросила хрипло она, оглядываясь.
— Я просто так, — он подбежал, запыхавшись, и остановился. — Я просто так, мне показалось, что это вы.
— Да, — отвечала она спокойно. — А что?
— Я, я вижу, это вы, — торопливостью ответил Волгин. Он с любопытством оглядывал ее. Всегда подобранные в аккуратный пук волосы на сей раз были распущены, глаза лукаво блестели.
— Скажите, Володя, чувства имеют возраст? Пушкин сказал, что любви все возрасты покорны? А вот вы, наверно, уже любите девушку? Только скажите сразу. Если человек подумает, он солжет.
— Я, я не думаю лгать, — проговорил он, словно споткнувшись о камень. — Смысла не вижу.
— Вот видите, смысла не видите в том, а смысл в том, что чувства — запретный плод. Согласен?
— Нет.
— Что же тогда, по-твоему, ум?
— Разрешающая способность данной природой человеческой возможности, вот так я думаю. А что еще?
— Как ты думаешь, когда мужчина желает соблазнить женщину, что это такое? — она неожиданно засмеялась, и ее лицо словно вспыхнуло огнем, и этот огонь обжег его. — А я скажу: это попытка наложить свои чувства, код их, на женские. Вы хотите, Володя, пройтись вдоль берега? Володя, ты ночью купался? Я купалась. Вы знаете, Володя, я о тебе думала? — Он ждал, что она скажет дальше. Если б она была студенткой, он мог бы подойти и взять ее за руку и обо всем расспросить.
— Прохладно.
— Скажите, вот я женщина уже взрослая, замужняя, доцент, член партии, ведь смешно, что мы с вами встречаемся. А мне приятно с тобой. Я ведь недаром спрашивала тебя относительно того, почему чувства не стареют? Человек — да, а чувства его?
Он промолчал.
— Мы уедем отсюда, и все на этом закончится, — проговорила она, не оборачиваясь, зная, что он слышит ее.
— Я буду помнить наши разговоры, — отвечал он серьезно. — Знаете, Людмила Октавиановна, вы очень красивая и умная женщина.
— А я что? — спросила она с повлажневшими глазами, не слушая себя.
— Вы же постоянно подчеркиваете, что замужняя, опытная, но ведь вы — несчастная женщина, — проговорил твердо он.
— С чего ты взял эту глупость? — удивилась она правде его слов и присела рядом с ним на корточки. — Радости мало, но радость у меня есть. Я не несчастная женщина, а женщина, у которой есть все, но нет ничего личного. Вот как точнее. У меня нет личного счастья.
Сказанные мимоходом слова Самсоновой о том, что «опыт только тяготит на дороге жизни» запомнились Волгину, и он, уже сидя в автобусе и косо поглядывая на нее, сидевшую чуть позади и слева со студенткой Квасниной, повторял ее слова. Выражение ее лица он не мог разглядеть. Она, нахмурившись, внимательно слушала студентку.
«Любовь как море, — думал он. — Чем глубже оно, тем сокрушительнее набег его волны. Стоило бы спросить, есть ли у нее ребенок».
Жизнь для него приобрела новый смысл. Правда, смущало то обстоятельство, что по приезде в Москву, она с ним сдержанно, как и со всеми, попрощалась, даже не взглянув в его сторону, не торопясь, направилась к метро. Вместе с ней по обе стороны шли еще несколько студенток, оживленно беседуя. Он постоял у входа в метро: «Оглянется или не оглянется? Вон поворот, там кончаются поручни, по которым скользила ее рука. Там она и должна оглянуться». Он даже задрожал, как будто дело шло о жизни или смерти: поручни кончились, руку она убрала, еще шаг и исчезнет за поворотом. Но в этот момент, она повернула голову и посмотрела на него!
На следующий день надо было отправляться на лекции, и он наскоро позавтракал в студенческой столовой манной кашей и стаканом какао с молоком. Волгин приехал на занятия раньше начала лекций, и некоторое время слонялся вокруг памятника Ломоносову, поглядывая на низкое небо, на пожелтевшие кусты. Первая лекция «Введение в литературоведение» не запомнилась ему — он видел туманное озеро, чернеющая точка, быстро передвигающаяся по горизонту, всплеск, птица села на воду и больше ничего. Он не слушал. Он думал о ней.
И вдруг он понял, почувствовал: он любил!
После лекции Волгин вышел во дворик, сел на скамейку под липами и только тут заметил, что накрапывал дождь. Он бросился на кафедру. Татьяна Козобкина сидела за своим столиком в кругу света от горевшей на столе лампы и переписывала расписание занятий для аспирантов.
— Здравствуй, Татьяна, — сказал он и присел рядом на стул.
Не поднимая головы и не меняя позы, она кивнула с равнодушием, поразившим его, и продолжала
