«за проявленное мужество и преданность революционному делу» произведен в капитаны. «Как я и обещал», — сказал ему Вилья.
Дни шли за днями, и постепенно бойцы «Эскадрона торреонской гильотины», или, как его теперь запросто называли, «Эскадрона „Гильотина“», свыклись с тяготами бивачной жизни. Тем более что, по сравнению с другими, они находились в привилегированном положении: спали на походных кроватях в палатках, тогда как остальные проводили ночи под открытым небом, страдая от превратностей погоды; наблюдали за боями со стороны в то время как их товарищи что ни день рисковали жизнью; пользовались благосклонностью Вильи когда, даже ветераны, следующие за своим генералом с первых дней революции, едва удостаивались его кивка.
Генерал Вилья благоволил к Веласко и его подчиненным, потому как считал, что гильотина была тем самым звеном, которого недоставало для придания цельности и законченности его, Вильи, собственному образу в глазах нации. И в то же время он относился к троице с некоторым подозрением: Вилья был прагматиком, и его мало заботило, что его подчиненные не похожи на него самого (для него гораздо важнее были преданность делу и верность — эти качества он ставил превыше всего), но эти трое слишком уж выделялись своим внешним видом, манерой говорить и двигаться. И в один прекрасный день он решил подвергнуть Фелисиано, Алвареса и Бельмонте испытанию.
После того как, вслед за Торреоном, был взят Сан-Педро-де-лас-Колониас, Северная дивизия двинулась в направлении Сальтийо, чтобы не дать федералам времени на строительство укреплений. Все же по дороге, в селении под названием Паредон, солдатам Вильи пришлось вступить в бой с вражеским авангардом: пятью тысячами солдат под командой генерала Хоакина Масса.
Бой начался с первыми лучами солнца. Вилья, в окружении ближайших сподвижников — Фьерро, Торибио Ортеги, Фелипе Анхелеса и личного секретаря Луиса Агиррэ Бенавидеса, — с вершины небольшого холма наблюдал в бинокль за ходом сражения и отдавал приказы, определявшие стратегию боя:
— Фьерро, левый фланг ослабел, отправляйтесь туда… Генерал Анхелес, прикажите артиллерии бить по центру… Генерал Ортега, пошлите ваших людей — нужно укрепить тыл…
Агиррэ Бенавидес заносил все приказы Вильи в маленькую тетрадь. Очередной приказ, который он записал, был такой:
— Агиррэ, приведите сюда старину Веласко.
— Капитана Веласко?
— Его самого.
— Мне кажется, он сейчас завтракает, мой генерал.
Вилья отвел от глаз бинокль и пронзил Агиррэ взглядом:
— У вас ровно минута на то, чтобы доставить сюда коротышку. И десять секунд уже прошли.
Секретаря словно ветром сдуло. Вскоре он, задыхаясь, уже тащил за собой что-то дожевывающего на бегу Веласко.
— Ваше приказание выполнено, мой генерал, — с трудом переводя дыхание, доложил Агиррэ.
— Присядьте, — обратился Вилья к Веласко и кивнул на большой камень рядом с собой.
Фелисиано, улыбнувшись, сел.
Все предвещало чудесный весенний день. На небе не было ни облачка, и утренний воздух был так чист и прозрачен, что, казалось, до далеких гор, которые виднелись на горизонте, рукой подать. Внизу, среди акаций, бойцы двух армий, казавшиеся с холма игрушечными солдатиками на игрушечных лошадках, сражались, подвергая риску свои такие хрупкие жизни.
— Как идут дела, капитан?
— Прекрасно, мой генерал. Просто прекрасно, — ответил Веласко, облизываясь.
— Полным ходом?
— И даже еще лучше, — настроение Веласко улучшалось с каждой минутой.
Вилья улыбнулся и хлопнул Фелисиано по колену:
— Так вот, дружище, пришла пора доказать, что ты боец, а не баба.
Веласко встревоженно поглядел на своего начальника:
— О чем вы говорите, мой генерал? Конечно же, я боец… Разве я это не доказал?
— Не спорю, доказал. Не хватает лишь того, что верующие называют конфирмацией. Хорошо бы в этом убедиться на деле.
У Веласко засосало под ложечкой — он вспомнил рассказы о странностях и причудах Франсиско Вильи:
— И как вы собираетесь это проверить?
— Послушайте, дружище, гильотина и все прочее, это, конечно, здорово, но лично мне кажется, что вам неплохо было бы спуститься во-о-он туда, где другие сейчас бьются с врагом изо всех сил.
Фелисиано посмотрел вниз: в долине солдаты обеих армий рубили друг друга на куски.
— К чему это? — робко спросил он. — Мы с вами и здесь прекрасно проводим время.
— Так-то оно так, но мне хотелось бы своими глазами убедиться, что и в бою по храбрости вам не сыщется равных.
— Но сейчас я не могу, мой генерал… Я только что съел авокадо, боюсь, не стало бы мне плохо.
— Вы правы, старина. Нельзя допустить, чтобы вы померли от несварения желудка, да еще в такое время, когда вам предстоит столько работы.
— Ну вот, сами видите: мною нельзя рисковать, я еще пригожусь.
— Да какой тут риск? Ничего страшного не случится. На войне гибнут только дурни и растяпы. Вот, посмотрите, я вам покажу.
В один миг Вилья вскочил на коня, поправил шпоры, взвел курок карабина, висевшего у него на седле, и, вздымая тучи пыли, поскакал в сторону поля боя.
Федералов, которые уже начинали было теснить противника, охватил ужас, как только вдали показался едва различимый силуэт ужасного всадника. Большинство из них обратились в бегство, а те, кто остался, падали один за другим, сраженные меткими выстрелами — всегда точно в лоб — скачущего во весь опор на своем коне генерала Вильи или заколотые штыками воспрянувших духом солдат его армии. Очень скоро бой был окончен.
Вилья вернулся на холм, где его ждал онемевший от ужаса Веласко.
— Ну вот, я же говорил: ничего страшного, — сказал ему Вилья, спешиваясь.
— Д-да, д-да, к-конечно, мой ге… генерал.
— Так вот, теперь очередь за вами и за вашими молодцами, — предупредил Вилья и обратился к Агиррэ:
— Вы это записали?
— Так точно!
— Напомните мне об этом.
— Слушаюсь!
Вилья поднял с земли брошенные бинокли, отер с них рукавом пыль, громко окликнул стоявшего вдалеке Родольфо Фьерро и направился к нему.
Вечерело. В долине воцарилась густая тишина. Солдаты долбили сухую затвердевшую землю — готовили глубокие и широкие ямы, чтобы похоронить павших товарищей. Засыпав могилы, они бросали сверху листья кактуса нопаля, чтобы отпугнуть койотов и не дать им раскопать могилы и сожрать тела безвестных героев. Трупы врагов были свалены рядом с кучей нарезанных веток, облиты керосином и сожжены. Языки пламени соперничали в яркости с красками заката. А валявшиеся тут и там по всей долине трупы лошадей со вздутыми животами придавали общей картине вид одновременно трагический и комический.
Веласко нервно шагал, обходя мертвецов и лужи крови. В его ушах звенели слова Вильи: «Так вот, теперь очередь за вами и за вашими молодцами».
И зачем только он послушался тогда Алвареса!
— Что с вами, лиценциат? На вас
