Мистер Робби взглянул на часы и прибавил:
— Для начала новой жизни позвольте мне попросить вас прежде всего перешагнуть через порог моей столовой и разделить завтрак с одиноким холостяком.
Долго сидели мы за прекрасным завтраком, и все время мистер Робби продолжал развивать ту же поэму:
— Без сомнения, вы танцуете? — спросил он наконец. — Да? Прекрасно! В четверег бал в собрании. Понятно, вы должны быть на нем; в качестве уроженца этого города я пришлю вам билет. Я глубоко верю в то, что молодой человек — молодой человек. Только помилосердствуйте! Бросьте всех этих погонщиков, бродяг и так далее. Говоря о бале, я невольно вспоминаю, что у вас не будет знакомых дам… О, я понимаю, как это неприятно! Я и сам был молод… Если вас не страшит крайне скучная перспектива выпить чашку чая у холостяка-адвоката, в обществе, главным образом состоящем из его племянников, племянниц, двоюродных внуков, внучек, опекаемых и множества потомков его клиентов, придите ко мне сегодня, около семи часов. Полагаю, мне удастся показать вам двух-трех молодых девушек, на которых стоит взглянуть. На балу они могут быть вашими дамами.
Он бегло обрисовал мне несколько молодых девушек, которых я должен был встретить у него, и в заключение сказал:
— Наконец, вы познакомитесь с моим другом, мисс Флорой. Не стану пытаться описывать вам ее. Посмотрите сами.
Понятно, я поблагодарил мистера Робби за приглашение и немедленно пошел домой, чтобы принять внешний вид, достойный взора Флоры и той хорошей новости, которую я собирался сообщить ей.
Мой туалет вышел удачен — по крайней мере, я имею основание предполагать это. Мистер Роулей на прощание произнес: «Забирательно! Вид у вас, мистер Анн, первый сорт!» И даже каменная миссис Мак-Ранкин — как бы это выразиться? — была поражена, скандализирована, но поражена! Понятно, она посетовала на тщеславие, заставившее меня думать о костюме, но невольно любовалась результатом моего легкомыслия.
— Ах, мистер Дьюси, — сказала она, — какое это жалкое занятие для христианина! Вы думаете о вашей внешности в то время, когда учение Христа попрано, в то время, когда знамя Нового Завета повержено во прах! Лучше бы вы, забыв о суете, молились, стоя на коленях!.. Однако, мне приходится сознаться, что ваше платье идет вам. И если вы сегодня собираетесь встретиться с любимой вами девушкой, я готова извинить вас. Молодежь — всегда молодежь!
Она вздохнула.
— Помню, когда мистер Мак-Ранкин явился ухаживать за мной (давно это было, давно!), я надела зеленое платье, отделанное кантиками. Говорили, что оно очень шло ко мне. Я никогда не отличалась красотой, но мое лицо было бледно, выразительно и интересно.
Пока я сходил с лестницы, мистрис Мак-Ранкин все время стояла на площадке со свечей в руке и, перегнувшись через перила, смотрела на меня.
Мистер Робби давал не вечер, а вечеринку. Я не хочу сказать этим словом, что к нему собралось мало гостей; напротив, все комнаты его квартиры были переполнены; но хозяин не прилагал особенных стараний занять общество. В гостиной стояли столы, и старички играли в вист. В зале молодежь как умела развлекала себя. Дамы сидели; мужчины стояли кругом с равнодушным или важным видом. Очевидно, единственным средством не скучать была беседа; впрочем, на столах лежали прекрасно иллюстрированные журналы; мужчины показывали дамам иллюстрации. Мистер Робби большей частью сидел в карточной комнате и только мимоходом появлялся в гостиной. Очутившись среди молодежи, он, как шарик, перекатывался от группы к группе, имея вид всеобщего дядюшки.
В этот день Флора случайно встретила его.
— Ну, мисс Флора, — сказал он ей, — приезжайте сегодня пораньше; мне хочется вам показать одного феникса! Я говорю о мистере Дьюси; он мой клиент, и я в него влюбился.
Адвокат сказал еще несколько слов о моей наружности, и после этого Флора заподозрила истину. Поэтому, приехав вечером к адвокату, молодая девушка не была спокойна: ее мучило предчувствие. Флора села недалеко от двери; там-то я и увидел ее, окруженную роем скучных, вялых молодых людей. Когда я подходил к ней, она поднялась со стула и самым естественным образом приветствовала меня, очевидно, заранее приготовленной фразой.
— Как вы поживаете, мистер Дьюси? Я не видела вас целую вечность!
— Мне нужно многое рассказать вам, мисс Гилькрист, — сказал я. — Вы позволите присесть подле вас?
Ловкая девушка, сев у двери, бросила на стул, стоявший рядом с ее стулом, свою шаль и тем сохранила для меня место.
Она сняла шаль с сиденья; молодые люди, окружавшие ее, были так деликатны, что отошли и оставили нас вдвоем. Как только я опустился на стул, Флора принялась обмахиваться веером и, полузакрывшись им, шепнула:
— Вы безумец!
— Влюблен до безумия.
— Я не в состоянии этого переносить. Неужели вы не понимаете, что я испытываю? — произнесла она. — Что вы скажете Рональду, майору Чевениксу и моей тетке?
— Ваша тетка? — повторил я, вздрогнув. — Peccavi! А она здесь?
— Тетя играет в вист, — ответила Флора.
— Вероятно, она целый вечер не встанет из-за стола, — подсказал я.
— Быть может, — согласилась Флора. — Большей частью так бывает.
— Ну, я постараюсь не заходить в карточную комнату, ведь я и так не стремился туда. Я здесь не для того, чтобы играть в карты, а затем, чтобы вволю насмотреться на одно существо, если только возможно насмотреться на него, и сообщить ему хорошие вести.
— Но ведь тут еще Рональд и майор, — настаивала Флора. — Они не станут сидеть за картами… Рональд всегда ходит из одного места в другое, Чевеникс же…
— Сидит с мисс Флорой, — перебил я, — и говорит с ней о бедном Сент-Иве? Я угадал это, дорогая, и мистер Дьюси явился мешать майору. Но не беспокойтесь! Для меня страшна только ваша тетушка.
— Почему именно она?
— Потому, что ваша тетушка очень умная дама, моя дорогая, и как все умные женщины, она резка и стремительна, — ответил я. — На подобных женщин можно рассчитывать, лишь отведя их в уголок и там разумно потолковать с ними, как я толкую с вами. Тетушка ваша была бы готова сделать страшный скандал, не обращая ни малейшего внимания ни на опасность моего положения, ни на чувства нашего радушного хозяина.
— Хорошо, — произнесла Флора, — а что вы скажете о Рональде? Вы думаете, что он-то неспособен на резкую выходку? Мало же вы его знаете!
— Мне кажется, я отлично понимаю его. Необходимо только, чтобы «я» заговорил с вашим братом, а не он со мной, вот и все.
— Так прошу вас, подите и поговорите с ним, — заметила Флора. — Вон брат, вы видите? Он стоит в другом конце гостиной и разговаривает с девушкой в розовом платье.
— Как, потерять место рядом с вами, не сообщив вам хорошей вести! — вскрикнул я. — Нет, полно! Обратите немножко внимания на меня и на то, что я хочу вам сказать. Я полагал, что к людям, приносящим хорошие известия, относятся благосклонно. Надеялся я также, что вестник и сам по себе будет принят ласково! Подумайте, у меня только один друг на свете. Дайте же мне остаться с ним! Только одно слово жажду я слышать. Дайте же мне возможность услышать его!
— О, Анн, — со вздохом произнесла Флора, — неужели, если бы я не любила вас, я тревожилась бы до такой степени? Из-за вас я стала совершенной трусихой, милый. Поставьте себя на мое место, вообразите, что вы в полной безопасности, а мне грозят всякие ужасы.
Ее замечание в мгновение ока доказало всю мою тупость.
— Прости меня Господь, дорогая, — поспешно ответил я. — Я никогда не думал об оборотной стороне вопроса.
Поспешно рассказал я Флоре о судьбе погонщиков и встал, чтобы пойти к Рональду, заметив:
— Вы видите, дорогая, как я послушен.
Флора взглянула на меня взглядом, который вознаградил меня за все; когда я отвернулся от нее с таким чувством, будто я отворачиваюсь от солнца, — воспоминание об этом взгляде ласкало мне сердце. Девушка в розовом платье, особа высокого роста, кокетничала и делала глазки. У нее были большие глаза, большие зубы, широкие плечи, речь ее так и лилась. По фигуре и манерам Рональда я сейчас же ясно понял, что он благоговел даже перед тем стулом, на котором сидела его собеседница. Но я поступил безжалостно: я положил руку на плечо юноши как раз в то время, когда он нагибался над нею, точно курица над цыпленком.
— Прошу извинения, мистер Гилькрист, — сказал я, отводя его в сторону.
Рональд вздрогнул, стараясь придумать ответ, но не мог выговорить ни слова, на лице его выражалось неописуемое изумление.
— Да, это я сам! — продолжал я. — Простите, что я прервал ваш приятный разговор, но вы же знаете, что прежде всего у нас есть обязанности относительно мистера Робби. Нехорошо было бы, если бы в его гостиной произошла сцена, поэтому я решил, что необходимо предупредить вас. Я ношу имя Дьюси. Говорю это на всякий случай.
