Итак, война не закончилась, к общему удовольствию граждан. Но до победы было по-прежнему далеко. Так далеко, что ликование и восхищение Тиберием со временем успело остыть, потом снова разгореться, когда на очередной приказ возвратиться Тиберий вновь ответил отказом, и еще раз остыть. Сведения из Иллирика поступали самые разнообразные, в них реляции о выигранных сражениях чередовались с докладами об очередном вынужденном отступлении. И снова приплывали на кораблях искалеченные ветераны, только теперь их печальные и страшные рассказы мало кто хотел слушать, особенно в Риме и других крупных городах. Они разбредались по дорогам Италии в поисках пропитания — никому не нужные и никак не награжденные отечеством за свои подвиги, потому что отечеству нечем было им платить.
Целых три года римская армия сражалась в труднейших условиях, неся потери, голодая и подвергаясь побоям центурионов. И эти неимоверные страдания были наконец вознаграждены. Иллирийский вождь Батон запросил перемирия и отправил к Тиберию парламентеров — договариваться о завершении войны. Иллирик больше не мог отстаивать свою независимость — от прежнего населения осталась едва треть. Ни один иллирийский город, ни одно село не уцелело, огромные лесные массивы были выжжены и вырублены, чтобы восставшим негде было скрываться. Земля пребывала в запустении, никем не обрабатываемая.
Тиберий и Батон встретились. Иллирийский вождь готовился принять смерть от своего заклятого врага, но Тиберий встретил его хорошо, едва ли не с почестями. Видимо, ему самому надоела эта затяжная кампания, и он был рад, что Батон оставил упрямство и сдался. Кроме того, Тиберий не забыл того ущелья, где Батон подарил ему жизнь.
Он спросил Батона: почему нужно было бунтовать и развязывать бессмысленную войну против Рима? Да еще воевать с таким упорством? Другие провинции прекрасно уживаются с римскими властями. На это Батон ответил, что Иллирик тоже будет подчиняться Риму, если сей пастух не станет использовать волков вместо пастушеских собак. Тиберий только пожал плечами.
Триумф был присужден только ему. Сенат предлагал почтить такой наградой также и Германика, как успешно проявившего себя молодого полководца, но Август отклонил это предложение. Паннонская кампания была делом Тиберия, и он мог обидеться, если Германика поставят с ним на одну доску. Август сказал, что у Германика еще будет возможность проявить доблесть и добиться триумфа самостоятельно. Пока он должен вполне удовольствоваться триумфальными украшениями, наравне с легатами, наградить которых попросил сам Тиберий. Он впервые просил о награде для своих подчиненных.
Рим готовился к торжественной встрече триумфатора, когда из Германии пришла страшная весть. Все три легиона под началом Квинтилия Вара погибли, Вар, не пережив позора, убил себя, и Германия, освободившись от римского войска, охвачена восстанием.
23
Квинтилий Вар, назначенный три года назад наместником в Германию (получив в управление обширные земли по обе стороны Рейна), оказался даже не плохим пастухом, а волком, как выразился Батон в беседе с Тиберием. В последней германской кампании он командовал легионом и как-то забыл, что общая победа была одержана под руководством Тиберия, и всю заслугу готов был приписать одному себе. На покоренных германцев он смотрел исключительно как на свою собственность, и даже самого последнего раба, привезенного из Рима, ставил выше германских вождей и старейшин. Губернаторство Вара стало для Германии настоящим бедствием — совсем не такого ожидали германцы, покоряясь римской власти.
Происходивший из древнего патрицианского рода, Вар не в первый раз получал в свои руки такую огромную власть. Он был и консулом в Риме (в один год с Тиберием), и наместником в Сирии, где подавил опаснейший мятеж иудеев, доведенных до отчаяния его притеснениями и измывательствами. И не раз лишался высокого положения, смещаемый со своих постов — когда становилось слишком очевидно, что все способности он направляет на служение не Риму и Августу, а себе самому.
Поскольку вся Германия вместе с населением принадлежала ему безраздельно, то он плевать хотел на всякие там обычаи, уклад жизни и прочую дребедень. Побежденные обязаны были жить по римским законам, а если сказать вернее — по тем законам, которые установил Квинтилий Вар. Он поделил Германию на области, не смущаясь тем, что в некоторых из этих областей оказались племена, традиционно враждебные друг другу. Везде насадил своих судейских чиновников, сборщиков налогов, велел германцам строить храмы в честь римских богов и вокруг этих храмов селиться, образовывая города, как в других культурных провинциях, вроде Галлии и Малой Азии.
Самым влиятельным германским вождем в то время был Арминий, по инициативе которого и был заключен мир. Отказавшись от борьбы с империей, он рассудил, что должен как следует изучить ее устройство, чтобы понять, в чем заключается ее непобедимая сила. Еще в самом начале губернаторства Вара Арминий, по протекции Германика, приехал в Рим и был представлен Августу. Император принял его добродушно-снисходительно и позволил поселиться в Риме на тот срок, какой сам Арминий пожелает. Германский вождь купил небольшой домик на Палатине и начал цивилизовываться.
Надо сказать, что первое время ему даже нравилось здесь жить — комфорт и удобства городской жизни, популярность в обществе (в частности, внимание со стороны непривычно красивых и холеных римлянок), масса развлечений, о каких он в своих лесах и подумать не мог. Чего стоили поединки гладиаторов с ужасающими животными, привезенными из Африки, — Арминий и не знал, что такие бывают. Как же было не ощутить величие Рима? Однажды в цирке он едва не лишился чувств, наблюдая за невероятным представлением — битвой слона и носорога. Появись любой из этих зверей в его родных лесах — ему немедленно начали бы поклоняться как воплощению божества! А римляне повелевают этими гигантами, заставляя их вспарывать друг друга бивнями и рогами для увеселения изнеженной и пресыщенной публики.
А вот Август, как ни странно, не произвел на Арминия впечатления, подобающего его божественному сану. Разве таким должен быть человек, правящий половиной мира? Из его глаз не бьют молнии, а от голоса не гремит гром, никто не падает ниц перед его троном. Нет, он позволяет себе шутить, дружески разговаривает с собеседниками и слишком часто обращается к жене за советом или одобрением. Вот жена его та больше похожа на всесильную богиню, чем великий император Август.
Арминий понял главное — сила империи, позволяющая ее гражданам пользоваться всеми благами цивилизации, заключается в богатстве. Деньги — вот что создает все эти удивительные чудеса. Золото стекается в Рим со всех концов света и здесь строит дворцы, храмы, каналы и водопроводы, питает науки и искусства, одевает мужчин в шелковые тоги и ложится женщинам на грудь в виде ожерелий. Если лишить Рим золота, то он недолго будет существовать. Но избыток богатства тоже когда-нибудь погубит Рим.
Арминию стало скучно. Его потянуло обратно, в родные места, где жить хоть и труднее, но проще и понятней, где в мужчине ценится сила, в женщине — плодовитость, в старике — опытность, а в старухе — умение зашептывать больные зубы и грыжи. Но уезжать было еще рано. Всей своей варварской хитростью Арминий чувствовал, что должен стать для римлян своим человеком, чтобы потом успешнее бороться против них.
Он довольно скоро научился бегло говорить на правильной латыни, рьяно поклонялся здешним богам и приносил им жертвы, завел много знакомств среди знати. Отношение к нему было прекрасным: для всех он выглядел примером того, как цивилизация благотворно влияет на природную дикость. На него смотрели с таким умилением, с каким ремесленник смотрит на произведение собственных рук. Сословие всадников приняло его в свои ряды.
Он многое узнал о врагах. Сейчас, когда его родина была полностью подчинена Риму, как ни странно, был самый подходящий момент для того, чтобы избавиться от этой подчиненности. Пока Арминий наслаждался столичной жизнью, Рим развязал на Востоке войну и все больше увязал в ней, как лошадь, попавшая в болото. С удивлением Арминий узнавал, что восставший Иллирик — сравнительно небольшая область, и жители ее далеко не так воинственны, как его родные германцы. И эта маленькая страна держит Рим за горло, связывая огромные силы — пятнадцать легионов и столько же вспомогательных войск! Очень интересовали Арминия отношения Августа с Тиберием, который вел войну на Востоке. Все открыто утверждали, что император терпеть не может пасынка, навязанного ему Ливией. И в то же время по Риму ходили переписанные послания императора к Тиберию, где Август рассыпался в любезностях и даже опускался до откровенной лести. Значит, Август боится Тиберия, понял Арминий. И ревнует к его растущей популярности. Что из этого следует? А то, что соперничество этих двух людей — Тиберия и Августа — и будет главным событием римской жизни, а вовсе не война за присоединение Иллирика. У Тиберия одна возможность возвыситься — победа в войне. Значит, он будет вести ее до конца, истощая римские силы. И когда они истощатся — тут-то и поднимется Германия! И кто сможет помешать германским племенам войти в Рим победителями? Арминий даже испугался этой мысли. Но потом вдруг ясно представил себе план действий — и мысль о победе над Римом перестала казаться ему невероятной.
