Нет, перед ним не появилась проторенная дорога! Но мелькнула тропинка, которая, похоже, выведет его из тупика. И эта едва заметная, едва различимая, словно на белесом такыре, тропка-ниточка зажгла в душе Абулхаира, отравленной горечью, отчаянием и гневом, слабый огонек, лучик надежды.
Боясь невзначай погасить этот слабый огонек, потерять из виду лучик надежды, Абулхаир принялся обдумывать обстановку в степи с крайней осмотрительностью и тщанием.
Итак, в степи показался посол Аюке — Саган Манжи. В молодости Абулхаир внимательно присматривался к Аюке, ибо пытался уже тогда обезопасить свой улус от набегов башкир и туркмен. Их через свои владения пропускали калмыки. Абулхаир всегда стремился жить и править самостоятельно, не прибегая к помощи большого дворца в Туркестане. Он знал Сагана Манжи, который на казахском языке говорил, как на своем родном. Крутолобый, лысый, со вздернутым носом, с длинными усами, внешность несуразная. И все же люди тянулись к нему: он привлекал их своими умными речами и особым красноречием. Говорил он так, что, казалось, пенки снимал с постных слов. Словно ухватистая женщина, у которой голова заболит, если она не прихватит где-нибудь хоть обрывок нитки. Саган Манжи никогда не возвращался к Аюке с пустыми руками. Он отправлялся в путь не для того, чтобы «пойти и узнать», его призванием было «пойти и сделать».
Что же делал Саган Манжи у контайджи? Те, кто хоршо знал натуру и привычки Аюке-хана, говаривали: «Если Аюке послал куда-то Сагана Манжи — за этим кроется
что то важное. Если отправил в путь Манли Кашку за этим кроется какой-то скандал». Все побаивались этих пронырливых, как борзые, послов калмыцкого хана.
На чьи же плечи на этот раз тяжким грузом ляжет то, что принес недавно в клубах пыли Саган МанжиРНа плечи казахов, зажатых между калмыками и джунгарами! А больше всех — на плечи подвластных Абулхаиру племен.
Если беда исходила от джунгар — ее терпели все казахи. Если от калмыков и туркмен — несчастья валились на Младший жуз. Возможно опьянев от захвата Туркестана, Сыбан Раптан уговаривает западных своих сородичей: Вы чего лежите-полеживаете? Почему не давите с правого бока, когда я давлю с левого? Пусть у этих сопливых казахов почки вылезут через глотку!» Если это так, значит, казахов ждут новые испытания, новые беды. Нельзя терять время. Нельзя и задевать подряд всех соседей, иначе они сомнут казахов. Пока следует умиротворить задиристых соседей — всех, кроме калмыков. Враждовать сейчас можно только с ними...
Хватит поднимать пыль, топчась на землях Хивы и Каракалпакии, нужно выбираться на простор. Лучше всего к Едилю и Яику. Если сейчас схватиться с калмыками, башкиры и туркмены на время приутихнут, будут выжидать... Другого выхода нет: надо в сторону Жема, Сагыза и Илека двинуть три племени — не меньше,— потом заслониться от джунгар шестью родами шекты и племенным объединением Жетыру. А уж тогда и продвигаться вперед. От башкир и туркмен обезопаситься джигитами под предводительством Есенкула, Назара, Сабытая, Букенбая, вместе же с Есетом напасть на калмыцкие улусы. Остудить заодно горячие головы, предупредить, чтобы не тянули руку к Саму и к подножью Мугоджар — иначе лишатся и рук, и голов...
Но пока рано еще воевать с калмыками. Прежде надо вызнать, о чем договорились контайджи и Аюке-хан.
В любом случае надо вперед послать каракалпаков. Казахи не жалуют их за то, что они тоже пасут скот, хивинцы не жалуют за то, что они тоже пашут землю. Сами каракалпаки только и твердят: «Доколе нам терпеть нападки со всех сторон? Надо откочевывать к горе Кап, пробираться к ней!» Пусть откочевывают, пусть пробираются... Станут требовать, чтобы пропустили калмыки и русские их через свои земли, те им намнут бока: не привыкли они никого пускать, даже зверя и птицу, не то что целый народ! А мы посмотрим, как оно там будет. Нам полезно подождать, понаблюдать...
Абулхаир не слезал с коня. Объехал вокруг все Аральское море. Не пропустил ни одного влиятельного человека, даже из небольших родов, из тех, что забрасывали сети в Сырдарью и Амударью, пахали и сеяли на жалких клочках земли, среди солончаков и колючек. Настойчиво советовал, внушал им, как им жить, как следует поступить вернее и лучше. Не жалел слов, увещевая:
— Вы только пораскиньте мозгами! Вы же не привязаны, подобно нам, пуповиной к Алатау, Кокшетау, Каратау. Это мы с трех сторон окружены исконными нашими землями! Да и то, пока мы кочевали, враг отнял у нас все, что хотел, все смел на своем пути!.. Вас всего-то горстка: вам собраться и сняться с места ничего не стоит. Чего вы сидите, мыкаетесь в этом аду? Все равно ведь вы покинули отчую землю на берегах Сырдарьи. К руслу Амударьи вас ни за что не допустят сытые и надменные хивинцы. Зря только пропадете. Сносите от одних подзатыльники от других тумаки. Почему бы вам не перебраться через Яик и Едиль и не осесть около горы Кап? Там, рассказывают люди, раскинулись нетронутые обширные степи с обильными травами. Народ там обитает вроде вас — мирный. Снялись бы вы отсюда, и мы смогли бы потрепать калмыков, вон они как устроились — вплоть до самого Темира. Если мы промедлим, опоздаем сегодня поколотить калмыков, они завтра снюхаются с джунгарами! И вы, и мы окажемся между двух огней!
Абулхаир немало постарался, чтобы берега Жема и Яика покой покинул. То к ним прибывают кочевья каракалпаков и требуют: «Дайте нам пройти! Мы отправляемся к горе Кап!» То барымтачи из казахов и каракалпаков угоняют калмыцкие табуны.
Из набегов казахи возвращались с добычей для голодных, отощавших людей. Приносили они и новости — пищу для размышлений своим лучшим людям, которые томились в безвестности о том, что происходит вокруг. Топот копыт и вой ветра, конечно, слушать можно, можно гадать — кто, куда, отчего да почему? Однако новости, известия из степи и о степи куда как надежнее и важнее.
Абулхаиру и его соратникам стало доподлинно известно, что калмыцкие тайши вдруг приутихли. Еще недавно кричали, ликовали, кидали в небо шапки оттого, что джун-гарское войско продвигается так неудержимо еще один прыжок, и они переберутся за Арал...
Постепенно открылась им и загадка посольства Сагами Манжи.
Аюке-хан радовался, бил себя по ляжкам, да вот пришло время и ему прослезиться. Получил Аюке от контайджи поклон и такие слова: «Следующей весной, с божьей помощью, будем кочевать по берегам Едиля и Яика. Если хочешь, чтобы наша тесная дружба не дала трещину, отлай двух своих дочерей или двух сестер в жены моим сыновьям или братьям. Весной, сразу после таяния снегов, женихи прибудут в ваш аул повидать невест».
Аюке тут же решил отправить Сыбану Раптану дочь своего старшего сына. Собрал приданое, гонял за ним своих людей в Астрахань, Казань, в Москву, изрядно потратился. Об этом узнали другие калмыцкие тайши однако они не обрадовались, подобно Аюке, не расцвели от счастья. Напротив — у многих хмуро сдвинулись брови. Тайши Досан, располагавшийся со своей ордой на западном берегу Яика, сразу поскакал к хану, да как поскакал — будто ему жгли углями пятки! Досан нашептал Аюке:
— Если завтра сюда нахлынут джунгары, нам, калмыкам, станет тесно на наших пастбищах! Отдав Сыбану Раптану дочь вашего сына, вы не избавитесь от контайджи, не откупитесь от него. Если сойдутся вместе два калмыцких народа — мы, белые калмыки, и джунгары, черные калмыки, Сыбан Раптан не захочет делить власть. Зачем ему рядом второй правитель? Тучные пастбища Поволжья разожгли жадность у контайджи. Я вас предупредил, не говорите потом, что я молчал!
Как ни был стар и неумен Аюке, но тут он смекнул, что дело и правда нечисто. Три года подряд Сыбан Раптан обещал ему золотые горы: «Я пойду войной на казахов и каракалпаков, ты же налетишь на них с тыла. Победим их — кому же тогда быть хозяевами этого края, как не нам с тобой! Между Алтаем и Едилем будете жить и процветать лишь вы, торгауты, и мы, джунгары! Мы вернем себе обширные территории, некогда завоеванные Чингисханом. Мы с тобой снова поднимем к небесам увядшую славу бесстрашных монголов!»
Эти слова тешили Аюке, ласкали слух. Добравшись до Каратау, контайджи вдруг резко изменил свои речи. В них появились повелительные нотки — и как только он сам не сообразил сразу — «отдай дочерей... после таяния снегов женихи прибудут в ваш аул повидать невест... буду кочевать там-то и там-то...» А как же он, хан Аюке? Где кочевать ему? Ведь он, Аюке, является вассалом русского царя — не джунгарского контайджи! Аюке считал себя равным контайджи и надеялся на то, что тот считает так же... Но послание, которое привез Саган Манжи, имело подоплекой совсем уж обидные вещи: «Ты, старик, не очень-то рассчитывай на меня! Не жди многого! Будешь мне сватом, будешь моим вассалом — это, пожалуйста! Но иди за мной на поводу и не суетись, не рыпайся!..»
Аюке знал, что о нем говорят люди: «Следуя за русским царем по горам и долам, выучился хан многому дурному. Жажду утоляет буйной шипучей водой, которую делает какой-то чудной западный народ. Напившись же этим зельем, становится странным, будто его околдовали...» Может, после шампанского он и бывает как в тумане, но он не разучился еще понимать намеки, особенно столь грубые и явные. Белый шов на черный ткани, а не намеки...
