«Сейчас белый царь, возможно, и не обратит внимания на казахов, гонимых джунгарами, — надеялся Абулхаир, — не станет серьезно со мной разговаривать, сколько бы послов я к нему ни слал. Единственный способ привлечь к себе внимание российских правителей — это не давать калмыкам покоя, а ушам яицких казаков — тишины. И тогда — не к аллаху же обращаться калмыкам и казакам за помощью — помчатся они к белому самодержцу. Один раз он промолчит, другой раз смолчит, а потом не выдержит... Прикатит в один прекрасный день от него бородатый посол: «Здрасьте!..» Здрасьте так здрасьте! Абулхаиру только и нужно это «здрасьте!»...
Разгорелась ссора между калмыками, потасовки из-за пастбищ, из-за безопасных стоянок для аулов и кочевий. «Хоть бы эти тайши совсем между собой передрались! Вон как сцепились, словно псы! Привыкли к беспечной и сытой жизни, избаловались, вот и грызутся теперь, почуяв опасность» — наблюдал Абулхаир из своего улуса за тем, что творится у калмыков. Возвратив себе берега Илека, Ори, Каргалы, Карабутака и Иргиза, он отодвинулся на север.
Неурядицы и волнения на берегах Яика действительно заставили встревожиться царскую столицу. К Абулхаиру, который к тому времени стал единым правителем казахов Младшего жуза и каракалпаков, прибыл посол. Абулхаир принял его у каракалпаков. Не снимавший с головы чалмы, не выпускавший из рук Корана и постоянно твердивший «алла», башкирский мулла Максут Юнус-оглы был человеком проницательным. Он без слов понял тайные мысли Абулхаира.
- И-и-и-и! ах-ха-ах! Если так будет продолжаться и впредь, то вы, казахи, пропадете в этом мире. Пока не поздно, примите русское подданство. Поглядите на таких же, как вы, кочевников, — башкир и калмыков! Кто их трогает всерьез, кто смеет угрожать по-настоящему? Сильна Россия, ох сильна! Надежно ее покровительство! — так и журчал мулла.
Он разгадал тайное желание Абулхаира. Да, настал час!.. Вместо того чтобы строить на песке замки, мечтать о совместной войне против джунгар, надо сказать русским прямо и определенно: «Примите нас в подданство, под свое крыло. Пошлете на врага, пойдем на врага. Скажете сидеть тихо, будем сидеть тихо! Лишь бы жить нам в мире! Лишь бы не давали нас в обиду!»
На этот раз Абулхаир не стал держать совета даже с ближайшими биями Младшего жуза. Неизвестно еще, как они воспримут предложение посла и его собственные замыслы. Потому-то Абулхаир решил за благо встретиться с послом не в своем улусе, а у каракалпаков... Отправил вместе с этим хитрым муллой, с этим чистоплюем, с утра до вечера пылинки с себя сдувавшим, охорашивавшимся, словно кошка, Койбагара, сына Кубека.
Казахские аулы жили в ожидании чего-то, прислушивались, приглядывались. Узнавали о каждом шаге Абулхаира, толковали каждый его поступок, каждое слово. Хан не спрятался в тяжкую пору, как другие тюре, в белой юрте, а действовал. Лишил покоя калмыков, разрушил тесную дружбу между черными и светлыми калмыками, заставил царских правителей снова обернуться на казахов... Все его действия растопили намерзший на сердцах людей лед отчаяния и безверия; пусть чуть-чуть, подобно февральскому солнцу, но все же согрели, приободрили народ.
Абулхаир завязал и поддерживал отношения со всеми соседними народами, кроме джунгар. Из любого общения умел извлечь выгоду. Согнав башкир с берега Илека и Иргиза, он тем не менее даже среди них нашел союзников. Если часть каракалпаков враждовала с казахами, то другая беспрекословно подчинялась ему, признавала своим правителем. В смутное время по совету Абулхаира казахи и каракалпаки дважды отправляли посольство к царю. Он же, Абулхаир, перессорил калмыцких тайши. Может, конечно, он и прибирал себе кое-что, принадлежавшее другим, но зла старался не творить, не делать ничего, что вызвало бы проклятья на головы казахов.
...Вернувшись к берегам Иргиза, Абулхаир не изменил своему правилу — старался держаться в тени, передав Букенбаю свое право объявить сбор всех трех жузов. Забили барабаны, заиграли трубы. Степняки — народ, который познается не в радости, а в горе. Шумливые, несговорчивые, обидчивые в дни мира и покоя, теперь они выказывали единодушие и сплоченность. Собранная в единый кулак казахская рать схватилась с джунгарами в местечке Карасиыр, там, где сходились реки Буланты и Буленты. Джунгары не хотели довольствоваться окрестностями Каратау тесно им показались на захваченных землях, и они направились к Сарыарке.
В степи под каждым кустом остались головы джунгар.
Казахи воспрянули духом. В тот же год, в конце лета, они двинули своих коней против калмыков к берегам Едиля. Хотели проучить Лобжи, сына Доржи Назара, за то, что тот не давал житья казахам на Яике.
Вначале удача сопутствовала казахам: они быстро перетряхнули аулы задиристого Лобжи. Но однажды, когда они переправлялись через Яик со своей громоздкой добычей — скотом, рабами, всяким добром, — сзади показалось большое войско.
Тактикой казахов было внезапно налететь на врагов, смять, сокрушить и скрыться, исчезнуть. У калмыков тактика была иная; не нападать на казахов, ловких в рукопашном бою, умевших сбивать всадников с седла даже камчой, а догонять и крушить их, когда они отягощены добычей.
Перед казахами была водная преграда — Яик, Им не оставалось ничего другого, как спешиться, загнать в укрытие скот и рыть укрепления.
«Казахи — в укреплениях, значит, они неопасны!» — обрадовались калмыки и пошли в атаку с трех сторон. Их было в десять раз больше, они четыре дня осаждали казахов, но одолеть их не смогли. Были вынуждены поднять белый флаг и просить о перемирии. Казахи с радостью встретили это известие.
На переговорах обе стороны условились: не воевать с другом до той поры, пока мальчик, родившийся в этот день, не сможет сесть на коня, взять в руки лук и отправиться в поход.
Калмыки раскинули шатры. На самом берегу Яика постелили белую кошму. На нее вступили и опустились на колени калмыки — Церен Дондук, Доржи Назар, Дундук
Омбо Калдан и Дунжин — и казахи — Абулхаир, Самеке, Есим и Барак. Между ними положили аркан, сплетенный из белого и черного волоса, толщиной с запястье. За один конец аркана взялся калмыцкий батыр, за другой казахский батыр, и оба натянули его изо всех сил. Лама с пестрым покрывалом на плечах и мулла в белой чалме вывели из шатра калмыцкого батыра. На руках у него был запеленутый младенец. Мулла и лама прочитали каждый свою молитву, а отец младенца взмахнул мечом и надрезал аркан.
Старейшины и вожаки обеих сторон на радостях стали обниматься, по традиции ударяясь грудью о грудь.
Калмыки устроили пир в честь того, что между двумя Соседними народами наступил мир.
Из этого похода казахи вернулись без добычи, да с добрыми вестями. Установлен мир с калмыками, которые могли бы схватить казахов за полу, коли джунгары потя-нулись бы к их вороту! Появилась наконец возможность сосредоточить все силы против джунгар. Соглашение это разорвало полосатый аркан вражды между казахами и калмыками. Оно же туго натянуло аркан вражды между калмыками и джунгарами.
Успех людская молва по справедливости приписывала Абулхаиру. Однако сам он пребывал в нелегких раздумьяx. Младший жуз возвратил себе обширные степи между Илеком и Тургаем, прочно встал на ноги, хотя и был еще лишен прежних своих угодий в Кызылкумах и на берегах Сырдарьи. Все роды Среднего жуза, кроме конратов, закрепились на Сарыарке. Однако Старший жуз все еще находился в зависимости от джунгар. В их руках оставалось двадцать городов и Каратау.
Докатившись до Сыганака и Туркестана, джунгарская лавина, похоже, остановилась. Три года неудержимо катилась она, все сметая на своем пути, теперь остановилась. Почему? И калмыки тоже загадали загадку: почему они разрубили аркан вражды с казахами, которые оказались на берегу Яика в отчаянном положении? Пришли к доброму согласию с ними? Право же, было над чем поломать голову Абулхаиру!
На Сарыарке между соседними улусами начались скачки гонцов. Наведывались даже гонцы из Старшего жуза, находившегося под игом джунгар, Они приносили важные сообщения: «Кончилась власть грозного Сыбана Раптана... Временное соглашение с китайцами, судя по всему, не протянется долго... В данный момент джунгары не в состоянии выставить против казахов более тридцати тысяч воинов...»
И правда, китайцы вскоре нарушили соглашение о мире. Не прошло и года, как воссел на трон Галдан Церен, — снова начались у джунгар раздоры с китайцами.
Настал подходящий момент выступить против джунгар.
Взбудораженные казахские улусы гудели, как пчелы в улье. С тех пор как казахские земли захватили джунгары, только Абулхаир поднимал народ на борьбу с ними. За кем же последуют казахи теперь, как не за ним, Абулхаиром. Если кто-то и оседлает теперь коня решимости, то только он. Такие разговоры доходили до ушей Абулхаира. Вели их не султаны и бии, а батыры и простой народ. Но кто же сможет отважиться перечить батырам во времена великого бедствия?..
