И все же и на этот раз Абулхаир остался верен себе: с одной стороны, он решил не отказываться, если люди предложат ему возглавить казахское войско, а с другой — не спешить соглашаться...
Кто бы из батыров — участников двух последних битв— ни наведывался к нему, каждому он старался втолковать, что действовать надо только наверняка, то есть всем народом, а стало быть, и авторитет, и власть у главного сардара должны быть не меньшими, чем у главного хана.
Батыры всех трех казахских жузов созвали народ на большой совет к югу от Каратау, на гору Ордабасы.
На этом совете степняки не раскидывали белоснежных юрт, не брали они с собой и стройных девушек и разряженных молодок. Ораторы не состязались в красноречии, не мерялись силами борцы. Украшенные совиными перьями звонкие домбры остались висеть на привычных своих местах в юртах. Неподходящее было время для веселья и празднеств: половина страны находилась в лапах кровожадных джунгар.
На совет прибыли мужчины Младшего и Среднего жузов, способные сидеть на коне, держать в руках оружие. Прибыли те роды Старшего жуза, которые не попали под пяту джунгар.
Все явились во всеоружии, каждый привел на поводу трех-четырех запасных коней, навьючив на них походное снаряжение. Совет на Ордабасы скорее напоминал военный сбор. Сюда стекались не мирные аулы со своими чадами и домочадцами, а войска со знаменами.
...Буйно цвела степь. За два года — Змеи и Лошади - на земле, казалось, ничего не осталось, вымерло все, истощилась она, оскудела навсегда. Но теплый год Обезьяны и солнечный год Курицы оживили наголодавшуюся, померттвевшую степь. Она будто упивалась восторгом возвращения к жизни. Перевалы покрылись зелеными коврами, ложбины и холмы усыпали красные и желтые тюльпаны. По всем овражкам звонко журчали ручейки, по ущельям весело неслись быстрые речки.
Ордабасы источала ароматы цветов и трав, пела разноголосыми и ликующими птицами, звенела ручьями. На севере плескались Арысь и Буген. Далеко на востоке ря-били вершинами Алатау. Тянула ввысь макушку любопытная гора Казыкурт: «Что за рать, Ордабасы, собралась на твоих склонах?..» Печально синел Каратау...
Отряды разбивали лагеря по улусам и родам. Пока все они подходили, подтягивались, день-другой люди погостевали друг у друга.
В день, когда начался совет, все до единого сели на коней и поднялись на гору, на самую ее вершину. На вершине они сделали возвышение в два человеческих роста и воткнули в него знамя казахов. Возле знамени уселись Болат, Абулхаир, Абулмамбет и Самеке. Чуть ниже расположилась верховная казахская знать еще ниже устроились предводители родов и батыры. На обширных склонаx Ордабасы разместились вооруженные простолюдины.
Люди, кони, оружие, знамена — все, казалось, было сотворено здесь давным-давно, изначально, а не привнесено извне. Настал миг истинного слияния, единства между людьми и природой. Будто бы люди объявились, поднялись из самых недр горы. А гора, принявшая сегодня у себя мощь, мудрость и мужество целого народа, выросла, вознеслась сама из недр необъятной этой степи.
Степь надежды свои и слух обратила к этому совету.
Ощущая всем существом, всем сердцем это единение, эту слитность и цельность, когда одно рождается, проистекает из другого и неразрывно находится и живет рядом, вместе, Абулхаир почувствовал, как к его глазам подступают горячие, отрадные слезы. Никакой враг, подумал он, не решится, да и не сможет нарушить единство людей, собравшихся на Ордабасы. Ни у кого не хватит смелости тронуть народ, грозно изготовившийся к бою. К битве за честь и свободу.
Волновался не один Абулхаир — все были взволнованы. Долго не мог овладеть собой, начать вступительное слово Казыбек. Поднаторевший на таких больших сборах, известный, опытный, славившийся своим красноречием оратор, он все прочищал горло, прокашливался, но начать речь не мог...
Казахи не отрывали взоров от своего знамени, которое реяло на ветру, подобно могучему, расправившему крылья орлу. Стосковались казахи по своему гордому, высоко вознесенному знамени.
Казыбек наконец заговорил и люди обратили к нему свои сердца. Он призвал воинов беречь и хранить сплоченность, которая одна лишь способна помочь казахам одолеть врага. Пожелал успеха великому походу, который по воле народа начинается завтра же.
Воины дружно загудели: «Иншалла! Да поможет нам бог!»
Казыбека за его звонкие и складные речи прозвали в народе гусиноголосым. И на сей раз, вдохновившись, он решил подтвердить свое прозвище. В ярких выражениях, в цветистых оборотах он донес до собрания важное сообщение. Лучшие люди степи, те, в чьих руках находятся повода каждого рода, каждого племени и каждого жуза, те, кто денно и нощно печется об интересах и благе народном, пришли к единому мнению: для небывалого, решающего похода необходимо выбрать главного сардара, который держал бы в своих руках военную власть всех трех жузов.
Целая чаща выросла над головами воинов они подняли вверх свои копья, закричали: «Правильно! Правильно!»
У Абулхаира перехватило дыхание, запылали щеки. Он не слышал, что Казыбек говорил дальше, что кричали, что возглашали люди. Он видел только, что знамена родов и племен взметнулись к самому небу, видел взволнованные, разгоряченные лица.
С огромной кошмой в руках вышли батыры — предводители родовых дружин. Абулхаира под руки подхватили аргынец Жанибек и табынец Букенбай, подвели к кошме.
Птица счастья Семург могуче вознесла его к небу, потом опустила к ликующему войску, опять вознесла, опять опустила. А люди что-то кричали, смеялись, улыбались...
Потом толпа расступилась, и кошма плавно легла на землю. Люди разрезали на кусочки белую красавицу кошму, кошму счастья Абулхаира.
— Абулхаир Мухамбет казы бахадур-хан!
— Абулхаир Мухамбет казы бахадур-хан!
Да, какие это были годы! Взбудоражили, разворотили казахи джунгар, что волки овец! Джунгары бежали под натиском казахского войска, неудержимого, смелого, умелого, бежали вплоть до Балхаша. Опомнившись, обнаружили, что они сметены с привольных просторов, джунгары вновь стали объединяться, собираться, сгущаться, словно овечья шерсть в весеннюю пору. Джунгары решили дать бой казахскому войску.
Казахи укрепились в заливе Алаколь на озере Балхаш, возле горы Хан. Они укрыли половину своих воинов в узком ущелье, намереваясь сначала заманить туда джунгар, а потом налететь на них с тылу другой половиной войска. Притаившись в расщелинах горы, казахские воины следили за каждым движением джунгар...
У врагов был свой план: они намеревались вывести казахов к густым зарослям на берегу Или и там расстрелять их из своих пушек. Однако казахи разгадали этот план и сорвали его. Тогда джунгары решили действовать иначе: выбить казахов из гор и, когда они станут отступать, осыпать их смертоносными чугунными ядрами.
Джунгарское войско устремилось в ущелье, пустив впереди верблюдов с навьюченными на них пушками.
Казахи начали медленно и осторожно отходить, впуская, втягивая врагов в теснину. Они отступали кошачьим шагом, отступали... и вдруг оказались у джунгар за спиной. Тяжелое джунгарское войско одним флангом уперлось в озеро, другим — в гору. Оно не могло развернуться и было вынуждено принять бой. Верблюды с пушками ушли далеко вперед. Находившиеся сзади джунгары и рады были бы осыпать казахов ядрами, но их собственные отряды уже густо смешались с вражескими.
Завязалась рукопашная. Войска бились до заката солнца. С наступлением сумерек казахи скрылись в горах, прихватив с собой отбитые джунгарские пушки. Ночью, под прикрытием темноты, казахи выбрались на равнину и сгруппировались там по отрядам. Теперь их задачей было выманить врага на открытое пространство.
Солнце на следующее утро взошло кроваво-красное, осветило все вокруг зловещим светом. Земля была полита кровью, усеяна человеческими, лошадиными трупами.
Однако теперь, наученные горьким опытом, джунгары были очень осторожны и не поддавались легким наскокам казахских всадников, пытавшихся вытеснить их с гор на равнину. Оба войска — одно на равнине, другое — в горах — затаились, выжидали, когда зайдет солнце.
В шатре Абулхаира собрались на совет батыры. После долгих споров они порешили и на следующий день оставаться на том же месте и не двигаться. Они были уверены, что враг не выдержит, прекратит сопротивление и пришлет послов для переговоров. У джунгар не было иного выхода: пушки свои потеряли и казахов упустили, сами же оказались зажатыми в тупике...
С самого утра нещадно палило солнце, будто в предвкушении жаркого боя. Зной набирал силу, становился невыносимым. Казахские воины и их кони мучились от жары, томились жаждой: им негде было укрыться. Вокруг степь — вырыть на виду у противника колодец не удастся, до пресной воды не добраться...
Джунгары поняли, в каком трудном положении оказались казахи, но даже не шевельнулись.
