и, кажется, нет им конца. Кажется, всю жизнь ему преодолевать их.
Убрался граф, не солоно хлебавши, но сколько на это Волков потратил денег: и на подкуп Цимермана, и на поход его людей сюда. А ведь это не конец похода, теперь ещё эти полторы тысячи людей нужно вернуть в лагерь. Лошадей вернуть, пушки. Всё через реку переправить. А до ночи им ну никак не добраться. А ночью ему больше переправляться не хотелось. Одного раза хватило. А значит, придётся ночевать у амбаров. А кормить людей как, котлы и провизия на том берегу, в лагере. А люди почитай со вчерашнего вечера не кормлены. Вот и оказывается, что молодец, победил, но победой-то этой ничего не оканчивается.
— Господа, мы были неплохи, дело удалось разрешить одним пушечным выстрелом и нашим бравым видом, выражаю вам своё удовлетворение, а теперь прошу отводить роты на Эшбахт, — говорит он собравшимся офицерам, — капитан-лейтенант, прошу вас возглавить войско.
— Как прикажете, господин полковник.
— Господа, сегодня переправиться на тот берег не успеем, придётся ночевать у амбаров, попробую организовать нам и нашим людям праздничный ужин в честь такой лёгкой победы.
Никогда без заявлений Пруффа не обходилось, не обошлось и сейчас. Даже сейчас этот полнокровный и краснолицый человек в безвкусной шляпе не мог не брюзжать:
— Тащиться сюда столько времени ради одного выстрела было глупо. А лошади у меня уже устали, едва ли я к ночи успею в Эшбахт, не то, что до амбаров.
— Как доедете, так и доедете, теперь торопиться нужды нет, — отвечал ему Волков тоном добрым, чтобы не злить капитана.
— Вам-то конечно, но мне и моим людям, хоть мы и не лошади, тоже нужен отдых.
— Будет вам отдых, капитан, будет, — обещал кавалер.
Но Пруфф не успокаивался:
— Просил я вас сменную шестёрку меринов для картауны, одна шестёрка полдня только может хорошо её тянуть, а потом уже хрипят, да жилы себе рвут. Я ещё с дела у оврага просил у вас ещё одну упряжку, да воз, как говорится, и ныне там. Ещё тогда вам говорил, что дороги в земле вашей тяжелы, что кони…
— Как доберётесь до лагеря, так обязательно купим, — обещал Волков, не давая ему закончить, и, чтобы больше не слушать артиллериста, сел на коня. — Обещаю вам.
Любое простое дело, если оно касается полутора тысяч человек, сразу перестаёт быть простым.
Казалось бы, что проще, чем выпечь хлеб. Но если хлеба нужно пятьсот-семьсот кругов, то где на него взять муки; тут тремя пригоршнями не отделаешься; да и кто столько теста вымесит, где на выпечку взять дров, да и где вообще всё это делать.
Муку пришлось дать из своих запасов. То была мука пшеничная, тонкого помола, барская была мука. Мария с девками столько хлебов до вечера не вымесила бы. Пришлось за кашеварами на тот берег посылать. Те везли с собой котлы, хлебопечки, топоры для разделки мяса и всё-всё, что нужно. А на своём берегу срочно пришлось, и за деньги, конечно, просить своих мужиков, чтобы собрали для всего этого дела дров. А съедают полторы тысячи человек, помимо хлеба, не меньше четырёх коров и четырёх свиней в день. Но и от этого людям будет голодно, поэтому к ужину солдатам была привезена ещё телега с шестью мешками чечевицы, четырьмя мешками гороха и тремя мешками лука, помимо корзины чеснока. Но день-то был не простой, вроде как победа случилась, хоть и лёгкая, а солдат в победный день желает кружечку пива выпить. Или даже две; а если ему дать, то он и четыре выпьет.
Поэтому опять на тот берег был отправлен гонец. Там он купил девять больших двадцативёдерных бочек самого крепкого пива.
Всё это было хлопотно, всё это было дорого. Можно было привести солдат и сказать: ждите утра, утром переправитесь в лагере и поедите. И ничего, доели бы, что было из солдатских котомок, купили бы что-нибудь сами — в общем, не умерли бы. Но Волков хотел, чтобы каждый его солдат знал, что командир о нём заботится. Что он их ценит, что они для него не скот говорящий, хоть он и благородной стати. Тогда солдат тебя ещё и уважать будет. И при деле твёрже стоять. И если вдруг дрогнет и побежит, то остановится при твоём окрике, а не сшибет тебя локтем с дороги. В общем ни траты, ни хлопоты эти он лишними не считал. И когда к вечеру Брюнхвальд привёл людей к пристани, там уже в котлах кипело жирное варево из чечевицы, из гороха, с луком и чесноком, с хорошими кусками разного мяса. А кашевары уже выбивали днища у бочек с пивом, вовсю пробуя его.
Волков неимоверно устал в этот день, но вместо того, чтобы помыться, поесть и лечь спать под одну перину с красавицей Бригитт, он, запретив всем в ходить в залу, стащил вниз свой неподъёмный сундук и там, у стола, отпер его, перед этим позвав Ёгана. Пока мальчишка искал Ёгана, кавалер стал считать своё золото. Он раскладывал его на кучки. Тут было золото, что занял у менял Малена. Тысяча монет. Тут было золото, что он должен был купцам Фринланда за расписки — двести шесть монет. И пятьсот шестьдесят семь монет — прибыль с тех денег, что привёз ему Наум Коэн за поход на мужиков. Хорошая прибыль, чего уж душой кривить; именно эти деньги его сейчас и выручали; те, что он привёз из Хоккенхайма, почти уже закончились.
Он что-то обдумывал, перекладывал монеты из кучки в кучку, снова обдумывал что-то. Когда пришёл Ёган, Волков уже всё золото посчитал и всё распределил по мешочкам.
— Садись, — предложил кавалер.
— Чего, господин, звали? — усаживаясь рядом с ним, спросил его управляющий.
— Как дела у тебя? — спросил Волков.
— Да хорошо идут дела-то, дожди были хорошие, землица сырая, отпахались мы с мужиками хорошо, посеялись вовремя. Время угадали. Думаю, с рожью всё будет хорошо, а с ячменём — так и подавно. И овёс будет для лошадок. Со скотом вашим… Так тоже хорошо. Приплод у скота отличный. У вас в конюшне шесть жеребят, и у коровок хорошо, а чего приплоду плохим быть, если скотину-то кормим не хуже, чем какой господин своего мужика кормит. Так что, дела-то, слава Богу, хорошо, жаловаться грех.
— Да я не о том, не про хозяйство, я про то, как у тебя дела?
— А… У меня-то? — Ёгана, кажется, об этом редко кто спрашивал. — Ну,
