Осажденным уже приходилось тяжко; горстка защитников замка, ослабевших от ран и лишений, еще более пала духом, когда увидела у своих стен единственное во всей Англии знамя, под которым, как они надеялись, к ним могла прийти подмога.
Воодушевленные призывы Эвелины, которую не сломили ни лишения, ни грозная опасность, перестали действовать на защитников замка; среди них послышались требования сдаться; это обсуждалось на шумных совещаниях, куда проникали не только младшие офицеры, но и многие из рядовых; ибо бедственное положение расшатывает дисциплину, и всякий начинает говорить и поступать как заблагорассудится. Внезапно, и к их удивлению, появился среди них и Дамиан де Лэси. Встав с одра болезни, к которому так долго был прикован, бледный и еще слабый, он пришел опираясь на плечо своего пажа Амелота.
— Рыцари, воины, — сказал он. — Впрочем, к чему называть вас так? Ведь рыцари всегда готовы умереть за даму, а воины дороже жизни ценят свою честь.
— Долой его! Долой! — закричали некоторые из солдат, прерывая его. — Он готов обречь нас на смерть как предателей, а мы ни в чем не повинны! Пусть нас повесят на крепостных стенах, лишь бы ему не расставаться с любовницей!
— Молчать, наглый раб! — грозно крикнул Дамиан. — Иначе досадно будет потратить мой последний удар на такое презренное существо, как ты. А вы, — продолжал он, обращаясь к остальным, — вы, кто уклоняется от ратного труда лишь потому, что в честном бою может умереть на несколько лет раньше, чем суждено природой; вы, пугающиеся черепа и костей, словно дети; не думайте, что Дамиан де Лэси хочет укрыться ценою ваших жизней, которыми вы так дорожите. Договоритесь с королем Генрихом и выдайте меня его правому или неправому суду. Или, если хотите, отрубите мне голову и бросьте ее со стен замка, чтобы умилостивить короля. Оправдание мое я вверяю Господнему суду. Словом, выдайте меня, живым или мертвым, или откройте ворота и дайте мне сдаться самому. Но если вы мужчины, если так можно вас назвать, позаботьтесь о безопасности вашей госпожи. Выговорите себе такие условия, какие обеспечат ей безопасность, а вас спасут от позорной смерти трусов и предателей.
— А ведь юноша, пожалуй, говорит разумно, — сказал Уилкин Флэммок. — Давайте выдадим его королю, а за это выговорим себе и госпоже что сумеем, пока мы не съели последние крохи наших запасов.
— Сам я едва ли предложил бы подобную меру, — прошамкал отец Альдрованд, у которого камнем из пращи были выбиты четыре передние зуба. — Но, раз она столь великодушно предложена главным лицом в этом деле, я заявляю вместе с ученым схоластом: Volenti non fit injuria.[27]
— Священник и ты, фламандец, — сказал старый знаменосец Ральф Гленвиль. — Я вижу, куда дует ветер. Но не думайте, что вам удастся сделать нашего молодого господина козлом отпущения и тем спасти свою распутницу. Нет, не хмурьтесь, сэр Дамиан, и не сердитесь. Если вы не знаете, в чем ваше спасение, мы это знаем за вас. По коням, воины де Лэси! Если придется, то по двое на одного коня, и мы увезем нашего упрямца. И пажа Амелота мы тоже возьмем в плен, чтобы он не вздумал нам препятствовать. А затем мы сделаем вылазку против осаждающих. Кто сумеет прорубить себе путь сквозь их ряды, тот спасен; кто погибнет, о том позаботятся.
Воины де Лэси встретили это предложение одобрительными возгласами. Воины Беренжера громко и гневно возражали. Эвелина, привлеченная шумом, тщетно пыталась их успокоить. Солдаты Дамиана также не стали слушать упреков и увещеваний своего командира. У всех ответ был один и тот же:
— Неужели вам безразлично? Неужели ради ваших любовных шашней надо жертвовать жизнью? — Так кричал Гленвиль, обращаясь к Дамиану. Не столь грубо, но столь же упорно воины Раймонда Беренжера отказывались на этот раз повиноваться его дочери.
Уилкин Флэммок, увидя, какой оборот принимает дело, покинул шумных спорщиков. Выйдя из замка потайным подземным ходом, от которого ему доверен был ключ, он пробрался никем не замеченный в королевский лагерь, где попросил, чтобы его допустили к королю. Это легко ему удалось, и скоро Уилкин предстал перед королем Генрихом. Король находился в своем походном шатре вместе с двумя сыновьями, Ричардом и Иоанном; каждый из них впоследствии носил корону Англии, но сколь различны были эти царствования!
— Кто ты таков? — спросил король.
— Честный человек из замка Печальный Дозор.
— Ты-то, может статься, и честен, — заметил король. — Но явился ты из гнезда изменников.
— Каковы бы они ни были, ваше величество, я намерен передать их в ваше распоряжение; ибо у них недостает разума самим решать; нет сил держаться, нет и охоты покориться. Но сперва я желал бы узнать у вашего величества, на каких условиях могут они сдаться.
— На тех, какие короли готовят изменникам, — сурово отвечал Генрих. — А готовят они им острые мечи и крепкие веревки.
— Нет, ваше величество, если замок будет сдан с моей помощью, вам следует проявить милосердие, иначе ваши мечи и веревки понадобятся лишь для одного моего бедного тела и вы будете по-прежнему стоять лагерем перед замком.
Король пристально взглянул на него.
— Тебе известен закон войны, — сказал он. — Эй, начальник военной полиции! Вот изменник, а вон и дерево.
— А вот и шея, — сказал неустрашимый фламандец, расстегивая ворот своей куртки.
— Клянусь честью! — воскликнул принц Ричард. — Вот бравый и смелый человек! Таких лучше накормить и напоить, а потом честно драться с ними за замок, а не держать впроголодь, как скареды-французы держат своих собак.
— Помолчи, Ричард, — сказал ему отец. — Ты разумом слишком еще зелен, а нравом слишком горяч, чтобы давать мне советы. Фламандец, если условия твои разумны, мы не будем с тобой чересчур суровы.
— Первое мое условие, — начал фламандец, — это полное прощение мне, Уилкину Флэммоку, моей дочери Розе и всему моему имуществу.
— Вот истый фламандец! — сказал принц Иоанн. — Прежде всего он заботится о себе.
— Его условие разумно, — заметил король. — Что еще?
— Безопасность для жизни, чести и земельных владений девицы Эвелины Беренжер.
— Это еще что, смерд? — гневно сказал король. — Таким ли, как ты, указывать мне, как поступить с высокородной норманнской девицей? Свое посредничество ограничь себе подобными, сдавай нам замок, да долее не медли. Будь уверен, твой поступок больше пойдет на пользу изменникам, чем сопротивление, которое все равно будет тщетным.
Фламандец молчал, не желая сдавать замок без точно оговоренных условий; впрочем, он был почти убежден, что при том положении, в каком он оставил гарнизон замка, допустить туда королевские войска было бы, пожалуй, самым лучшим, что он мог сделать для леди Эвелины.
— Такая верность мне по душе, — сказал король, своим острым взором уловивший борьбу, которая происходила в душе фламандца. — Но не упорствуй долее, чем следует. Разве не обещали мы, что проявим к преступникам все милосердие, какое совместимо с нашим королевским долгом?
— Милостивый король и отец, — вмешался принц Иоанн, — я прошу позволить мне первому вступить в замок и поручить мне опеку над виновной девицей и ее имуществом.
— А я, мой король и отец, прошу не отказать Иоанну в его просьбе, — насмешливо произнес его брат Ричард. — Ведь он впервые выказывает желание приблизиться к стенам замка, хотя мы ходили в атаку уже раз сорок, не менее. Конечно, тогда нас встречали и арбалеты и баллиста, а теперь они наверняка будут молчать.
— Довольно, Ричард, — сказал король. — Слова твои задевают честь твоего брата, а меня ранят в самое сердце. Иоанн, твою просьбу я удовлетворю в том, что касается замка; но судьбу несчастной девицы я буду решать сам. Фламандец, сколько людей ты берешься провести в замок?
Прежде чем Флэммок успел ответить, какой-то оруженосец, приблизившись к принцу Ричарду, прошептал ему на ухо, но так, чтобы услыхали все присутствующие:
— Нам только что стало известно, что из-за некой внутренней смуты, или же по другой, неведомой нам причине, многие часовые ушли со стен замка; поэтому внезапной атакой можно бы…
— Ты слышишь, Иоанн? — воскликнул Ричард. — Скорее давайте сюда лестницы! И спеши к стенам! Уж как же я буду рад видеть тебя на верхней перекладине… колени у тебя будут подгибаться… руки трястись и цепляться за что попало… а вокруг пусто, а под ногами лишь деревянная досочка… а внизу ров… а перед тобой полдюжины острых копий…
— Довольно, Ричард! Если не жалеешь меня, то хоть постыдись! — сказал отец с гневом и горечью. — А ты, Иоанн, готовься идти на штурм замка.
— Вот только надену доспехи, отец, — ответил принц Иоанн и медленно удалился с растерянным видом, не обещавшим, что он скоро будет готов.
Брат его засмеялся ему вслед и сказал своему оруженосцу:
