воды ноги сводило судорогой. Но, казалось, Соджун этого будто и не замечал, ведя в поводу двух лошадей — свою и Хванге. Он оглянулся лишь раз — на сына. Тот, закусив губу, шел следом за отцом и глядел исключительно под ноги, боясь поскользнуться на гладких камнях.
«Мальчишка совсем», — подумал Соджун весело.
Хванге, едва оказались на берегу, спешился и повел лошадей к траве, растущей в тени деревьев. Он щелкал языком, что-то говорил животным, всем своим видом показывая, что занят очень важным делом. Соджун полез обратно в воду, Чжонку поспешил следом за отцом.
— Мы можем переехать брод, — сказала Елень, едва капитан ступил на берег.
— Можете, — согласился тот, — но лошадь может подвернуть ногу. Без седока ей будет легче перейти на ту сторону. Я перенесу вас, госпожа. Вы с дочерью даже не замочите ног. Чжонку, возьми лошадей!
Капитан подошел к девочке и присел, подставив спину. Сонъи наклонилась и обняла его за могучую шею. Мужчина, подхватив ее под коленями, выпрямился и направился к воде. Чжонку, увидев это, едва не взвыл. Ему самому очень хотелось нести девочку, но… Но юноша должен был признать, что дважды едва не сел в воду, шагая за отцом, который в отличие от него шел по острому каменистому дну, как по главной улице Ханяна.
«Ну ничего, скоро и я стану сильным», — утешил себя Чжонку и полез в воду следом за отцом.
Оставив детей на берегу, Соджун отправился за Елень, стоящей в одиночестве. В этом костюме ее можно было принять за тонкокостного юношу, правда, до тех пор, пока она не поворачивалась боком, и тогда вырисовывалась высокая грудь. Шляпа скрывала лицо до губ, на которых играла легкая улыбка. Женщина даже задрала подбородок, подставив лицо солнечным ласковым лучам, которые тут же коснулись его, словно нежные пальцы матери. Солнце ослепило, и Елень зажмурилась. Соджун смотрел на любимую женщину и понимал: ею он не устанет любоваться! Она никогда, даже будучи седой и согбенной, не утратит своей красоты. Ведь не было кроме нее в сердце иной женщины. За 25 лет не было и не будет уж впредь! И от этой мысли тепло и радостно стало на душе.
[1] Прокаженный – больной проказой. Проказа – «ленивая смерть», инфекционное заболевание с преимущественным поражением кожи.
[2] Хён – обращение мужчины к старшему брату или человеку, которого можно считать или назвать старшим братом.
[3] Считалось позорным иметь ранение на спине. Дескать, только во время бесчестного бегства с поля боя и можно получить удар в спину.
Глава двадцать первая.
Семья после обеда отдыхала в тени. Солнце только перевалило полуденную черту. Ветер едва ласкал лица, от воды тянуло прохладой, и на душе было хорошо.
Неугомонный Хванге прыгал на берегу с деревянным мечом, разя невидимого врага. Соджун поглядывал на мальчика и все больше креп в своем убеждении: из этого ребенка вырастет настоящий воин. Чжонку уже неплохо бился и учился старательно, но делал это больше по необходимости, не видя в воинском занятии ремесла, и даже признался как-то отцу, что хочет обучиться, чтоб потом защитить свою женщину. Ни больше, ни меньше. Хванге же… Он был жаден до знаний, а в обучении азартен. Получая новый синяк, ребенок лишь сильнее сжимал деревянную рукоять, внимательней смотрел, осторожней двигался. Холодная решимость. С этим рождаются. И, зная Пак Шиу, Соджун приходил к выводу, что это качество мальчик унаследовал от матери, воспитанной дедом-генералом. Даже сейчас, поглядывая на своего сына, Елень смотрела не как мать, а как учитель.
— Хванге! Сними-ка сапоги! — вдруг крикнула она сыну.
Тот оглянулся, без лишних вопросов подбежал, сел на землю, стащил обувь и посмотрел на мать.
— Иди, — сказала она и улыбнулась.
Ребенок вновь побежал на берег, но едва под ногами зашуршала галька, прыти у малыша поубавилось. Он вернулся на травку и зашаркал голыми ступнями по ней, пытаясь унять боль и зуд. Елень усмехнулась:
— Вернись туда, где тренировался раньше.
Ребенок оглянулся. В карих глазенках мелькнула неуверенность и мольба.
— Враги не станут выбирать травку для боя, чтоб тебе было легче, — проговорила Елень и разулась.
Она поднялась и подошла к сыну, переминающемуся с ноги на ногу на острой речной гальке. Его физиономия выражала все страдания, которые мальчик испытывал. Но тут он посмотрел на мать, стоящую босой напротив него, и выпрямился. Сжал рукоять деревянного меча и встал наизготовку. Елень улыбнулась.
— А теперь стой, — сказала она и легонько толкнула ребенка.
Тот пошатнулся, но устоял. Мать толкнула сильней, Хванге шагнул назад и скривился от боли.
— Верь своим ногам! — приказала она и толкнула еще сильней.
Ребенок сжал зубы. Несколько раз он отступал, кривясь от боли, едва держась на ногах, но Соджун видел: сам Хванге не попросит остановить обучение. Будет терпеть, но не уступит.
Чжонку, с жадностью наблюдая за происходящим, вдруг сбросил сапоги и поспешил к тренирующимся. Отец его остановить не успел.
— Госпожа! Госпожа! Я тоже хочу попробовать! — закричал юноша.
— Чжонку! Госпожа едва поправилась, — начал было капитан.
Елень весело перебила:
— Не жди от меня послабления, молодой господин, и возьми-ка меч.
Хванге, отдав свой меч матери, вернулся на травку и тут же принялся растирать онемевшие ступни, но при этом не сводил глаз с берега, где напротив друг друга, вооружившись учебными клинками, стояли его мать и Чжонку.
Юноша не кривился от боли, не переминался, но не чувствовал в ногах обычной крепости. Елень усмехнулась:
— Не передумал?
Тот твердо мотнул головой. Женщина улыбнулась и ударила мечом. Чжонку и замах увидел, и смог проследить траекторию удара, и даже прикинуть силу, с которой тот был нанесен, и даже, уже отскакивая, понять, что наступить будет больно, но все равно завалился неуклюже, принимая удар на крестовину.
— Верь себе! — приказала Елень и тут же ударила вновь, и в этот самый момент Чжонку вдруг осознал: игры кончились! Он стискивал рукоять, старался держать женщину на дистанции, но ничего не выходило. Она отскакивала от его натиска с проворностью белки-летяги. Била больше обидно, чем больно, доставая палкой в самый неожиданный момент. Вертелась вокруг него юлой, и юноше
