бешеную скачку до Остенде, переплыть Ла-Манш на быстром куттере и восемь часов добираться до столицы в почтовой карете. Французского Натан Ротшильд не знал, но дату разобрать сумел: 19 июня 1815 года, позавчера. Gand – это Гент, «Веллингтон» набрано крупным шрифтом. Значит, он победил? Хм. Год назад, в конце февраля, в Сити нарочно пустили слух, будто Наполеон убит, а в Париже восстановлена прежняя династия. Это оказалось аферой лорда Кокрейна, затеянной с целью спекуляции на бирже. Но разрешенная к печати газета – это не заявления какого-то там адъютанта… Услав Роворта с нею к лорду Каслри, Натан спокойно позавтракал с семьей, потом надел шляпу, взял в руку трость и отправился пешком в Кейпел-Корт.
Торги на Бирже начинались с десяти утра; сегодня среда – день, когда публикуют котировки. На улице Бартоломью Ротшильда обогнали несколько джентльменов, спешивших туда же, куда и он, но Натан не прибавил шагу. Он чинно прошествовал до конца тупичка, поднялся по ступеням на полукруглое крыльцо с колоннами и вошел в полутемный зал с высоченным потолком, гудевший, точно пчелиный улей. Большие круглые часы на стене против входа показывали три минуты одиннадцатого.
Заняв свое обычное место (у второй колонны справа), Натан осмотрелся. Кресло управляющего пока пустовало, но маклеры уже заняли свои места на возвышениях. Члены биржи сбивались в кучки, перебегали из одной в другую, что-то оживленно обсуждали. К Ротшильду подошли два его клерка.
– Консолей [35] на сорок тысяч… нет, на пятьдесят тысяч, – сказал он им.
Клерки завели разговор с маклером; ближайшие к ним кучки взволновались. «Еврей покупает, еврей покупает», – прошелестело по залу. К Ротшильду никто не подходил и ни о чём его не спрашивал. Хотя он и являлся уже четвертый год членом Биржи, специально для этого перейдя в британское подданство, приятелей здесь у него не было. Вернулись клерки: сделка согласована, какие еще будут поручения? Ротшильд спросил, о чём говорят остальные. Оказалось, какой-то джентльмен, сегодня утром приехавший из Бельгии, сообщил кому-то в Сити, будто Наполеон разбит. Хорошо, тогда еще облигации Банка Англии на пятнадцать тысяч. И, пожалуй, еще консолей на тридцать пять.
Вокруг маклеров теперь роились клерки: раз еврей покупает – дело верное!
* * *
Вахтенный перевернул склянку и дал три сдвоенных удара в колокол: одиннадцать утра.
– Земля прямо по носу! – прокричал впередсмотрящий с фок-мачты.
Белые скалы берега было видно и в подзорную трубу – до них оставалось полтора десятка миль, но ветер, стихший еще вчера вечером, даже не думал надувать паруса.
– Боцман, первую шлюпку к спуску!
Капитан Уайт похлопал по плечу истомившегося майора Перси: всё будет хорошо.
Двухмачтовый бриг «Перуанец» покинул Остенде во вторник в два часа пополудни, намереваясь к ночи быть уже в Дувре, однако коварный штиль порушил все планы. Но ничего, и не из таких передряг выпутывались! Четыре матроса первыми спустились в шлюпку, приняли у майора два французских знамени и сумку с почтой, помогли сойти ему самому и капитану.
– Отваливай!
Гребцы вставили уключины, разобрали весла, шлюпку оттолкнули от борта.
– На воду!
Сильным течением шлюпку сносило вбок. «Навались!» Майор и капитан налегали на весла вместе со всеми. После трех часов напряженных усилий лодка наконец-то чиркнула килем о дно. Перси выбрался из нее и на подгибающихся ногах, по щиколотку увязая в песке, побрел к рыбацкому поселку, опираясь на «орла»; второе знамя нес гордый этим матрос, еще один тащил сумку. Два гребца остались сторожить шлюпку.
Их снесло севернее Дувра – к Бродстейрсу, но и там имелась почтовая станция, а до Лондона оставалось восемьдесят миль. Простившись с капитаном, майор кое-как поместился в коляску со своими «орлами» и помчался в столицу.
На Перси всё еще был алый бальный мундир, отделанный золотым шнуром, некогда белые бриджи, чулки и туфли – всё это изгвазданное, в пыли, крови и грязи. Его галстук размяк и почернел, подмышками расплывались темные пятна – вот уже шесть дней, как он не переменял одежды! Но это пустяки, могло быть гораздо хуже. Генри приложил левую руку к груди, нащупав уплотнение под мундиром, – да, всё на месте.
Там, на балу, когда он уже собирался уходить, леди Джорджиана Леннокс, дочь герцогини Ричмонд, подарила ему свою сумочку-кошелек из красного бархата – «на счастье». Тогда он просто поблагодарил и сунул подарок за пазуху – все думали только о предстоящем сражении. Но уже после Ватерлоо Генри всё чаще и чаще возвращался мыслями к сорванному балу. Леди Джорджиана сделала ему этот подарок с досады: он был ее кавалером в англезе, кадриль же она обещала Александру Хэю, но тут всех офицеров вызвали к своим частям, и корнет радостно убежал на свидание со славой. Сумочка-талисман наверняка предназначалась Хэю: майор Перси достаточно опытен в любовных делах, чтобы не заметить взглядов, которые семнадцатилетняя девушка бросала на девятнадцатилетнего корнета. И вот Хэй убит, а он даже не ранен…
В Кентербери остановились, чтобы сменить лошадей. «Орлы», торчавшие из коляски, привлекали внимание, к почтовой станции отовсюду стекались люди. Утром кто-то пустил слух, что Наполеон победил, англичане разбиты; майор разоблачил эти нелепости, его славили и благословляли. Ситтингбурн, Рочестер, Дартфорд – повсюду явление гонца вызывало радость и ликование. Вот и Лондон – темная каменная громада на фоне розового заката. За коляской бежала толпа, постепенно разрастаясь. На Даунинг-стрит майору сообщили, что кабинет в полном составе обедает у лорда Харроуби на Гровенор-сквер, пришлось ехать в Мэйфэр. Шумное людское море растеклось по широким сумеречным улицам; в окошки застрявших в нём карет высовывались рассерженные головы – и расплывались в улыбке, узнав, что случилось. Коляска остановилась у красивого трехэтажного дома с пилястрами и бельведером; в освещенных окнах замелькали испуганные женские лица.
– Победа! Победа! – завопил Перси. – Буонапарте разбит!
«Победа!» – подхватила толпа. Незнакомые люди обнимались друг с другом, радостные крики слились в неясный рев. Усталый гонец вошел под арку, почтальон тащил за ним сумку; обычно чопорный граф Ливерпуль в темно-зеленом фраке и белоснежном галстуке уже спускался по лестнице ему навстречу.
– За победу и за вас, сэр! – он поднял свой бокал. Его щеки румянились от выпитого.
К Перси подошел лакей в ливрее и белых перчатках, Генри взял с подноса бокал с
