— А почему ваш супруг не зашел?.. — спросила хозяйка, воспользовавшись краткой паузой в монологе фрау Бекерле.
— У нас гость, мадам Филова, да, гость, очень приятный человек, большой специалист в области кино… Хочет сделать грандиозный фильм о вашей природе… Кстати, он считает, что, если я не дополняю своим присутствием эту природу, ее красота сильно блекнет… Понимаете, мадам Филова… Прекрасный человек, великий художник и артист, замечательная личность… Именно такие люди увековечат немецкую нацию, а не какие-то там деградирующие графы и принцы, бросающие тень на подвиги наших воинов… Но мне нужно идти, я обещала нашему гостю позировать…
Кита проводила ее и вернулась к чайному столику. В дверях появилась служанка. Кита велела ей убрать посуду и, положив ноги на стоявший рядом стул, поймала ниточку прерванных размышлений. Хорошие это были дни, их ждали только радости и почести, каждый старался быть к ним поближе… А сейчас даже добрые знакомые начинают их избегать, сторонятся… Надвигается что-то ужасное, и это всех страшит. Богдан и князь Кирилл уже видят эту опасность, только Михов продолжает смотреть на все сквозь розовые очки. Просто удивляешься его глупости и самоуверенности. Есть что-то общее между ним и фрау Бекерле, особенно в их суждениях, дурацком оптимизме. Ведь вот же немцы долго хорохорились перед открытием Второго фронта, готовились, клялись, что сомнут англичан и американцев, а теперь отступают, с боями, но отступают. А она, Филова, не хочет, чтобы германская армия отступала, она хочет слышать только о победах германского оружия. Но, наверно, сил у Германии не хватает, надо ей как-то помочь, а наши «патриоты» ждут, хотят получить все готовенькое. Эти их пустопорожние заявления просто поражают ее. Лучше сказать правду, напрячь все силы и добиться победы или прийти к какому-нибудь компромиссу… Князь Кирилл, вероятно, хорошо все понимает, в последнее время выглядит очень мрачным и одиноким… При виде его в ней пробуждается сочувствие, жалость и нечто большее… Если бы он пригласил ее к себе без Богдана, скорей всего, она бы пошла… Да и муж как будто совершенно забыл о ней… Уже столько времени они не были в своей спальне вместе, как все нормальные супруги… И сегодня он отправился один в Панчарево, оставив ее куковать здесь, в Чамкории. Хорошо хоть пришла эта болтливая гостья, помогла убить скуку… Кита поднялась и медленно направилась к дверям. Она знала, что Богдан вернется не скоро. Он надел один из недавно сшитых костюмов, заколол галстук бриллиантовой булавкой. Отправился по каким-то серьезным делам, даже не посоветовавшись с ней… Это уже пугало и нервировало ее…
24
Прием на яхте «Розовое будущее» закончился. На этот раз были приглашены не только видные игроки, но и городские тузы, однако веселья не получилось. Тузы были сильно озабочены. Всюду говорили о продолжающемся выравнивании линии фронта. Русские уже достигли Дуная, в воздухе нагнеталась невидимая тревога. Борису Развигорову казалось, что все эти господа спали с уложенными чемоданами, готовые к бегству в староболгарские земли. Некоторые, зная свои грешки, смотрели и дальше: подумывали, например, о Турции. В течение вечера на яхте то тут, то там вспыхивали приглушенные споры о Втором фронте союзников, о новом немецком оружии, но и они угасли, подавленные всеобщим унынием. Играли неохотно, пили мало. Первым поднялся начальник гарнизона, за ним последовали остальные видные личности. Господин Чанакчиев захмелел в самом начале вечера и отправился спать.
Вокруг круглого столика остались только госпожа Чанакчиева, капитан и Димитр Филчев. Сейчас он уже перестал играть роль преуспевающего парвеню, это был озадаченный человек, который думает о том, как бы спасти свою шкуру. Он обладал способностью издалека чуять приближение беды. Многое из недвижимости он уже продал и обратил в золото, то же сделала и его двоюродная сестра. Несколько раз она ездила в столицу и скупала земельные участки в Бояне. Пусть теперь хоть сотня бомб упадет на город — земля останется в ее владении. В сущности, женщина есть женщина. Какая бы власть ни пришла, она сможет встать на ноги, если у нее что-нибудь сохранилось на черный день. Вот только муж ей был ни к чему — очень уж стар. Впрочем, он сам отвечает за свои поступки. А она? Что будет с ней? Она никому ничего плохого не делала, никого никуда не выселяла, ничьих денег не присваивала, брала только то, что принадлежит ей. И все же пора перебираться в столицу. Пусть он сам тут разбирается.
Всю ночь они просидели возле круглого столика, так и не притронувшись к игральным костям.
Утро встретило их новостью. Муравиев сформировал новое правительство. Если уж обратились к нему, значит, дела действительно совсем плохи. В правительство вошли люди, многие из которых не имели четкой позиции. Наверху начали метаться. Позже город облетела весть о переходе румынской границы русскими. Она проникла в солдатские казармы, обошла орудийные расчеты. Борис не знал, что делать. Ему не хотелось появляться в Макри. В нем поселился страх. Солдаты смотрели на него косо. Едва ли они так скоро забудут допросы и расправы над своими товарищами. Он остался в городе, обедать пошел к госпоже Чанакчиевой, пили в большой гостиной, потом допоздна пробыли в ее спальне. Она теперь открыто демонстрировала свою связь с капитаном, надеясь, что муж потребует развода. Но Чанакчиев, поглощенный своими заботами и тревогами, не обращал на них никакого внимания. Борис с присущей ему грубостью решил вызвать его на скандал, спросив, не сердится ли он на них, на что Чанакчиев театрально поднял брови.
— За что же на вас сердиться, вы ведь молодые люди! — И больше ничего не добавил.
Ясно: у старика свои планы и он не собирается никого в них посвящать. Это вывело из терпения госпожу Чанакчиеву. Она поднялась и встала в дверях.
— Я думаю, что молодые люди не откажутся и от краденого золота.
Чанакчиева не шокировали манеры жены, он только бросил неуверенный взгляд на Бориса и пожал плечами.
— Но ведь ты уже получила свою долю.
— Я получила долю от своего супруга, но долю от еврейского золота я не получала.
Чанакчиева испугала решительность жены. В доме, кроме их троих, никого не было. Капитан тоже встал, шевелюра на угловатой его голове сверкала чернотой, как просмоленный гроб.
— Сколько? — спросил Чанакчиев.
— Два слитка.
— Хорошо…
Они проводили его до сейфа, но, надо сказать, внутрь не заглядывали. Два слитка полетели на широкое кресло. Чанакчиева забрала их. Капитан шел следом, словно хотел прикрыть ее сзади. Хотя страха они не испытывали. Никто не посмеет жаловаться. Сразу же возникнут тысячи вопросов. Да и кто знает, сколько еще таких слитков в сейфе. Но ничего. Пусть подавится. Им хватит. Чанакчиева заперла двери спальни. Они сели на кровать. Слитки золота отсвечивали мягким блеском. Первой опомнилась Чанакчиева. Глядя ему в глаза, она сказала:
— Ну, не хочешь ли меня прикончить?..
— Зачем? — не понял Борис Развигоров.
— Чтобы взять все…
— Неужели мы пали так низко?..
— Значит, все-таки любишь?..
— Не знаю, люблю ли, но ты мне подходишь как женщина… Ты незаменима…
— Спасибо. Этого мне еще никто не говорил, даже князь, все были пентюхи… — И она подтолкнула к нему один слиток. — Бери…
Борис пожал плечами.
— Бери, бери… Сейчас такие времена… Может пригодиться…
За два дня, проведенные вместе, они все продумали. Капитан Борис Развигоров твердо решил съездить в Софию, чтобы понять, что там происходит, но нужно получить разрешение начальства. Это взяла на себя Чанакчиева, и в тот же день ординарец командира части привез необходимый документ. У командира была даже просьба к капитану: лично доложить ему по возвращении об истинной расстановке сил в столице. Он знал, что Борис служил в Генеральном штабе, и рассчитывал, что тот получит точные сведения.
Решили, что госпожа Чанакчиева поедет с ним. В сущности, они давно уже собирались в путешествие на ее машине. Она упаковала наиболее ценные вещи. То, что оставалось, обещал сохранить Димитр Филчев. Что можно было продать, она продала, не спешила расставаться только с яхтой. Надеялась, что тучи, возможно, рассеются и такое гнездышко, как яхта «Розовое будущее», снова соберет их всех. Она даже не предполагала, что больше не вернется в Кавалу, город стольких удачных для нее авантюр, город ее настоящей любви. Утром проехали Драму и Серее, а после полудня были уже в старых границах Болгарии. Путешествовали, как влюбленная пара, которая тратит деньги без счета и берет от жизни даже больше того, что дает ей сама. Капитан впервые пытался проявлять внимание к своей спутнице. «Уж не влюбился ли я?» — спрашивал себя этот эгоист и честолюбец. Эта женщина и вправду подходила ему. В ее больших, чуть выпуклых, разноцветных глазах всегда проглядывала необыкновенная возбужденность, ее чувственность граничила с сумасшествием — отсюда, наверно, и эта половая вакханалия. Капитан не любил читать, но встретил как-то это словосочетание в газетном фельетоне, и оно произвело на него большое впечатление. Половая вакханалия! Красивая, стройная, с гладкой шелковистой кожей, эта женщина сидела сейчас за рулем, и он вдыхал тонкий аромат ее духов с истинным наслаждением, словно видел ее рядом впервые в жизни. По пути они остановились переночевать. Гостиница была старой, с облупившейся штукатуркой, но они даже не заметили ее убожества. Их поездка смахивала на свадебное путешествие. Поздно вечером, уже засыпая, она сказала:
