Словно их соединила черная нить, создавая контур рисунка.
Жанна успокоилась, только увидев, как Об исследует сад под присмотром новой кормилицы, Жюстины. Прежняя – Фелисия, вырастившая Франсуа, – заметно одряхлела и проводила дни, греясь на солнышке по утрам и у камина по вечерам, после освежающего душу визита в церковь. Для Жанны она была свидетельницей всех событий ее жизни: Франсуа де Монкорбье, Филибер, Бартелеми, Жак, потом Жозеф – все они чередой прошли перед старой кормилицей, следившей за ними терпеливым взглядом совы на ветке. Она принимала участие теперь лишь в отбеливании белья, тайны которого выдавала постепенно и с большой неохотой: так, загрязненную белую ткань следовало посыпать золой и стирать с мылом, пятна от красного вина вымачивать в желтом вине, последнее же полоскание производить в большой лохани, добавив туда несколько капель уксуса.
Однажды вечером Жюстина позвала ее ужинать. Фелисия, сидевшая под липой с запрокинутой головой и скрестив руки на животе, не ответила.
– Фелисия! – крикнула Жюстина громче.
Жанна повернула голову и поняла. Она вскочила и, подойдя к старой кормилице, склонилась над ней.
– Она ушла, – прошептала Жанна. Деодат понял, Об – нет.
– Куда ушла?
Ее перенесли в спальню, совершили посмертный туалет, позвали священника из церкви Сен-Бернар, и Жанна устроила ей красивую погребальную службу. На могильном камне она велела выгравировать надпись:
ФЕЛИСИЯ ДЕСТАР,
верная служанка
господа и людей,
живет отныне
в вечном воскресном дне.
Смерть кормилицы погрузила Жанну в бесконечные раздумья.
Когда Жозеф вернулся из Тура, она спросила его:
– Куда мы уходим?
Он какое-то время смотрел на нее, и глаза его искрились.
– На кладбище, конечно.
– Жозеф! С самого начала жизни мы встаем по утрам, работаем, ложимся в постель, испытывая порой волнение и соединяясь срединными частями тела, получаем наслаждение, копим богатства, производим на свет детей – и все это предназначено для червей?
Он развернул на солнце штуку тонкого шелка, которая волшебным образом переливалась всеми цветами радуги. Об увидела ее, подбежала и хотела схватить. Отец накрыл ей голову легкой тканью, и она помчалась по аллее, словно бабочка, желая похвастаться кормилице.
– А что делают черви? – спросил он. – Возможно, такой же красивый шелк, как и этот. Возможно, мы служим материалом для шелков Господних.
– Но здесь, на земле? – настаивала она.
– Разве челнок на ткацком станке спрашивает: куда я иду? Бежит направо, потом налево, все это не имеет смысла.
Жанна подумала о ковре, который до сих пор служил ей образом, в котором воплощалось ее существование.
– И все же, – вновь заговорил Жозеф, – завершив свой путь, челнок соткал прекрасную штуку шелка. Или сукна.
– А ты заработал чуть больше денег. Но деньги, они-то зачем?
– Это как климат, – ответил Жозеф с улыбкой.
– Климат?
– Самое прекрасное из времен года. Спасение от холода. И еще спасение потомства. Деньги – это лето. Я ответил на твой вопрос?
Она вздохнула:
– А другого ответа нет?
– Быть может, есть, – сказал он, взяв на руки Об, которая вернулась к нему. – Ведь мы всегда видим только частицу того, что нас окружает. Платон говорит, что мы все живем в пещере, перед которой проходят разные люди, но мы видим лишь тени на стене. Я буду более скромен и сравню нас с мышами, высунувшими нос из норы: они видят только дощатый пол, ноги и кошек.
Она засмеялась.
– У нас всегда лишь один пункт обзора, – добавил Жозеф.
– Напиши для меня книгу. Мы попросим Франсуа ее напечатать.
Двадцать седьмого мая 1472 года небо Людовика XI прояснилось: его младший брат Карл, чье ничтожество можно было сравнить только с его честолюбием, скончался от загадочной болезни. Известно, что принцы, созданные из небесной субстанции, никогда не болеют, и настоятель аббатства Сен-Жан-д'Анжели распространил слух, что Карл был отравлен своим братом, – это стоило ему аббатства. Тем временем Людовик поспешил вновь прибрать к рукам провинцию, которая было ускользнула от него, – Гиень. В том же году Людовик убедился, что имя Жанна приносит счастье династии Валуа: Карл Смелый имел неосторожность осадить Бове, но с позором отступил, поскольку жителей города настроила на воинственный лад некая Жанна Лене, получившая впоследствии прозвище Жанна Кирка. На прощание Бургундец выжег все окрестные деревни.
В мае следующего года по королевству и провинциям прошел тревожный слух: Людовик тоже нездоров. Он страдал невидимостью – страшная болезнь для публичной фигуры. Причиной его добровольного затворничества стало воспаление мозга, иными словами – менингит. Враги короля торжествовали: наследнику престола исполнилось всего три года, а регентскую власть по распоряжению Людовика должна была получить женщина – его дочь Анна.
Они просчитались: король выздоровел и вновь появился на людях. А его враг Жан Арманьяк, один из лигеров, союзников Карла Смелого, неожиданно скончался.
В 1474 году еще один лигер, Иоанн Алансонский, умер в тюрьме. Карл Смелый вынашивал планы захватить Париж. Естественно, он надеялся на помощь англичан. Эдуард IV действительно приехал, но не застал Бургундца: тот был занят подавлением мятежа в Нойсе на Рейне, где его любили ничуть не больше, чем в Париже. Людовик воспользовался этим, чтобы подписать со своим врагом перемирие на семь лет – оно должно было длиться десять, но английский парламент начал торговаться. Для Карла Смелого это было великим несчастьем.
Итак, Людовик XI начинал укреплять свои позиции. Но в том же 1474 году король Рене написал завещание, согласно которому Лотарингия отходила его внуку Рене II де Водмону, а Прованс и Анжу – племяннику Карлу, графу Мэнскому. Ни за что, тут же парировал Людовик: Анжу наследовался только по мужской линии, а графа Мэнского, своего двоюродного брата, король на дух не выносил. Парламент указал на эти обстоятельства Рене Анжуйскому, посчитав его завещание изменническим и направленным против блага королевства. По правде говоря, Людовик с нетерпением ждал, когда его дядя отправится слушать концерты в раю, чтобы прибрать эти провинции. По смерти Рене Анжуйского его владения отойдут к французской короне, и баста.
Все эти интересные события прямо затрагивали Жанну и Жозефа, поскольку могли осложнить или, наоборот, облегчить торговлю сукном и шелком. Действительно, где правил король, можно было спокойно заниматься коммерцией, где заправляли его противники, это было невозможно. Так, когда Людовик вернул себе Нормандию, в Кане возникла ярмарка. Ибо король благоволил торговле: он учредил также ярмарку в Сен-Жермен-де-Пре и возродил ярмарку в Ленди, рядом с Сен-Дени. Заключенное с Англией перемирие позволило возобновить торговлю с этой страной, которая тут же проявила жадный интерес к французским шелкам в целом и газовым тканям Жозефа де л'Эстуаля в частности. Впрочем, опасения оставались: все помнили, как в 1471 году, в ходе войны Алой и Белой розы, еще до перемирия, подписанного королями Франции и Англии, Эдуард IV при поддержке Карла Смелого сокрушил своего врага Генриха VI Ланкастерского, союзника Франции, и выставил за дверь всех французских торговцев.
Итак, за исключением феодалов, всем было выгодно, чтобы король Франции восторжествовал над своими противниками. Королевство страдало от раздоров, и свидетельством тому могло служить короткое стихотворение Жана Мешино, придворного поэта герцога Бретонского:
– Сир!
– Чего тебе?
– Выслушайте!
– Что?
– Мнение мое.
– Ну, говори…
– Ведь я…
– Кто?
– Бедная страна твоя…
– А я король и правлю не шутя.
– О, да!
– Ты мне должна…
– Должна?..
– Повиноваться!
– А вы должны мне?..
– Ничего, дитя!
Жозеф и Жанна постоянно следили за новостями, которые узнавали прежде всего из бюллетеней, выпускаемых время от времени ломбардскими банкирами и негоциантами тевтонской Ганзы; помимо этих итальянских awisi и немецких Zeytungen были еще маленькие генуэзские газеты, доставляемые курьерами через Милан в Женеву, Лион или Роттердам. Благодаря своим связям Жозеф добился предоставления этой услуги, весьма, впрочем, дорогой. Кроме того, дом в Анжере стал в некотором роде постоялым двором для французских и иноземных торговцев, путь которых пролегал через Анжу. Жозеф обменивался с коллегами, банкирами или суконщиками, сведениями о ценах на пряности, ткани и оружие в Лондоне, Мадриде или Женеве, а также известиями о решениях, союзах, займах, кончинах, свадьбах и здоровье правителей, от которых зависела участь простых смертных.
– Вот как судьба управляет нашими чувствами и мыслями, – заметил Жозеф. – Мы стали сторонниками короля, которого никогда не видели.
