— Военно-политический заговор против Советской власти,— Сталин дал обобщенную формулировку,— стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами,— он перечислил состав руководящего центра в том порядке, как это было в заявлении Тухачевского,— это ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам германских фашистов.
Никто не обратил внимания на анахронизм — рейхсвер, вместо вермахта, превращавший обвинение в сотрудничестве с фашизмом в исторический ляпсус. Характеризуя заговорщиков, всех, кроме Бухарина, Рыкова и Гамарника, объявил шпионами.
— Он оперативный план наш,— словно сдерживая себя из последних сил, обрушился на Тухачевского,— оперативный план — наше святае святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион... Якир систематически информировал немецкий штаб... Уборевич — не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно, сам лично информировал, Карахан — немецкий шпион, Эйдеман — немецкий шпион, Корк информировал немецкий штаб начиная с того времени, когда он был у них военным атташе в Германии.
Получалось, что почти все — Тухачевский, Рудзутак, Карахан, Енукидзе — были завербованы одной- единственной женщиной, датчанкой Жозефиной Енсен, работавшей все на тот же рейхсвер.
— Это военно-политический заговор,— как гвозди вколачивал вождь отброшенное Гитлером наименование.— Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось,— казалось, его излюбленным повторениям не будет конца, как обращению комет в пустоте.— Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству, с тем чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из десяти патентованных шпиков и трех патентованных подстрекателей-шпионов. Это агентура германского рейхсвера,— возвращались по вытянутой эллиптической траектории ледяные ядра-слова.— Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка.
Люди сидели одурелые, как от угарного газа. Навязчивые повторения, их апериодичные циклы, убогая нищета лексики.
— Прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных,— Сталин потребовал «сигналов». Рубил с плеча: военная разведка ни к черту не годится и засорена шпионажем, внутри чекистской разведки целая группа работала на Германию, Японию, Польшу. Нетрудно было догадаться, что ожидает разведчиков, если по военной линии уже было арестовано триста — четыреста человек. Он так и сказал: триста — четыреста. Сотня — не в счет.— Если будет правда хотя бы на пять процентов, то и это хлеб.
В прениях выступили сорок два участника. Сталин внимательно регистрировал проклятия в адрес врагов и заверения в преданности. Военных должны судить сами военные. Пусть покажут, кто чего стоит.
— Срок вам — неделя,— предупредил Ежов, вернувшись в наркомат из Кремля.
Назавтра, после встречи со Сталиным, Молотовым и Кагановичем, он объявил, кого отобрали для процесса: Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков, Путна,— общее групповое дело на восемь человек.
Вышинский и помощник главного военного прокурора Суббоцкий менее чем за два часа провели допрос (пятнадцать минут на каждого) и удостоверили правильность показаний, данных на следствии.
— Все верно, Андрей Януарьевич? — спросил Ежов, принимая протоколы.— Можно отсылать товарищу Сталину?
— Хорошо поработали чекисты!
Девятого июня Вышинский подписал обвинительное заключение. В этот день его дважды принял Сталин. Выходя что-то около полуночи из кабинета, Андрей Януарьевич чуть не столкнулся с Мехлисом, но успел отскочить и церемонно раскланялся.
На следующее утро Вышинский выступил на пленуме Верховного суда с сообщением о деле. На пленуме было образовано Специальное судебное присутствие, куда вошли видные военачальники.
Дело было закончено, поступило в суд, а из подсудимых продолжали выбивать показания. Намечались вторые, третьи и более дальние эшелоны. Члены только что избранного присутствия — новый начальник Генштаба Шапошников, командармы Дыбенко, Каширин — первыми стояли на очереди.
«Время всякой вещи под небом».
Самая приятная вещь на свете, якобы сказал на дружеской пирушке вождь, это дождаться своего часа, отомстить врагу и спокойно лечь спать.
Он все помнил, за всем наблюдал и ничего не упускал из поля зрения. Нацелив Мехлиса на самый высокий градус пропагандистской парилки, не забыл подготовить маленький фокус.
Накануне процесса, за считанные часы до суда, последствия которого скажутся на судьбе всего человечества и будут неисчислимы, «Правда» и «Известия» одновременно печатают статью «История и современность (по поводу книги Е. Тарле «Наполеон»)».
«Враги народа, боящиеся дневного света, люди, прячущие свое подлинное лицо, охотно избирают историческую литературу в качестве орудия своей двурушнической, вредительской деятельности... Книга Тарле о Наполеоне — яркий образец такой вражеской вылазки».
Бедный академик! Он испил свою чашу сполна. Его уже арестовали и судили — по обвинению в принадлежности к контрреволюционному монархистскому заговору. Еле удалось вырваться из ссылки. После такой статьи можно ждать чего угодно. Вплоть до высшей меры. О намеченном на завтра мероприятии он, надо думать, не догадывался. Однако заподозрил, что принесен в жертву государственным интересам: бдительность. Но почему именно он и за что? Говорили, что Сталин ждал этой книги, собирался стать первым ее читателем. Значит, не понравилось самому?
Насилу удалось задремать после трех таблеток снотворного. Но не успел он провалиться в забытье, как зазвонил телефон.
— Товарищ Тарле?.. Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.
Напольные часы пробили два удара — его излюбленный час.
— Здравствуйте, товарищ Тарле. Вы, наверное, немножко огорчены? Не стоит огорчаться. Статья о книге «Наполеон» не соответствует оценке, которую дает руководство партии. Будет дано разъяснение. Всего вам хорошего, товарищ Тарле.
Утром оба ведущих органа так же дружно поместили опровержение.
«...Из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле — самая лучшая и ближе к истине».
— С-слава те гос-споди...
На сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе Евгений Викторович сперва и внимания не обратил.
А страна и мир замерли в ожидании.
Превратности судьбы «Наполеона» тоже не прошли незамеченно. Выходит, возможна все-таки справедливость? И сколь беспромедлительно ее торжество. Как молния с сияющих высот.
— Есть только одно солнце,— объяснил Каганович, когда старая знакомая попросила его вступиться за арестованного мужа.— Все остальные — только маленькие звездочки.
Над башнями Кремля зажгли рубиновые звезды, далеко видимые в ночи.
Лето летело к солнцестоянию.
Ожидался невиданный урожай.
Извержению вулкана обычно предшествуют предвестники: выбросы газа, толчки. Наблюдаются и аномалии в поведении животных, домашних и диких. Лошади рвутся из конюшен, с жалобным воем мечутся по улицам собаки, покидают свои земляные укрытия змеи и скорпионы. Но не люди. Люди обычно спокойно спят или предаются любви, о чем лишний раз напоминают гипсовые слепки Помпеи.
