— Он похож на Агриппину, — хмуро отозвался Макрон. — Но золотистые кудри явно унаследовал от отца.
— Жаль, что вместе с золотистыми кудрями нельзя передать сыну золотое сердце! Если бы ты знал, как я раскаиваюсь в том, что из-за моих интриг погиб Германии. Чем больше я думаю о нём, тем больше убеждаюсь в том, что такой человек, как он, не предал бы меня. Ужасно, что я столь поздно это осознал... Да! Из Германика вышел бы отличный правитель мира. Но его нет. Есть лишь его единственный уцелевший в живых сын Гай. Что ещё ты о нём знаешь?
— У него неплохое образование. Несколько лет он жил у Ливии, она занималась его воспитанием. А потом вновь перебрался в дом к бабушке. Антония любила Калигулу, ибо, кроме него и Гемелла, у неё нет внуков. Есть лишь внучки. Вместе с Калигулой у неё росли Агриппина Младшая, Друзилла и Ливилла. Недавно Агриппина вышла замуж и переехала к мужу. Ходили сплетни, что Гай домогался её, когда она жила рядом, но безуспешно. Однако почему вы вдруг проявили к нему свой интерес?
— Видишь ли, Макрон, я совершил в жизни много зла, — вздохнул Тиберий. — Я потопил Рим в крови. Но я был жесток по двум причинам. Первая — я хотел, чтобы в государстве исполнялись законы. Вторая — меня окружают коварные враги, и я никому не верю.
К родственникам своим я был не менее беспощаден, чем к остальным подданным. Агриппа Постум, юный Нерон, его брат Друз, моя жена Юлия... — они стали жертвами моей жестокости. Я отдавал приказы о расправах над ними, действуя не только в интересах Империи, но и в своих собственных.
Но я не хотел гибели Агриппины. Я подписал указ о её освобождении, но она уже оказалась мертва. Меня это мучает. И я спустя долгие годы после её смерти решил частично искупить вину перед родителями Гая. Он мой единственный кровный родственник, способный править Империей. И он поэтому достоин лучшей участи, чем терпеть жалкое существование в бабкином доме и тискать рабынь по углам...
— Неужели вы решили назначить Гая Калигулу своим преемником? — прошептал Макрон.
— Я ещё пока ничего не решил. Но я виноват перед ним и сейчас, в старости, особенно остро ощущаю свою вину, — пробормотал Тиберий. — Поэтому я хочу ввести его в число своих приближённых. Пусть он прибудет на Капри. Постепенно его узнают те, кто оставался мне верен все эти годы, и если когда-нибудь он станет кесарем, они будут ему доброй поддержкой. А до тех пор пусть он учится у меня царствовать.
— Вы доверяете ему? — спросил Макрон тревожно.
— Я никому не доверяю, — повторил Тиберий. — Поэтому буду наблюдать за Гаем и хорошо подумаю, прежде чем назначить его преемником.
На этом Тиберий закончил свой разговор с Макроном. Командир преторианцев оставил его покои, погруженный в недоумение. То, что Тиберий неожиданно решил вызвать Калигулу на Капри, изумляло его. Прежде Тиберий не проявлял никакого интереса к сыну Германика. Но разве мог Макрон угадать всё, что происходило в сердце у старого кесаря.
— Быть может, Калигула будет неплохим правителем, — прошептал Макрон. — По крайней мере, вряд ли он проявит большую жестокость, чем мы уже видели от Тиберия.
По мнению Макрона, выбор кесаря в пользу Гая выглядел вполне разумным. К тому же Макрону в этом назначении виделась собственная выгода, ведь если Гай начнёт учиться у Тиберия, юноше понадобятся советники. А Макрон мог стать сначала таким советником а в будущем — влиятельной фигурой. Он решил подружиться с Гаем.
Приезд Калигулы назначили на вторник. К этому дню на вилле Юпитера готовился праздник по случаю прибытия родственника.
Впрочем, весёлое настроение кесаря омрачала ужаснувшая его новость. Когда он переодевался в пурпурную тунику, рабы, трепеща от страха, доложили ему, что его любимый аспид погиб. В полдень змей, по обыкновению, выполз погреться на террасу, где был атакован муравьями. Спастись аспиду не удалось.
Тиберия очень огорчило это известие — он любил змея. Спускаясь по лестнице в вестибюль, он рассказал о случившемся Макрону:
— Муравьи сожрали аспида... Вам следует опасаться простолюдинов согласно примете, — произнёс Макрон.
Тиберий в ответ нахмурил брови.
— Простолюдины не так опасны, как вельможи, — возразил он.
В вестибюле собрались многие люди из числа его ближайшего окружения — патриции, солдаты, слуги. Все с нетерпением ждали прибытия Гая Калигулы, про которого уже пошли слухи, будто кесарь принял решение сделать его своим наследником.
Тиберий стоял в центре вестибюля, в торжественных одеждах, золотом венце и изящных сандалиях. Край фиолетового плаща был переброшен через изгиб локтя. На запястьях сверкали браслеты. Его осанка, невзирая на возраст, хранила стать. Истинная осанка царя.
Солнечные лучи потоками врывались в распахнутые окна. Они озаряли толпу у лестницы на мозаичном полу и падали на высокую мраморную статую Тиберия. Статуя словно повторяла ту позу, в которой кесарь теперь стоял и ждал Гая...
Наконец слуги распахнули тяжёлые резные двери и в вестибюль вошли несколько незнакомых Тиберию людей в сопровождении римских солдат. К ним приблизился Макрон и его преторианцы.
Среди этих прибывших визитёров Тиберий узнал лишь Клавдия. За годы, что они не виделись, его племянник располнел, вьющиеся волосы его поседели, но он по-прежнему не интересовался ничем, кроме истории, и, даже приехав на виллу, прижимал к груди какую-то книгу.
— Государь, — сказал Макрон, делая шаг к Тиберию, — позвольте вам представить Гая Калигулу, сына Германика, вашего двоюродного внука.
Незнакомцы из свиты Гая расступились, пропуская вперёд высокого юношу с тощими руками и ногами, одетого в воинский панцирь и короткую тунику. Золотистые кудри Гая оказались не такими густыми, как у Германика. В выражении его красивого лица проскальзывало что-то необъяснимо отталкивающее. У него был крупный прямой нос, насмешливые тонкие губы, сверкающие зелёные глаза и бледная кожа, усыпанная веснушками.
«Он знает, что это я убил Германика», — подумал Тиберий, с интересом изучая гостя. Однако Гай ничем не выдал ненависти, которую испытывал. Представ пред Тиберием, юноша отвесил ему глубокий поклон.
— Ave Caesar! — сказал он. — Мне лестно, что вы пригласили меня погостить.
— Наконец-то мы встретились, Гай, — ответил Тиберий.
— Едва наша галера приблизилась к берегам Капри, как я сразу же восхитился удивительной и красивой местностью! — заметил Гай.
— Ты любишь красоту?
— Обожаю!
— И ты прежде не бывал на Капри?
— Никогда.
Подойдя к нему, Тиберий заключил юношу в объятия.
— Прости меня за всё, Гай, — проговорил он. — Я знаю, как много бедствий ты вытерпел по моей милости.
Отстранившись, он взглянул в зелёные глаза Калигулы, и на миг ему показалось, будто он прочёл в них гнев. Но уже через секунду Калигула заставил себя улыбнуться.
— Я знаю, что вы действовали во благо Рима, — молвил он.
— Когда-нибудь ты поймёшь, почему я так поступал, — ответил Тиберий.
— О, да! — воскликнул Калигула. — Я же тут для того, чтобы учиться царствовать... Так мне сказал Макрон!
Метнув на Марона суровый взгляд, Тиберий мрачно усмехнулся:
— Ты на всё готов пойти, чтобы царствовать? — резко спросил он Гая и, протянув вперёд руку, взял его за подбородок.
Гай не боялся Тиберия. Он держался очень самоуверенно и даже дерзко.
— Моё будущее целиком находится в вашей власти, государь, — твёрдо произнёс он. — Если вы решите, что я достоин царствовать, я приму власть! Ну а пока я намерен во всём вам угождать!
Прищурившись, Тиберий внимательно глядел на него.
— Ты не боишься меня, Сапожок, — хмыкнул он. — И мне это нравится. Твои родители были очень храбрые люди и, несомненно, передали тебе столь редкую добродетель. Иди со мной. По случаю твоего приезда я устроил пир.
Отпустив Калигулу, Тиберий пошёл к галерее, ведущей в трапезную. Свита, преторианцы и прибывшие из Рима вельможи последовали за ним. У поворота Гай настиг Тиберия вновь и осведомился:
— Направляясь к вашей вилле через сад, мы видели павлинов. У вас есть и другие животные?
— Да, на вилле есть мартышки, — ответил Тиберий. — Я люблю животных всем сердцем, Сапожок. Поверь, ни одно животное не убивает ради выгоды. В нашем мире, полном лжи, только животные умеют быть по-настоящему верными. Их нельзя подкупить звоном монет. Им не нужна власть. Я держал при себе аспида, но он погиб. Зря я позволил ему гулять в саду.
— Вы любите животных. Но есть и люди, достойные любви.
— Есть! И я ценю их верность! А для мерзавцев у меня придуманы различные наказания.
— Хотелось бы взглянуть, — молвил Калигула.
— О, ты увидишь всё своими глазами! — ответил Тиберий.
