На Елисейских полях Леа не могла избавиться от ощущения, что все ее разглядывают. Каждую минуту она готовилась услышать:
— Следуйте за мной, мадемуазель.
Может быть, просто померещилось, но ей вдруг показалось, что она узнала юношу из книжного магазина. С трудом удалось ей взять себя в руки и не броситься бежать.
Метро было переполнено. Леа оказалась зажата между немецким солдатом, который безуспешно старался на нее не наваливаться, и крупной сильно надушенной девушкой. На площади Согласия Леа пересела, как и та крупная девица.
Было уже 6.30, когда она толкнула дверь на Университетской. Смех Лизы — вот первое, что она услыхала, а потом и чуть более сдержанный смех Альбертины. Кто же мог так рассмешить сестер де Монплейне? Она вошла в будуар, остававшийся единственной комнатой, которую сносно обогревали с помощью заменившей центральное отопление дровяной печки. Сидя на скамеечке, Франсуа Тавернье потирал протянутые к огню руки. При появлении Леа он встал.
— Моя дорогая, почему ты нам не сказала, что встретила месье Тавернье? — воскликнула Лиза.
— …и что даже обещала с ним поужинать? — прибавила Альбертина.
— Утром у меня не было времени.
— Тебе бы следовало поблагодарить месье Тавернье за чудесные цветы.
— Право, мадемуазель, это пустяки. Вы не забыли, что мы ужинаем вместе?
— Нет, нет. Извините, я пойду, переоденусь.
— Не стоит. Вы выглядите прекрасно. Место, куда мы пойдем, самое простое. Простое, но хорошее.
— Только причешусь — и я ваша.
Через четверть часа Леа вернулась. Она переоделась и успела подвести глаза.
— Месье, не привозите ее слишком поздно. По нынешним временам это опасно!
— Доброго тебе вечера, дорогая. Поешь, как следует, — донесся голос Лизы.
Ничто не говорило о том, что здесь находится ресторан. Поднявшись на третий этаж респектабельного дома по улице Сен-Жак, Франсуа позвонил условным звонком. Дверь приоткрылась, потом распахнулась.
— Месье Франсуа!
— Здравствуйте, Марсель. Как всегда в форме?
— Не могу пожаловаться. Вы пришли очень кстати. Я получил кусок говядины. Хотя, если предпочитаете перепелов или цыплят…
— Полагаюсь на вас. Уверен, что, как обычно, все будет превосходно.
— Что вы скажете о шабли на аперитив?
— Чудесно. Найдите нам тихий уголок.
Не решаясь посмотреть на Леа, тот сказал:
— Право, кроме спальни, больше поместить некуда.
— Ну что же, сойдет и спальня.
Заведение было не лишено своеобразия. В четырехкомнатной квартире супруги Андрие устроили подпольный ресторан с узким кружком завсегдатаев, которые ревниво сохраняли в тайне его адрес. Естественно, ближайшие соседи все знали, но их молчание вознаграждалось самым выгодным образом.
В семейной столовой вокруг стола рассаживались двенадцать сотрапезников. Ей придавали домашний, очень милый уют буфет в стиле Генриха II, сервировочный столик, скверные картины с изображениями сельских сцен на стенах, оклеенных поблекшими обоями в цветочек, люстра, дающая скудное освещение, скатерть в красную клетку, тяжелые тарелки из белого фаянса, большие стаканы, разрозненные ножи, вилки и ложки.
Этот добродушный провинциализм был свойствен мадам Андрие. И душевные, и кулинарные достоинства этой пышной жизнерадостной женщины раскрывались у плиты. Уроженка Сен-Сирк-Лапопи департамента Лот, она не утеряла бахвальства, свойственного жителям этого щедрого края, но главным образом сохранила отношения с многочисленными родственниками, доставлявшими ей трюфели, паштет из гусиной печенки, разную птицу, копчености в изобилии, чудесный кагор, ореховое масло, самые лучшие фрукты, самые свежие овощи и даже немного тайком выращенного табака.
Конечно, чтобы обеспечить регулярность поставок, приходилось кое-кого подмазывать. Когда месье Андрие спрашивали, каким чудом у него клубника появилась раньше, чем в «Максиме», «Ледуайене» или «Каррере», он с гордостью отвечал: «Все обеспечивают только французы». У супругов Андрие можно было не опасаться, что натолкнешься на немецкий мундир. Основную массу посетителей составляли зажиточные отставники, университетские деятели, писатели, богатые торговцы и несколько известных художников и актеров. Временами там можно было встретить более бойких мужчин и более легкомысленных женщин, но откровенность и прямота хозяйки их быстро отпугивали.
Перед войной чета содержала скромный ресторан с кухней округа Керси, где Франсуа Тавернье постоянно бывал. Очень скоро и муж и жена начали испытывать к этому некапризному и щедрому клиенту нечто большее, чем симпатию. В конце прошлого года бомба положила конец их процветанию. Они мгновенно утратили все.
И именно Тавернье нашел им квартиру на улице Сен-Жак. На Блошином рынке им удалось дешево купить мебель. При объявлении перемирия они, как большинство французов, испытали немалое облегчение. Вернулся их единственный сын. Марта Андрие быстро сообразила, какую выгоду сможет извлечь из множества оставшихся в деревне родственников. Как и перед войной, дядюшки и кузены стали ее поставщиками. Благодаря вмешательству в нужных местах Франсуа Тавернье подпольный ресторан вот уже год, как процветал.
Успех вынудил расставить столы повсюду: шесть — в гостиной, три — в прихожей, а один — даже в спальне самих супругов Андрие. Но тот столик держался только для друзей.
В супружеской спальне довольно красивый подсвечник освещал стол. Его двойник стоял на комоде, который служил сервировочным столиком. Наверняка из стыдливости постель была скрыта за китайской ширмой, которая резко контрастировала с окружающей обстановкой.
Прежде чем сесть за стол, Франсуа должен был пойти полюбоваться внуком хозяина, своим крестником. От совершения этого обряда ускользнуть он не мог, рискуя обидеть этих хороших людей. Увидев его с ребенком на руках, Леа громко расхохоталась.
— Вам это совсем не к лицу. Не знала, что вы любите детей.
Он улыбнулся ей. Малыш пускал слюни на его рубашку.
— Я их очень люблю. А вы?
— Совсем нет. Нахожу их надоедливыми и шумными.
— В один прекрасный день ваше мнение изменится.
— Не думаю, — сухо возразила Леа.
Он вернул ребенка матери.
— Поздравляю, Жанетта. Мой крестник хорошеет с каждым днем.
Женщина покраснела от удовольствия.
— Пришлю мужа принять ваш заказ.
Франсуа помог Леа усесться. В колеблющемся пламени свечей словно оживали драконы на ширме, а лицо девушки выглядело нежным, чему, впрочем, противоречил ее взгляд. Франсуа молча смотрел на нее.
— Перестаньте так на меня пялиться.
— За последние месяцы я часто пытался представить себе ваше лицо…
С бутылкой в руке вошел сын хозяина.
— Месье Франсуа, вот и я. Извините, заставил вас ждать. Но сегодня вечером много народа.
— Здравствуйте, Рене. Как дела?
— Ничего, месье Франсуа. Что вы скажете, если на закуску будет немного печеночного паштета, деревенской ветчины и фаршированные гусиные шейки?
— Очень хорошо.
— Затем мама вам приготовит курицу с лисичками и томленной в гусином жире картошкой, салат на ореховом масле. А на сладкое — шоколадный мусс.
— Да-да! — воскликнула Леа.
— Пусть будет шоколадный мусс. И дайте нам бутылку вашего кагора.
— Хорошо, месье Франсуа. Попробуйте-ка это шабли, — протягивая стакан, сказал он.
— М-м-да, неплохо.
— Не так ли?
Рене налил Леа, долил стакан Франсуа и вышел.
Какое-то время они пили молча.
— Расскажите, как складывается ваша жизнь. Но прежде — что нового у мадам д'Аржила?
— У нее все обстоит очень хорошо. Родила мальчика, которого назвала в честь де Голля Шарлем.
— Меня это не удивляет. А что — ее муж?
— Два раза бежал. Во второй раз успешно. Он присоединился к генералу де Голлю в Лондоне.
Леа сказала об этом с гордостью и вызовом и сразу же об этом пожалела. Франсуа Тавернье читал по ее лицу, как по открытой книге.
Один за другим выпил он два стакана вина. Ему следовало бы с ней поговорить. Но что мог бы он ей сказать? Ее испуг и недоверие были бы для него невыносимы. Как же дать ей понять?
— Леа…
Она медленно подняла на него глаза.
— Да?
— Лоран поступил прекрасно, примкнув к генералу де Голлю. Поступок мужественный, но вам лучше бы о нем не рассказывать никому, даже мне.
— Вы хотите сказать, вам, прежде всего?
Он устало улыбнулся.
— Нет, мне вы можете говорить все. Последствий это иметь не будет. Напротив, вчера меня очень обеспокоило ваше знакомство с тем подонком, Рафаэлем Малем.
— Он давний приятель. Почему вы называете его подонком? В конце концов, он бывает у тех же людей, что и вы.
— Попали! Тут вы правы. Но только в этом. Есть много оснований считать его мерзавцем. Одно из них — за деньги он без колебаний выдает своих друзей гестапо.
