Гости оцепенело молчали. Действительно, оскорбление было нанесено гостю, такому же делегату, как и они.
— Я ухожу, простите меня, братья, — обращаясь ко всем, сказал Саид.
— Подожди, мулла, зачем ты говоришь неправду? Зачем сеешь смуту и смятение в сердцах хороших людей? — вдруг громко закричала ханша, и головы всех повернулись к ней.
— Я сказал правду… Вот она, чашка… где ж цыпленок? — еще громче, возмущенно закричал Саид, держа в руках пиалу и показывая ее всем.
— Ай-яй-яй, мулла, ай-яй-яй, божий человек! Что это с тобой приключилось? — с нескрываемым смехом, очень участливо заговорила Паху-Бике. — Сегодня, всего только часа два назад, ты отсюда, из Хунзаха, видел, как русские куры лезли на стены благословенной Мекки, а сейчас у себя под носом цыпленка не видишь? Э-эй! — поворачиваясь к стоявшим у стен слугам, закричала ханша. — Помогите святому найти его цыпленка!
Рослый аварец-слуга, шагнув к онемевшему, начинавшему что-то понимать Саиду, на глазах у всех быстро разгреб пальцами рис и вытащил отлично зажаренного, крупного цыпленка.
— Как же это так? — продолжая издеваться над раскрывшим от изумления рот муллой, спросила ханша. — За тысячу фарсагов видишь кур, а под носом не замечаешь цыпленка?
Хохот делегатов заглушил ее слова. Холодный пот выступил на спине Саида. Он перевел глаза, но все смеялись, даже англичанин Монтис и тот, отвернувшись в сторону, хохотал, прикрывая рукой лицо. Один только персидский посол злыми, округлившимися глазами с ненавистью и отвращением смотрел на него.
Смеялись даже слуги, стоявшие у входа, а старая ведьма-ханша с притворным участием, смиренным голосом продолжала:
— Откуда ты взял, Саид, будто известный своей праведной жизнью имам Гази-Магомед призывает мусульман Дагестана к священной войне с русскими?
Мулла, подавленный хитростью ханши, молчал.
— Что ж молчишь, мулла?.. Нехорошо, когда человек такой святой жизни, как ты, начинает обманывать народ! — укоризненно качая головой, продолжала Паху-Бике. — Мы только сегодня получили от праведника, да сохранит аллах на долгие дни его жизнь, вот это письмо… На, прочти его громко нашим гостям. — И она протянула Саиду письмо Шамиля.
Еще не придя в себя от поражения, мулла взял письмо, поднес его к глазам и стал долго и напряженно вглядываться в него.
— Читай… ну, читай же! — насмешливо и торжествующе выкрикнула ханша. — Э-э, да ты ведь, ученый человек, вверх ногами держишь его… Видно, ты знаешь арабский язык так же, как умеешь находить курицу в плове.
И снова хохот делегатов покрыл ее слова.
— Как же ты учился в Каире, в светоче науки и рассаднике арабской грамоты, благословенном Аль-Асхаре, на каком языке ты разговаривал с султаном турок, поведай нам эту тайну, о Саид-эфенди! — продолжала безжалостно насмехаться ханша. — Значит, ты и тут соврал, негодный! — переходя на властный и злой тон, выкрикнула она. — Ты, нечестивец, хотел втянуть нас в войну, обманывая народ именем аллаха. Ты проходимец и вор, и если бы не был приближенным нашего гостя, эльчи шаха Ирана, мы бы высекли тебя посреди нашего двора, а затем отрубили бы язык как негодяю и хулителю веры. Эй, обезоружить его! — крикнула ханша, и сейчас же двое рослых аварцев сорвали с побелевшего от позора и страха муллы его широкий позолоченный кинжал.
— А вам, уважаемый эльчи, — обращаясь к сидевшему с потемневшим лицом послу, сказала ханша, — мы бы советовали не общаться с такими ничтожными людьми, как этот, — презрительно ткнув в Саида пальцем, закончила Паху-Бике.
Лицо посла побагровело, он молчал, не поднимая глаз.
Абу-Нуцал громко прочел письмо Гази-Магомеда.
Делегаты с удовольствием слушали письмо. Война с русскими из-за интересов Ирана им не была нужна. Они кивали головами, слушая письмо.
— Справедливые слова, верно говорит праведник! Имам прав. Зачем нам эта война? — говорили они, и посол понял, что его миссия провалилась.
Монтис с невозмутимым видом по-английски сказал Фиц-Моррису:
— Неудача! Этот болван погубил так хорошо начатое дело!
— Не угрожает ли нам арестом эта неудача? — осведомился Фиц-Моррис.
— Нет. У этих скотов чрезвычайно развито чувство гостеприимства, — ответил Монтис, ласково глядя на Абу-Нуцала.
— Ешьте, дорогие гости, и пусть вас не беспокоит выходка этого шута, — сказала ханша. — Сейчас мой люфти потешит нас и покажет вам фокусы. Вы узнаете, как можно разговаривать с самим собою. Входи, Али! — сказала она.
В зал, кувыркаясь и делая огромные прыжки, вбежал невысокий человек в бешмете и желтых чувяках. Он сделал сальто, перевернулся и, выкрикнув «салям», стал возле муллы.
— Здравствуй, праведный мулла! — кланяясь, сказал он.
Саид нахмурился и отвернулся, и вдруг все присутствующие услышали:
— Здравствуй, мой дорогой Али… Как твои дела?
— Ничего, хороши, а твои, говорят люди, плохи. Правда это?
Мулла не выдержал и рванулся вперед, но дюжие аварцы крепко держали его. Люфти перевернулся через голову и недоумевающим голосом спросил:
— Братец, что с тобой, живот, что ли, заболел, что ты так корчишься?
Присутствующие засмеялись, а чревовещатель голосом, очень похожим на голос муллы, ответил:
— Еще бы не корчиться, когда почтенный эльчи завтра же прогонит меня. А где я тогда найду плов и теплую постель?!
Хохот покрыл его слова. Персидский посол медленно встал и, важно оправив свое платье, не глядя на ханшу, сказал Абу-Нуцалу:
— В моем лице, высокорожденный хан, ты оскорбляешь самого хункяра и железоеда, страшного во гневе шаха Ирана! Надеюсь, ты понимаешь это, хан?
— Не стоит сердиться, дорогой эльчи, из-за пустяков. Желая потешить нас, вы привезли с собой своего шута, — он кивнул головой на муллу, — а мы показали вам своего. На наш взгляд, наш шут лучше, он, как видите, и прыгает через голову, и по канату ходит, и даже животом разговаривает не хуже вашего.
Посол, не дослушав хана, шумно вышел из-за стола и, проходя мимо ханши, многозначительно сказал:
— Вы пожалеете обо всем этом, когда страшные в бою войска нашего непобедимого шаха, уничтожив русских, ринутся на Кавказ.
— Ничего… Мы, дорогой эльчи, внуки тех самых дагестанцев, которых, как вам известно, не смог в свое время покорить сам железный хромец, великий Тимурленк, — улыбаясь, ответил Абу-Нуцал, — и мы сыновья тех, от которых бежал ваш знаменитый шах Надир. С помощью аллаха и нашей дагестанской шашки мы сумеем отстоять свои горы.
Посол вышел, за ним двинулись англичане. Пышный обед был нарушен.
Савва пришел спустя три дня. Он торопился и все время с опаской оглядывался на ворота. Небольсин поплотнее закрыл дверь и, усадив гостя, спросил:
— Ничего не случилось? Ты все чего-то опасаешься, Савка?
— Я, ваше благородие барин, не спросясь ушел с дому, а у нас шум идет, князь не в себе, третий день лютует, по щекам камардина своего Прохора отхлестал, Зинку-ахтерку, что в зефирах на тиатере служит, самолично арапником посек…
— За что?
— Барская воля, не нам, рабам его, про то знать, — зло и горько сказал Савва. — Отцу моему кулаком погрозился. Ходит злой, чего-то с мусью по-хранцузски лопочет, на нас и не глядит… Бают, что осерчал его сиятельство на то, что его отселе не добром попросили, а навроде как выгнали, — засмеялся Савва.
— Это верно. Его Алексей Петрович с Кавказа удалил.
— Вот, вот, прослышали мы об этом, ну а разве ж наш князь такое стерпит… Гордый, не приведи бог! Он и в Москве себя середи прочих дворян первейшим почитает, спесив больно… А тут на Капказе и подавно… А его, как цыгана, под зад коленкой отселе провожают. — Он засмеялся.
— Бог с ним. Как Нюша? — перебил его поручик.
— Ничего. После того, как мы с папанькой успокоили ее, ожила, песни петь стала, опять щеки зацвели. Дюже она вас жалеет, ваше благородие, — вздохнул Савва.
— И я люблю ее, Саввушка, — тихо сказал Небольсин.
Сеня, стоявший у окна и наблюдавший за калиткой, покачал головой и тихо вздохнул. Савка неодобрительно глянул на него, но промолчал.
— Скажи отцу, что через неделю, много через десять дней, с первой оказией уходим отсюда.
— И мы? — спросил Савва.
— И вы, — доставая бумагу и толстый черный карандаш, ответил Небольсин. — Пойдем через Червленную, Наур-Моздок в Екатериноградскую. — Говоря это, он чертил на бумаге путь оказии. — Видишь, вот здесь линия — это Терек. В этом месте мы перейдем на тот, казачий, берег, и отсюда путь наш лежит уже по станицам…
Савва приподнялся и внимательно следил за карандашом Небольсина.
— Отсюда нам уже легко будет похитить Нюшу.
Сеня вздрогнул и удивленно уставился на Небольсина.
— Да, да, Сеня. Это как раз то, что я хотел рассказать тебе. На казацкой линии мы похитим ее и увезем в надежное место…
