– Вы говорите, существует заговор? – спросила Екатерина Алексеевна. – Из кого же он состоит?
– Я имею право рисковать только своей жизнью, – возразил Пассек, – но никак не чужой. Было бы преступлением выдать хоть одним звуком чью-нибудь фамилию. Смею надеяться, что вы, ваше императорское величество, поверите мне на слово, не требуя доказательств.
– Да, я верю вам, – ответила Екатерина Алексеевна, – я готова исполнить свой долг, налагаемый на меня судьбой. Итак, есть голова, готовая возложить на себя корону, есть рука, готовая предотвратить революцию; но эта голова требует послушания, и потому я прошу, чтобы ничего не предпринималось, пока я не сообщу, что момент для действия наступил.
– Приношу свою благодарность вам, ваше императорское величество, – проговорил Пассек, целуя руку государыни, – мне достаточно вашего слова; мы приготовимся к бою и будем ждать вашего приказания. Осмелюсь напомнить, что долго мешкать не следует, ввиду того, что недовольство всё растёт и спасение может оказаться запоздавшим.
– Не беспокойтесь! – возразила Екатерина Алексеевна. – Тот, у кого одна нога уже на эшафоте, как у меня, не станет долго медлить.
– Надеюсь, что вы, ваше императорское величество, позволите доложить вам, когда государству будет грозить непосредственная опасность? – проговорил Пассек. – Часто снизу яснее видно, как обстоят дела, чем сверху.
– Я каждую минуту буду готова исполнить свой долг, – ответила императрица. – А теперь уходите; для простой придворной беседы мы говорим уже слишком долго; никто не должен знать, что я советовалась с другом; пусть думают, что майор Пассек удостоился нескольких слов, как и всякий другой офицер.
В конце аллеи показалась свита. Пассек низко поклонился и ушёл в сторону, а императрица с княгиней Дашковой присоединилась к остальному обществу. Панин решил увезти великого князя ещё до ужина обратно в Петербург, чтобы мальчик лёг спать в назначенное время. Императрица, в сопровождении всей своей свиты, вышла на террасу, чтобы полюбоваться морем, когда к ней подошёл проститься Павел Петрович. Екатерина Алексеевна положила руку на голову мальчика и особенно серьёзно сказала Панину:
– Смотрите хорошенько за великим князем, Никита Иванович! Я надеюсь, что вы употребите все силы на то, чтобы оправдать моё доверие. Не забудьте, что на этом ребёнке покоится вся будущность России.
– Я постоянно буду думать о своём долге, – торжественно ответил Панин, низко склоняясь пред императрицей, – все мои помыслы и чувства будут направлены лишь на то, чтобы исполнить обещание, данное мною вам.
Екатерина Алексеевна милостиво кивнула головой, и никто из присутствующих не догадался, что в словах императрицы и воспитателя великого князя имеется тайный смысл.
Ужин прошёл так же скучно и вяло, как и обед. Участники ужина думали про себя, что это – самый скучный день из целого ряда дней, которые им пришлось пережить при дворе Екатерины Алексеевны. А между тем в сердцах императрицы и княгини Дашковой всё ярче разгоралась надежда; и среди уныния и тишины Петергофского дворца незаметно нарождалось великое будущее.
Екатерина Алексеевна раньше, чем обыкновенно, простилась с обществом и прошла в свои комнаты, предварительно пригласив, в присутствии всех, княгиню Дашкову остаться ночевать в Петергофе. Екатерина Романовна отказалась от приглашения под тем предлогом, что не решается оставлять надолго дом без присмотра; но когда императрица наклонилась к ней, чтобы поцеловать её, она тихо прошептала:
– Ваше императорское величество! Я еду подготовить армию к будущему сражению за благо России и моей милостивой повелительницы.
Екатерина Алексеевна быстро переоделась и отпустила всю прислугу, за исключением доверенной камеристки. Накинув на себя пеньюар, императрица прошла в слабо освещённый кабинет и бросилась на диван. Она напряжённо всматривалась в одну точку, как будто стремясь разглядеть будущее.
Вскоре дворец и петергофские парки погрузились во мрак; всюду царствовала тишина, нарушаемая лишь равномерными шагами часовых и шелестом зелёных ветвей деревьев, раскачиваемых ночным ветром.
Когда во дворце погасли огни, в сад вышел дежуривший в эту ночь поручик Орлов, чтобы проконтролировать дворцовую стражу. Он твёрдыми шагами прошёл по всем дорожкам парка и очутился на той стороне, куда выходили окна комнат Екатерины Алексеевны. Между стеной дворца и длинным каналом тянулась узенькая тропинка, непосредственно прилегавшая к окнам здания, полузакрытым ветвями липы. Прислонившись к дереву, стоял часовой. Заслышав шага, солдат окликнул проходившего. Орлов произнёс пароль, осмотрел ружьё часового и велел ему отойти на двадцать шагов назад и не пропускать к дворцу никого, кто бы там ни был. Сделав это распоряжение, офицер прошёл в другую сторону парка, окружавшего флигель императрицы, и здесь тоже отвёл часового на несколько шагов дальше и также строго приказал никого не пропускать мимо себя.
– Я потом ещё приду сюда и посмотрю, исполняешь ли ты свою обязанность! – заявил Орлов солдату.
Приняв все меры предосторожности, поручик тихо и осторожно направился к узкой тропинке, стараясь, чтобы шпоры не звенели, и с этой же целью придерживая шпагу рукой.
Два окна в верхнем этаже были ещё освещены. Орлов слабо свистнул три раза. Вслед за этим в одном из тёмных окон, примыкавших к освещённым, показался свет и затем погас. Осторожно открылось окно, и верёвочная лестница скользнула вдоль стены. Офицер схватился за края шнурка, зорко всматриваясь в темноту и прислушиваясь к каждому шороху, попробовал, крепко ли прикреплена лестница, и поднялся вверх, к открытому окну. Перепрыгнув через подоконник, он очутился в спальне императрицы, где приближённая камеристка Екатерины Алексеевны ждала его. Девушка открыла ему дверь в кабинет государыни и исчезла.
Орлов бросился к ногам императрицы, покрывая её руки пламенными поцелуями. Екатерина Алексеевна обняла офицера, и её глаза заблестели от счастья; в них не осталось и тени того грустного выражения, какое было в течение всего дня. Несколько минут императрица молча отвечала на ласки Орлова, затем оттолкнула его от себя и, смотря на него острым, пронизывающим взглядом, торжественно произнесла:
– Наступил час борьбы, мой друг; мне нужны твоя помощь, твои глаза и руки. В старину рыцари получали любовь от дамы своего сердца только после победы; окажись и ты достойным моего расположения к тебе, помоги мне овладеть короной; только она одна и может спасти меня от руки палача. Скажи, милый, ты пойдёшь сражаться за меня?
– О, моя королева, моя обожаемая императрица! – воскликнул Орлов. – Да разве я могу жить, видя твои страдания? Да, наступил решительный час. Я окажусь достойным твоей любви, я заслужу её борьбой и победой. Кое-что уже сделано мною.
– А что именно? – спросила Екатерина Алексеевна.
– Я узнал настроение своего полка; оно благоприятно для нас в высшей степени, – ответил Орлов. – Я постарался убедить солдат, что счастье и величие России возможны лишь в том случае, если на русском престоле будет восседать друг моего сердца, моя возлюбленная, обожаемая императрица. Двое из моих товарищей-офицеров много содействовали моему успеху. Теперь я вполне могу положиться на свой полк. Велись также переговоры с конногвардейцами и измайловцами; нам немного придётся потратить времени, чтобы нанести удар ненавистному правлению.
– А кто эти офицеры, которые помогали тебе? – спросила императрица.
– Майор Пассек и поручик Потёмкин, – ответил Opлов. – Пассек – мрачный, замкнутый человек, с железной волей и холодным взглядом, а Потёмкин – молодой мечтатель, полный огня, готовый спуститься в преисподнюю, чтобы достать оттуда корону и положить её к ногам своей императрицы. Пассек заботится о России, а Потёмкин – о Екатерине, – смеясь, прибавил Орлов.
– Потёмкин? – задумчиво проговорила Екатерина Алексеевна, припоминая что-то. – Мне, кажется, знакома эта фамилия. Ведь это он вместе с тобою вывел меня и Екатерину Романовну из Петропавловского собора в дни болезни покойной императрицы?
– Да, это – тот самый! – ответил Орлов. – Он – один из твоих самых преданных друзей, готовый сразиться со всем миром за тебя. Его поклонение тебе и заставило меня подружиться с ним, чтобы вместе хлопотать о престоле для нашей императрицы. В нём я уверен, и если ты когда-нибудь с высоты трона бросишь ему благодарный взгляд, он будет счастлив; луч этого взгляда станет всю жизнь согревать его.
Екатерина Алексеевна задумчиво потупила свой взор.
– Да, я его вспоминаю, – медленно проговорила она, – это – молодой человек с необыкновенно блестящими глазами. Да, да, это он шёл с княгиней Дашковой, когда я в первый раз встретила тебя.
– Совершенно верно! – воскликнул Орлов. – Он один стоит целого полка.
