– Дроттинг, ты можешь быстрее? – окликнул Хродгейр Марию.
Девушка только кивнула. Упрямства дочери Харальда Сурового не занимать. Скорее умрет на бегу, чем признается, что устала. А сама-то, между прочим, спотыкается, едва не падает…
Не успев подумать об усталости Харальдовны, Вратко сам зацепился сапогом за укрывшуюся в траве корягу, покатился кубарем, ударился плечом и коленом.
– Вставай! – Игни подхватил его под локоть, помог подняться на ноги.
– Цел? – Это уже Хродгейр.
– Да вроде…
– Тогда бегом!
Они нагнали ушедших вперед спутников. Теперь Вратко едва не бежал прямо за спиной Олафа. Безвольная рука Рагнара раскачивалась туда‑сюда, привлекая взор. Парень пытался смотреть на что-нибудь другое – верхушку одного из холмов, например, или бегущие по небу плотные облака, напоминающие ладьи викингов с убранной мачтой. Но взгляд вновь возвращался к руке Щербатого.
«Живой ли? Не может у живого человека так рука болтаться… Неужто Олаф мертвеца тащит?»
На глазок от опушки до лощины было рукой подать. На деле же оказалось – топать и топать. Горло и легкие словена уже горели огнем, оставалось лишь удивляться выносливости Рианны и Марии.
Они пробежали меньше двух верст, когда из лесу вынырнули преследователи.
Радостный и хищный клич свидетельствовал, что беглецов заметили сразу.
– Собаку им в печенки, – прохрипел Олаф, даже он начал уставать, а каким двужильным всегда казался! – Нашли-таки… Зато стрелу не добросят. Пока…
«Конечно, две версты – отрыв хороший, – подумал Вратко. – Так его и сократить можно. Вон лбы здоровые какие»…
На самом деле он не мог определить удаль и стать хирдманов Кетильсона, но знал, что заморышей там не было. И малолеток, не привычных еще к тяготам походов. Только крепкие мужики средних лет, способные бежать хоть и небыстро, зато целый день и с полным доспехом. Вон, когда Эйстейн Тетерев подкрепление конунгову войску вел, викинги бежали аж от Риколла, а это больше десяти верст. А после еще сражались с саксами.
– Эх, в кусты бы нам… – вздохнул Игни.
– Тебе в кусты зачем? – приподнял черную бровь Хродгейр. – Прятаться или по какой иной нужде?
Парень-урман скорчил уморительную рожу, а потом захохотал.
Хрюкнул Олаф.
Улыбнулся, обернувшись, Гуннар.
Смех разбирал и Вратко, но он сдержался, понимая: если собьет дыхание, то его самого можно будет волочить, хоть на плечах, хоть просто за ногу по траве.
Но Черный Скальд все-таки молодец. Шутить перед лицом смерти может не каждый. Даже среди викингов. Даже в лучшей дружине норвежского войска.
И они продолжали бежать, окрыленные шуткой вождя.
По мнению Вратко, холмы самым бессовестным образом стояли на месте. А то и отодвигались втихаря, как гора в старой сказке.
Оглядываясь через плечо, новгородец пытался сосчитать врагов и каждый раз сбивался. Но все равно выходило много. Очень много. Слишком много, чтобы принимать бой. А самое отвратное, что за спинами викингов появился десяток или чуть больше всадников. Неужели Эдгар Эдвардссон? С челядью, с оруженосцами, а то и с верными рыцарями…
Уйти от конных надежды никакой.
Драться? Безумие. Полное безумие…
Мария Харальдовна вскрикнула и неловко упала. Лицо королевны исказила гримаса боли.
Хродгейр в мгновение ока очутился рядом, подхватил на руки:
– Что, дроттинг?
– Ногу подвернула…
Вратко едва не всплеснул ладонями. Ну, это ж надо! Все один к одному. Теперь уж точно не спастись.
– Чего встали? Бегом! – подстегнул маленький отряд Гуннар.
Олаф устало покачал головой:
– Драться надо. Хоть подороже жизни продадим…
– Нет! – воскликнула Рианна. – Нельзя сдаваться!
– А кто говорит о сдаче? – Кормщик уставился на девчонку.
– Ведь можно наколдовать что-нибудь! – пояснила свои слова пикта.
– Точно! – встрепенулась на руках Хродгейра Мария. – Колдуй, Вратко!
– Ворожи, Подарок Ньёрда! – невесело усмехнулся Олаф. – Все равно другого выхода нет.
– А почему я? – попытался сопротивляться новгородец.
– А кто? Мои висы силы не имеют. – Черный Скальд уже пошатывался, но шагал упрямо, не отпуская охромевшую королевну.
– Ну, ладно… – согласился наконец словен.
– Вот и хорошо! Только на ходу! На ходу! – Гуннар оглянулся на погоню. Пешцы не очень приблизились, зато конники преодолели едва ли не половину расстояния от леса до беглецов.
Бежать и сочинять вису не слишком легко. Трудно сосредоточиться на созвучиях, рифмах и кеннингах. Слова так и норовят выскочить из головы и горохом рассыпаться под ногами. И все же Вратко удалось на скорую руку слепить восемь строк, которые он не замедлил проговорить, хрипло выдыхая на каждом шагу:
Встань, туман студеный,
Стылый след укутай!
Волчье Солнце, выдыбай,
Вольнице заступница.
Враг в оврагах рыщет —
Браги карлов выкормыш
Спутал путь загонщикам —
Путникам спасение.
Договорил и застыдился неуклюжести строк. Если бы нашлось время подумать, перебрать побольше слов, виса могла бы выйти гораздо глаже…
Похоже, Хродгейр был того же мнения.
Скальд удрученно кивнул:
– Вроде бы ничего. Поглядим, поможет ли…
– Повторяй, Вратко, как тогда во время боя! – крикнула Мария. – У тебя почти получилось. Выйдет и сейчас!
«Повторять, говоришь? Что ж, повторять не трудно, вот будет ли с этого польза? Хоть какая‑то»…
Но возражать новгородец не посмел. Просто начал выкрикивать строчки в ритме шагов, отмахивая правой рукой:
Встань, туман студеный,
Стылый след укутай!
Рыцари Эдгара Эдвардссона все ближе. Уже видна красная, вставшая на задние лапы собака на желтой накидке претендента на английскую корону. Копья саксы не брали с собой. Трое размахивали, понукая коней, длинными мечами, двое держали поперек седел боевые топоры, а у последнего в руках оказалась шипастая палица.
Волчье Солнце, выдыбай,
Вольнице заступница…
– Темнеет! Лопни мои глаза, темнеет! – заорал как сумасшедший Олаф. Вот глотка луженая! Откуда только силы берутся?
Враг в оврагах рыщет —
Браги карлов выкормыш…
– Не так! Сначала! – приказал Хродгейр.
Встань, туман студеный,
Стылый след укутай!
Волчье Солнце, выдыбай,
Вольнице заступница…
– Неужто ночь настает? – В голосе Гуннара звучали удивление и благоговейный восторг. А еще радость, что такой сильный колдун на их стороне, а не в рядах противника.
Вратко задрал голову. В самом деле темнело… Но, конечно, не от смены дня и ночи – какой из колдунов способен поворотить солнце впять? Это задача по плечу лишь Богу. И то не всякому. Просто на небо набегали тяжелые тучи – темные, сине-серые, кучковатые, словно старая, облезлая овчина. Они наползли на солнце и теперь уверенно смыкали края редких прорех, где еще проглядывала первоначальная синева.
Такие тучи уместны, когда приходит месяц, называемый стужайло,[125] но никак не в вересне. Коль на небе черные, низкие тучи, жди снега.
– Читай, Вратко, получается! – звонко, почти с восторгом выкрикнула королевна.
– Давай, Подарок, давай! – вторил ей Хродгейр.
Встань, туман студеный,
Стылый след укутай…
– Sneachd![126] – взвизгнула Рианна.
Но словен и сам увидел медленно опускающиеся снежинки. Безветрие позволяло им падать отвесно, лишь слегка покачиваясь в воздухе.
Волчье Солнце, выдыбай,
Вольнице заступница…
Луна не взошла, как парень ни старался, но снегопад усилился.
Вскоре с неба повалили крупные хлопья, сливаясь в мутную мглу.
Испуганно заржал рыцарский конь. Ему ответил второй.
Враг в оврагах рыщет —
Браги карлов выкормыш
Спутал путь загонщикам…
Бежать уже приходилось по щиколотку в снегу.
Позади встревоженно перекликались саксы.
– Путникам спасение…
Гуннар с разбега вломился в кустарник. Снег, укрывший листья и колючие ветви, разлетелся клочьями, как раздутая ветром овечья шерсть.
– Живей! – поманила рукой Рианна. Она – даром что жительница подземелий – была единственная, кто не запыхался. Пикта выглядела такой же свежей и бодрой, как и вчера утром.
Вошел в терновник Олаф, осторожно придерживая Рагнара. Нехорошо будет, если раненый товарищ, напоровшись на колючку, лишится глаза по его вине. Следом – Хродгейр с Марией на руках.
Настал черед Вратко.
Словен оглянулся напоследок и увидел сквозь мутную пелену снегопада очертания рыцаря на белом, будто бы призрачном коне. Рядом с первым саксом появился второй, прорисовавшись, как узор на боку ковша проступает под рукой резчика-умельца.
И вдруг…
Как во время памятного сражения у Стэмфордабрюгьера, неведомая сила сдавила горло, сжала стальным обручем ребра. Язык онемел, стал вдруг непослушным и тяжелым.
