Пили все с лихим удовольствием, будто ордена получали. Не сразу, но разинули рты от удивления: гетман-то к рюмке не притронулся?
Екатерина, величественно и грациозно исполнив ритуальный глоток, хотела что-то еще сказать, но рот ее, резко очерченный, вдруг застыл в немом удивлении:
– Почему ж граф Кирила не доброжелательствует честным людям?
Он ответил с невинным поклонцем:
– Боюсь, ваше величество…
– С чего такой пужливый?
– … Мор великий будет.
– Мор? Чего ради?
– Того ради, ваше величество, что вы не сыщете честных людей.
– В такой огромной Империи?
– В ней, ваше величество…
Тост был испорчен. Екатерина встала, подняла руку, как бы занося над мощной выей гетмана топор; может, и опустила бы, не вскричи пьяненько и свойски Григорий Орлов:
– А что я говорил, гетман? Истинно так: нет честных людей! Одни людишки!
Перебивать государыню прилюдно мог только он один. Крепкая рука его тоже поднялась, как на излете сабли, даже привставшей Государыне высоко помахала над еще не коронованной головкой – и под локоток опустилась:
– Вы устали, матушка? Вас проводить?
Из дверей фрейлины выскочили, под руки увели Государыню.
Орлов как ни в чем не бывало, уже без сабельки, вскинул руку; серебром блеснул отнюдь не смертельный бокалец:
– Честных людей нет, но мужики-то есть?.. За мужиков, господа!
Тут и гетман привстал:
– За мужиков… как нельзя кстати!
При единодушии этих двух людей никто не посмел отказаться.
Лишь на дальнем конце стола, при самом выходе к дверям, никем не замеченный, встал действительный статский советник Григорий Теплов. Возможно, то было жестом придворного этикета, поскольку Государыня, быстро проходя к дверям, широким раструбом роброна задела его плечо.
Так уж повелось в этом узком, избранном кругу, что самых крайних за столом обычно не замечали. Кому какое дело – сидит или тихой мышью уйдет человек. Слуги сновали. Приборы уносили и приносили. Кто-то делал между тостами променад, кто-то привычно выходил в курительную комнату. Может, просто табачку понюхать да всласть прочихаться. После трудов застольных!
Пир продолжался. Он и не мог кончиться раньше рассвета.
Кирилл Разумовский встал на другой день не то чтобы рано, но пораньше других, за усталостью заночевавших в его покоях. Разумеется, всех приютить на ночь он не мог. Лучшая и большая половина старинного, еще Нарышкинского, дворца была отведена Государыне, при которой было немало фрейлин, статс-дам и слуг. За время своего почти двадцатилетнего хозяйствования новый глава Покровского понастроил немало «хавирен», как он выражался; были дворцовые «пристройки», «приделы», разные «крылья», да и просто отдельные флигеля, которые могли вместить добрую сотню гостей. Однако ж не казармы; каждый гость тащил из Петербурга своих приживальщиков, слуг и услужающих. Так что основная часть гостей снимала дома на других окраинах Москвы, да и сама Первопрестольная была переполнена питерцами. Разъехавшиеся гости не собирались раньше полудня.
Хозяину не было надобности вставать в десять часов, что было ранней ранью, да спалось неважно. Он предчувствовал-некую скорую перемену в своей жизни, но не знал ни причин, ни срока. Так что просто вышел в сад. Следом любимый камердинер, Платоша, принес в беседку подносец с горячим кофе, ну, и с рюмочкой водочки. Славное утро разгоралось! В охотку испив того и другого, Кирилл спросил:
– Происшествий не было?
– Почитай, что нет. Лишь граф Григорий кого-то из окна выбросил. Но стекло уже вставили, не извольте беспокоиться, ваше сиятельство.
– Из покоев Государыни просьб не было?
– Дежурные стояли на входах рядом с гвардейцами, ничего не отмечено.
Кирилл ухмыльнулся:
– Поди, без просыпу дежурили! Платоша деликатно пожал плечами.
– Денщик пусть будет при коне. Коль Государыня потребует, чтоб соколом летел вослед.
Мог бы и не говорить. Его люди дело знали. А утренний променад хлопот не любит.
По выходе из главной аллеи на чистую окарину парка Кирилл постоял, вглядываясь в недалекие силуэты утренней Москвы. Но, пожалуй, не Москву он видел – пригороды, рощи, малые, большие церквушки; отсюда были не видны, даже храмы Кремля не просматривались. Так, некий городской окоем. Место ровное, не низинное, сухое, но не гористое. Справа перелесок, слева далеко уходящая опушка парка. Огороды, капустные гряды поодаль. Кирилл плохо знал истинные границы своих земель, но не думал, чтоб это были его вотчины. Может, управитель чего внаем сдавал; в такие мелочи он не вникал. Довольно и того, чтоб посмотреть, как красиво и ладно работают крестьянские женщины, большей частью молодые. Что-то срезали да подбирали, что-то в груды сгребали. Не забыл сельское дело, понимал: на зиму овощ готовят. Бог в помощь!
И странно было видеть, как по окоему огородов, где изгибалась припольная дорога, шла некая городская барыня, совершенно одна, без прислуги. Что ей тут было нужно? Не мысль хозяина – скорее мысль еще не совсем состарившегося мужчины явилась. Барыня была под вуалью. Шла она медленными, усталыми шагами, думая явно о чем-то своем. Неуж и у таких непростых женщин бывают заботы? Среднего роста, начинающая уже полнеть, но стройности не потерявшая. Кирилл и не заметил, что он уже давно сидит на лесной скамеечке – пенек да тычка с другой стороны, изобретение управителя. Что-то остановило его и усадило на эту примитивную скамью. Дама шла в его сторону, и надо было или уходить в глубь лесных аллей, или как-то здороваться. Он же не делал ни того ни другого, просто торчал остолопом на опушке своего имения. Наверно, многие завидовали Нарышкинскому приданому, а проку? Доходов оно не приносило, одни убытки. Чтоб появились доходы, следовало помещиком тут быть – не гостем залетным. Помещик!… Он посмеялся над самим собой, покачивая кое-как вздетым утренним париком.
А дама меж тем поравнялась с ним и откинула вуаль:
– Граф Кирила? Не в охранники ли вы к себе нанялись?
Боже правый!… Такой встречи он и во сне не мог бы предвидеть.- Ваше величество! Я слов не найду…
– И не надо, граф Кирила. Неуж вчерась не наговорились? Пригласите даму отдохнуть. Устала.
Государыня была в хорошем настроении, и только это кое-как успокоило Кирилла. Неуклюже, но все же достойно он отдал поклон и, подбегая вприпрыжку, протянул встречь руку:
– Извольте, ваше величество! Встретить вас в поле, одну, в такой ранний час?..
– Разве рано? Я вижу, ваши люди работают. Иль не ваши?
Он не мог ответить на такой простой вопрос, и она, садясь на опахнутую полой кафтана скамеечку, назидательно посмеялась:
– Все просят деревеньки, а понятия не имеют, кто в тех деревеньках живет и работает. Ай-яй-яй!…
– И я, ваше величество?..
– Знаю, знаю, не просил, граф Кирила. А и попросишь – не дам. Не беден, сударь, не беден. Вот Теплову твоему я пару деревенек в Малороссии отписала. Недалече от тебя, говорят. Авось, на старости лет гостинчик какой принесет.
– Авось да небось, ваше величество…
– Что так? Рассорились? Я еще вечор это заметила, и не только со слов Гриши… графа Орлова, – вовремя поправилась.
Что-то еще хотела добавить, но парный цокот копыт мысль перебил.
Екатерина лукаво опустила вуаль, ее деревенское прогулочное платье было скромнее, чем у фрейлин. Кто мог узнать сидящую на пеньке Государыню?
Первым адъютант Разумовского подскакал, шпагой отдавая честь:
– Ваше сиятельство! Государыни во дворце нет! Не успел он переглянуться с Екатериной, как ее камер-юнкер с тем же приветствием и с тем же криком:
– Не найдем нигде Государыни!… Разумовский понял: ему придется отбояриваться.
– Плохо ищете, господа офицеры! Государыня Российская не может пропасть!… – Он видел, как Екатерина под вуалью заходится смехом. – Значит, так: один налево по опушке, другой направо! На фрейлин не заглядываться!
Копыта с двух сторон обдали грязью. Покачивая головой, Разумовский принялся полой кафтана отирать грязь с голубовато-серенького подола Екатерины.
Она откинула вуаль, уже хохоча от души:
– Вот будет переполох! Но вы-то, граф? Просто молодцом! Не будь у вас стольких высоких должностей, назначила бы петербургским полицеймейстером!
Он поднялся, расшаркиваясь:
– Покорно благодарю, ваше величество. Но предлагаю вам возвратиться восвояси. Все-таки…
– Все-таки излишне шаловлива Императрица?
– Да, не смею скрывать…
– А пока нас не нашли, я изволю удовлетворить не единожды высказанную вами просьбу… Дай руку. Пошли.
Шаловливости как не бывало. Он вел ее к выходу на главную аллею как подобает, лишь слегка касаясь пухленького локотка. Екатерина не преминула докончить тяготивший, видимо, ее разговор:
