– Тянет ридна Украина? Мне сие трудно понять, но ясно: Украине нельзя без правителя. Поди, и так без вас, граф, много поворовали?
Разумовский понял, к чему сводится разговор, которого он не начинал, ответил без утайки:
– Как не воровать, ваше величество? Вчера я с горечью в душе смехотворил насчет ябедников, сегодня бы мог и воришек словцом постебать…
– Не надо, граф Кирила. Лучше плетью! Займитесь этим сразу же после коронации. Не возвращаясь и в Петербург… Отсюда дорога ближе. Вы меня поняли?
– Понял, ваше величество. Распоряжения о семье отдам через ординарцев…
– Прекрасный вы мой гетман, породивший одиннадцать моих подданных!…
– Десять, ваше величество.
– Да, да, Кирилл Григорьевич, я забыла про Дарьюшку… царство ей небесное.- Благодарю за памятливость, Екатерина Алексеевна, – и он как-то съехал на дружеский тон.
Дружеская беседа могла бы еще доверительнее стать, но ее встречный цокот копыт остановил. Граф Орлов! В полком переполохе:
– Говорят, потеряли!…
– Это меня-то, граф Орлов? – оперлась на его стремя Екатерина. – Еще не родился Фридрих, который бы сие не понимал. Иль позабыл, герой Грос-Егерсдорфа?
А что мог позабыть… да и что помнить после вчерашнего?., растрепанный герой?
Он просто соскочил с седла и припал к царственной руке, которая иногда, наверно, и шлепала его неслабо.
Разумовский взял повод, пропуская дружескую пару вперед. Тем более сквозь кроны деревьев уже и дворец просвечивал. И крики неслись:
– Госуда-арыня!…
– Кто ви-идел?..
Гетман порядочно приотстал, думая: «Вот так и кончается царская дружба… Пора, пора в Малороссию!»
Часть восьмая
НАЧАЛО КОНЦА
Странное чувство не оставляло гетмана Кирилла Разумовского по дороге из Москвы. За смертью Елизаветы Петровны, придурью Петра III, неслыханным воцарением Екатерины он почти год отирался при дворе. Скверно звучит, но как иначе назовешь? Коль ступил на придворный паркет, да близь самого трона, так шаркай ножкой. Сколь ни содержал себя самостийно, гетманство-то уходило из рук. Но его личное упущение или даже малодушие? Нельзя править такой великой российской окраиной – прозванием Украина! – из Москвы и Петербурга. Сказал самому себе: «Глухов, Батурин, а там и Киев – вот твое место, гетман!» Не дивная сказка про первого гетмана Рожинского, не кровавая быль времен Богдана Хмельницкого – но что же? На этот вопрос он не находил ответа. Не прибавляло ясности и последнее, напутственное свидание с Екатериной – в дворцовом, служебном кабинете с глазу на глаз; не случайно так вышло, ее задумка была. Как давно уже он понял, Екатерина ничего случайно не делала. Была, была у нее тайная мысль – попытать его. Казалось, с чего бы? Недостаточно разве того, что он еще накануне переворота положил свою голову на плаху? Свистушка Дашкова лишь таковой и была; Григорий Орлов лишь отменной храбрости солдафон. Ну, не последний из любовников… Да только надо знать Екатерину: мало ей одних мужских достоинств. Что двигало ее, со всей женской прелестью, поистине мужским умом? Понятно, что Петр III держал гетмана при себе заложником; но с какой стати было удерживать Екатерине? Сделал свое дело – и отваливай восвояси! В конце концов она именно так и решила. Но слишком поспешно и вроде как по чьему-то наущению?..
Запомнились, ох как запомнились ее слова: «Не отшатнешься, гетман? Не возомнишь себя вторым царем?..»
С какой такой стати ей сомневаться?
Время для раздумий было. Неспешно ехал гетман. Да и остановки на каждом ночлеге, иногда многодневные. Вначале подмосковных да тульских доброхотов надо было уважить, потом и своих хохлов. Молва-то впереди самых скорых лошадей бежала.
– Гетьман приде – Добро в каждую хату вниде!
– Незалежность несе Украине!
– Жизнь по звычаю!…
Могли бы и смутить глупые мысли, да когда? Помещики российские, паны малороссийские. Да и собственный обоз – на сотню карет, бричек и грузовых телег растянулся. Не считая отряда измайловцев, которых на границе с Малороссией выехавшая встречь «гетманская корогва» сменила. Со знаменем, булавой и литаврами. Подаренную Государыней в дорогу богатую соболью шубу накидывали поверх роскошного кунтуша. К холодам дело шло – шапку казацкую мельчайшей мерлушки на голову вздели. Алый атласный кушак, и чтоб при каждой очередной встрече булава за ним торчала. Наконец и сабля кривая подменила Измайловскую шпагу. Тяжеловато стало гетману выходить из кареты в таком наряде, но все хотели видеть «своего батьку», а до полковника Измайловского дела не было. Что-то творилось тревожное на земле малороссийской; гетман частенько оглядывался в сторону Московии, как бы испрашивая разрешения Государыни. Она была далеко, едва ли слышала тяжелые огрузнелые вздохи, а услышала б – посмеялась: «Кушать извольте поменьше, Кирилл Григорьевич!» Хотя одна ли святая невинность в этих шутках?..
Шутки Императрицы стали не похожи на шутки Великой Княгини. В отличие от Елизаветы Петровны, не любила она ни малороссиян, ни саму Малороссию… В самом деле, что ей Малороссия?
Степи, которые раздирали на куски татары, ляхи, мадьяры, молдаване, валашцы, литовцы… да и великоросы?
Вот подарочек какого-то Богдана Хмельницкого! До сих пор губернии ли, волости ли – «полками» прозываются. И несть им числа – как несть числа и атаманам разбойничьих степей. А какой-нибудь безграмотный «полковник» правит целой губернией… Уму непостижимо!
Да, мало что изменилось с давних времен. Малороссия при Богдане Хмельницком, когда он преклонил булаву пред российским скипетром, состояла из семнадцати полков. А как же иначе? Бесконечная вековая война объединяла приднепровские земли, и каждую землю защищал свой казацкий круг, называвшийся полком. То больше, то меньше их становилось при дележе добычи. Если первый гетман, Богдан Рожинский, не мог толком посчитать своих атаманов, то не лучшим счетом отличались и его преемники. Полк – и вся недолга! Возьми саблю покрепче да сгуртуй вокруг себя тысячу-другую подчиненных сабелек – вот тебе и земелька самостийная, а ты князь-полковник. Это уже Петр Великий со своими, тоже неплохими, полками, прорвавшись ко Днепру, решил маленько урезонить степных атаманов. Семнадцать, двадцать, тридцать? Может, и целая сотня?.. Изгнав изменника Мазепу, он из-под своей руки поставил гетмана-правителя; то ли правящая сабля, то ли фамилия понравилась – Скоропадский! А считал воитель-Петр круто и крупно. Повергнув под Полтавой в прах самого шве-да, он выставил пред казаками две свои ручищи: сколько тут пальцев?! Десять, посчитали великие грамотеи. Вот и буде вам десять! Это не значило, что степи уменьшились – всего лишь округлились земли, занимаемые полками, ибо уменьшилось число самих хохлачей. Не бог весть какой пересчет, но шестидесяти тысяч мужских голов не досчитались; женские, даже самые смазливые, головки на казацком кругу в расчет не принимались. Великая недостача? А как ей не быть! Хохлы бежали в Россию. Незавидная родина, но все же получше татар и ляхов.
Название полков не всегда соответствовало поименованным городам; каждый полк степь, как драное одеяло, тянул на себя. Внутренняя свара тоже чересполосицу порождала. Например, полк Киевский отхватил большой кусок земли Черниговской да так и не отдавал…
«Ну погоди у меня!» – погрозил нынешний гетман, сидя в карете и тыкая пальцем в залитую вином кату.
Да, обширный край ему достался. Десять полковых городов. Сто тридцать местечек. Реки величественные – Днепр, Десна, Сейм. Но люди?.. Миллион двадцать тысяч мужеского пола. Женщины, хохлушки гарные?.. Да кто их считает? Как и два века назад: считают тех, кто может сесть на коня и, как при славном Богдане Хмельницком, заступить дорогу в свои степи – ляхам ли прегордым, татарам ли немытым. Сколько веков рубили казаков саблями, били из мушкетов, потом из ружей, глушили пушками – откуда браться новым деткам? Может, и не от бегства сократилось население – от мужеского бесплодия.
Хлебопашцы не успевали возделывать ни своих полей, ни своих жинок – гуляй девка, гуляй коровка где сподобится! А жинка – для приплода людского, коровка – для жизни приплодной. Что есть жинка? Ножны казацкие, о двух ногах. Что есть коровка или даже овечка? И мясо, и строительный материал для жилья. Хорошая жинка – постель казацкая; хорошая коровка, при навозе да при соломке, – вот тебе и мазанка. Леса-то – разве что в полках Стародубском, Черниговском, Нежинском да отчасти в Киевском. Дальше – степь. Что пожгли на костры походные, что палом пошло. Леса как лиса – убежали на запад, на север, незнамо куда.
А где в других местах и оставались полесья, например по Припяти, так винокурни дожигали. Пей да гуляй! Хохол не привык далеко заглядывать; не лях, так турчан, крымчан, а то и мадьяр не прочь повострить саблю о хохлацкую шею. Живи, пока живется, а дале не заглядывай. Красна, дивна земля? Вот! Плодов-то земных – ого-го!… Сады ломились и без турецких сабель. Рыба – на берега днепровские и сеймовские выскакивала не от ляшских пушек. Чего гнуть спину на пашне? Жнитво пожнет любой конь, любая сабля. Сказано: жизнью сиюминутно наслаждайся…
