— Ты, Дмитрий, пока сваришь, так и в казане ничего не останется. Ну и товарищество у нас подобралось, хоть не доверяй никому варить, — сказал Максим.
Казаки засмеялись.
— У тебя, Митя, на Дону… — вновь начал Максим, но его слова покрыл далекий гул. Все повернули головы в сторону Ворсклы, где за синей лентой леса подымались стены Полтавской крепости. На несколько минут наступила тишина. Только было слышно, как стонет над Ворсклой чайка да в широкой заводи плещется рыба, разгоняя по воде широкие круги. Затем из-за леса опять долетел приглушенный грохот.
— Снова швед на Полтаву наседает, — положив черпак на казан, сказал Дмитрий. — Уже больше месяца осада идет. Говорят, будто позавчера сам Карла на приступ ходил. Вначале шведы город подожгли, а когда наши бросились гасить, на приступ пошли. Брешь в палисаде сделали и уже было на самый вал выбрались. Тогда женщины остались пожар гасить, а мужчины на помощь гарнизону бросились с топорами, вилами. И отбили шведа. А ночью еще и вылазку сделали.
— Чем только город держится! — сказал молодой казак, обращаясь к Максиму. — Вал там земляной, палисад невысокий.
Максим ответил не сразу. Он поднялся и, ломая о колено хворост, подкладывал его в костер.
— Людьми держится, — заговорил он. — Полтавчане клятву дали умереть, но не сдать города.
— И чего это Карла именно за Полтаву взялся? — снова спросил молодой казак.
— Почему за Полтаву? — переспросил Максим. — Через Полтаву главные пути идут. Вот, примерно, двинул бы Карл на Москву, а Полтава позади осталась. Ни единый обоз не дошел бы к шведу. В Полтаве же гарнизон стоит. Здесь и без гарнизона посполитые не дают шведам отойти в сторону от своего войска. Не напрасно говорят, что в чужой избе и рогачи бьют. В нашем селе этой зимой был случай, тогда метель две недели бушевала. Зашло в село шведов человек сто, отбились от своих. Разошлись по избам. А ночью в церкви колокола ударили: еще раньше люди так сговорились. Убежала из села только половина шведов, да и те погибли на дорогах. Птица же тогда на лету мерзла.
— Ну, хлопцы, кулеш готов, — прервал рассказ Дмитрий, снимая с треноги казан. — Можно б и ужинать, только почему так долго сотника нет?
— И впрямь, — отозвался Яков Мазан, — где это Андрущенко?
— С полковником куда-то уехал. Мы ему оставим, давайте ужинать. Дмитрий, там у нас ничего не осталось? — кивнул головой в сторону шатра Максим.
Дмитрий пошел в шатер и через минуту возвратился с небольшим бочонком. Он потряс его возле уха и поставил на землю.
— С полведра осталось. А разве нам много нужно: Мазан не пьет, Цыганчук не пьет, Тимко тоже, — говорил Дмитрий под общий хохот, называя заведомых любителей рюмки.
С шутками и смехом сели в круг казаки. В это время от леса к костру, с трубкой в зубах, подошел солдат. Он был среднего роста, широкоплечий, шел медленно, вразвалку, и от этого казался неповоротливым, мешковатым. Но стоило бросить взгляд на его энергичное, с правильными чертами лицо, как это впечатление исчезало.
— Здравствуйте, соседи, прикурить у вас можно? — сказал он приветливо.
— А почему же нет, — ответил Максим, вынимая из бочонка затычку. — Можно и прикурить. А то садись с нами ужинать.
— У нас свой варится, — кивнул в сторону солдат, выгребая хворостиной жаринку.
— Когда еще он сварится! К тому же у нас с чаркой, — сказал Яков Мазан.
— Садись, садись, — поддержал Дмитрий, подвигаясь в сторону: — Дают — бери, бьют — беги.
Услышав русский выговор, солдат удивленно посмотрел на Дмитрия.
— Ты где по-русски говорить научился? Разве ты не казак? — спросил он.
— Потом скажу, — ответил Дмитрий, протягивая миску солдату. Тот немного подумал и, пригасив трубку и подвернув полы зеленого с красными обшлагами и петлями кафтана, сел возле Дмитрия.
Максим подал кружку с водкой. Солдат выпил, крякнул и передал кружку, которая пошла по кругу. Вначале ели молча.
— Так ты спрашивал, казак ли я? Настоящий казак и есть, донской казак Пушкарев. Здесь меня Пушкарем в реестр записали. Твоя как фамилия?
— Савенков.
— Вот и был бы Савенко.
— Никогда не сказал бы, что ты с Дона, — пристально посмотрел на Дмитрия Савенков. — Ты как же в днепровские казаки попал?
— Давно уже, я лет двенадцать с ними. — Дмитрий показал глазами на казаков. — Это все палиевцы, Палиевого компукта [30] казаки. Слышал про таких? — И, получив утвердительный ответ, продолжал: — Мы на правом берегу жили, нас около десяти тысяч было. А как забрали батьку, разбрелись хлопцы. Друг мой на Дон ушел. А я свыкся здесь. Да и батьку хотелось увидеть. Полк наш и сейчас зовется Палиевым. И я, надо думать, так и умру палиевцем.
— А что, жив он? — спросил Савенков.
Казаки молчали. От Палия не было никаких вестей. Но ни у кого не угасала надежда увидеть полковника. Эту надежду они берегли пять лет, она переросла в веру. Сможет ли понять это солдат, которому Палий был далеким и незнакомым! Однако, встретив вопросительный умный взгляд голубых глаз Савенкова, Максим ответил:
— Думаем — живой. Понимаешь, верим в это. Особенно сейчас. Эх, был бы он с нами!..
— Это его Мазепа схватил? — снова спросил Савенков.
Максим утвердительно кивнул головой.
— Попадись нам этот христопродавец, с живого кожу снимем! — блеснул глазами Дмитрий. — Его уже и так чуть было не схватил в Ромнах князь Терентьев. Убежал. Но будет и на нашей улице праздник, скоро будет!
Поужинали. Часть казаков ушла к речке мыть казан и ложки, другие, а с ними и Савенков, закурили люльки, сели в круг. Наступило долгое молчание. Солнце уже спряталось за лесом, и на землю легли длинные тени. Легкий ветер пролетел над рекой, подняв на воде небольшие волны, пронесся между ветвями вяза, и тот, вздрогнув, радостно зашептал своей шершавой листвой. Возле соседнего костра кто-то сильным голосом затянул песню:
Ой, високо сонце сходить
Та низько заходить.
Ой, десь-то наш Семен Палій
По Сибіру бродить.
Песня звенела, рвалась вверх, летела далеко над Ворсклой. Не успели замереть над широкими плесами последние слова, как на дороге послышался дробный конский топот.
— Здорово кто-то коня шпорит, — посмотрел Максим на дорогу, которая уже терялась в вечернем сумраке. — Нет, не сворачивает. К нам едет. Не Андрущенко ли? Будто он, только почему так коня гонит? Хлопцы, что-то случилось, — вскочил он с земли. За ним поднялись все. Еще минута — и к ним подскакал на взмыленной лошади Андрущенко. Сотник был без шапки, на высоком лбу выступили капельки пота. Не тронув руками седла, он спрыгнул прямо в толпу казаков.
— Хлопцы! — закричал он. — Батько едет!!!
Все молчали.
— Чего же вы как столбы стоите? — кричал Андрущенко. — Не верите? Я с полковником ездил к гетману. Там уже все знают.
— Палий, значит, живой! — вскрикнул Дмитрий, тиская в объятиях Андрущенко.
— Пусти, задавишь! — старался вырваться сотник.
Он вырвался, но его вновь окружили, жали руки, обнимали, будто это был не Андрущенко, а сам Палий. Казаки кричали, кидали вверх шапки, кто-то пошел даже вприсядку вокруг сотника. Услыхав шум, бежали казаки от соседних костров. Узнав, в чем дело, некоторые возвращались назад, чтобы поделиться радостью с товарищами. Весть о прибытии Палия быстро летела от костра к костру, от полка к полку. Казаки побежали к солдатам в соседние полки. Солдаты, начавшие уже укладываться спать, собирались группами и обсуждали это событие. Казаки рассказывали о Палие, о его походах, о предательстве Мазепы. Иногда правда мешалась с вымыслами и рассказы походили на сказки — страшные и захватывающие. Сидят замечтавшиеся солдаты и казаки, слушают рассказчика, смотрят в бездонное небо, на мерцающие далекие звезды…
