светит, бесстыжему?
Но мужчина, которого эти двое так мечтали видеть зятем, что даже отказали шести брачным договорам, просто ушел за своей наложницей, не удостоив супругов ответом. То, что они говорили ему вслед, Соджун уже не слышал. Он увидел Елень, стоящую около башенки из камней. Она как раз пристроила сверху свой камушек и сложила в молитве руки, о чем-то прося высшие силы. Этим силам пришлась по душе просьба: камушек качнулся, но остался лежать поверх своих собратьев.
— О чем вы попросили? — поинтересовался Соджун.
— О том, чтоб вы меньше выслушивали подобное, — призналась Елень.
— Меня их домыслы не беспокоят, госпожа. И вы о них не думайте.
— Я и не думаю. Идемте домой.
Она шла чуть позади его, накрыв голову покрывалом, глядя в спину. С ним здоровались, ему кланялись, он кланялся в ответ. Но встречались те, кто демонстративно отворачивался от капитана, а некоторые и вовсе начинали что-то шептать вслед. И не то, чтобы наложниц ни у кого не было, или не гулял господин с той, с кем проводил ночи, нет. Никто из этих разодетых в шелк господ не додумался бы разделить постель с женой изменника, какой бы красавицей она не слыла! Или разделил бы, но скрыл этот факт, как скрывают грехи и темные делишки. И уж точно не шел бы вот так рядом средь бела дня, не стыдясь людей! Елень сбавила шаг, чтобы нарочно отстать от человека, которого весь белый свет считал ее господином. Соджун тут же услышал, обернулся. Встретился с ней глазами и остановился. Женщина вздохнула и прибавила шаг. Лишь когда она сравнялась с ним, он продолжил путь, заложив руки за спину. Она следовала рядом тенью.
— Держи меч вот так, — наставляла Елень сына, показывая на пальцы, — чувствуешь баланс?
Ребенок кивнул и сжал рукоять сильней. Мать что-то тихо говорила ему в тот самый момент, когда в ворота вошел Соджун, держа коня под уздцы. Хванге, заметив господина, тут же поклонился. Капитан улыбнулся в ответ и отдал поводья выбежавшему ему навстречу Анпё, а сам подошел к упражнявшимся. Хванге был одет как подобает ученику, а вот мать, судя по наряду, была застигнута врасплох. На ней был шелковый ханбок, вот только юбка поверх перетянута какой-то веревкой и поддернута вверх. Видимо, Елень так сделала, чтоб не наступать на юбку во время тренировки. Сейчас из-под чимы выглядывали белые шаровары. Широкие рукава, чтоб не мешались, в спешке были прихвачены тесемками. Соджун оглядел госпожу и улыбнулся.
— Вы как будто на рать собрались, — сказал он.
— Да потому что Хванге неумеха! — громко заявила Сонъи, сидящая в тени под крышей на террасе над плетенкой с ростками. Ее руки споро сновали, очищая ростки от шелухи и остатков земли.
Брат зашипел от обиды и открыл было рот, но взгляд матери его остановил.
— Господин, а не могли бы вы нам вон туда мишень прикрепить, — спросила Елень, указав над дверью гончарной мастерской.
— Мишень?
— Да, мишень, размером с ту плетенку, над которой сидит Сонъи.
— Зачем?
Елень оглянулась на дочь, которая от стыда не поднимала глаз.
— Для того, что с завтрашнего дня Хванге станет тренироваться в стрельбе из лука, — ответила мать, так и не отводя глаз с дочери. Сонъи, не зная, что за ней наблюдают, подняла смеющиеся злорадством глаза. Взор матери подействовал на нее как хорошая затрещина.
— И не только Пак Хванге, но и Пак Сонъи будет учиться стрелять из лука, — заявила Елень.
— Девушке не пристало…, — решилась заметить дочь...
Соджун был воином. Он обладал хорошей реакцией и сноровкой, но тут ничего не успел: ни подумать, ни отреагировать. Елень не сделала и шага к нему, даже не двинулась. Мелькнула тонкая рука, скользнув ему за спину, капитан крутанулся в последний миг, но его запоясный кинжал уже слетел с маленькой ладошки и воткнулся в столб-опору прямо над головой девочки. Та вскрикнула и бросилась ничком на гладкие доски террасы, а после подняла на мать заплаканное лицо.
— Если бы я делала лишь то, что пристало женщине, тебя бы уже на свете не было, — грозно сказала мать, буравя ее тяжелым взглядом.
— Матушка! Я смогу вас защитить! И вас, и Сонъи! И господин капитан, и Чжонку-хён! — воскликнул тонким голоском Хванге. Соджун улыбнулся.
Елень провела рукой по волосам сына.
— Конечно, вы сможете защитить! Но в бою не сразу на затылке глаза открываются! Для этого должно пройти много времени, а до тех пор хорошо бы, чтобы твоя сестра могла за себя постоять сама, — ответила мать.
— Господин, а у вас открываются глаза на затылке в бою? — спросил доверчиво ребенок.
— Да, но иногда они подводят, — ответила за капитана женщина. Соджун улыбнулся.
— Это как? — не унимался Хванге.
— А это когда из-за спины стрела прилетает, глаз не всегда успевает ее поймать, — усмехнулся Соджун и посмотрел на женщину-воительницу. Та как раз в этот момент развязывала веревку, придерживающую верхнюю юбку.
Елень усмехнулась.
— Давайте ужинать, — сказала она и пошла к дому. Капитан с мальчиком направились за ней.
Когда ужин уже подошел к концу, Соджун спохватился.
— Хванге, а ты почему не у учителя?
Мальчик засопел, заерзал: что-то мерзкое и противное коснулось души капитана.
— Закончил? — спросила мать ребенка, тот кивнул, — ступай тогда.
Ребенок поклонился взрослым, вылез из-за стола и побежал кидать камушки в огромный разбитый кувшин, стоящий у мастерской. Мальчик очень старался. Вчера из десяти камушков, что дала мать, он попал только семью. Сегодня забросил все десять. Но мама заставила сделать пять шагов назад и закидывать уже оттуда, да и камушки уменьшились. Ребенок пыхтел, но старался. Елень, сидящая под навесом, не сводила с него глаз.
— Что произошло? — упавшим голосом спросил капитан, отложив ложку.
Женщина вздохнула и подчерпнула рис.
— Хванге не пустили на занятие, — ответила она.
— Как так? — проговорил мертвым голосом Соджун.
— Да не со своих слов действует учитель Джин! Он человек маленький, что ему прикажут…
— Что значит, что прикажут? Дети…
— Вот именно дети! Дети! Дети янбанов[1]! К этому учителю ходят даже дети членов королевской семьи[2]! И что? Вы хотите, чтобы они сидели в
