и как расспрашивать. Слова: «Амиртей» и «Улиад» старался произносить громко, отчетливо, будто обращался к глухому. А потом смотрел на выражение лица собеседника.
Сначала подошел к стоящему со скучающим видом блюстителю порядка — маджаю, рядом с которым прямо на земле сидел ручной бабуин. Натасканная на поимку уличных воров обезьяна подозрительно косилась на чужака и шерила зубы. Маджай молча развел руками, так и не поняв заданного на койнэ вопроса.
Лавочники грубо сплевывали себе под ноги, матросня откровенно хохотала ему в лицо. Торговец палимпсестами предложил галикарнасцу купить корзину отмытых от текста папирусов.
Подмигнув Геродоту, продавец листьев ката с блестящими глазами зашептал: «Есть девочки — сирийки, финикиянки, иудейки... Или ты по мальчикам... Тогда иди вон туда... Акробаты, мимы или жонглеры устроят?» — он сделал скупой жест в сторону палатки, перед которой на коврике сложился пополам подросток.
Бородатый трапезит в хитоне с дорогой фибулой из бактрийского лазурита посмотрел на чужестранца с прищуром, потом процедил на хорошем койнэ: «Шел бы ты, добрый человек, отсюда подобру-поздорову. Не знаю я таких... А вот кедетами ссужу, если попросишь... Надо?»
Геродот отрицательно покачал головой. Но потом вернулся, чтобы обменять несколько драхм на весовые кедеты. Трапезит положил на одну чашу весов афинские монеты, а на другую стал выкладывать тонкие медные кольца.
Галикарнасец бродил по рынку до вечера. И все время за ним как тень двигалась рослая фигура в стоптанных сандалиях, дешевом парике из конского волоса и засаленной схенти. На шее преследователя висел амулет с изображением танцующего Бэса.
3
Следующий день Геродот посвятил поездке в Пелусий. На этот раз он нанял паромщика, который, ворочая рулевым веслом, с удовольствием рассказывал чужестранцу о местных обычаях.
Тростниковый парусный барис причалил в Пелусийской гавани еще до полудня. Место сражения египтян под руководством фараона Псамметиха с войском Камбиса галикарнасцу показали рыбаки.
Геродот долго лазил по болоту, сетуя на то, что попал сюда именно в половодье, пока не увидел груду черепов. На склоне соседнего холма высилась еще одна куча костей.
Окинув взглядом полузатопленную лощину, он достал ИЗ торбы тыкву-горлянку с гранатовым вином шедех, чтобы совершить погребальное возлияние в честь павших героев. Затем помолился Гермесу Психопомпу и направился назад к пристани...
Эллинов из Навкратиса галикарнасец застал уже спящими на крыше пандокеона. Тогда он поставил поближе лампу, а затем уселся на циновке с поджатыми ногами, как самый настоящий писец. Ощущая на лице приятное дыхание прохладных Этесиев.
Задумчиво разгладил лист палимпсеста, вынул пробку из арибалла с тушью, пожевал кончик калама.
По желтоватому второсортному папирусу побежали слова: «Удивительную вещь мне пришлось увидеть там на месте битвы (на это обратили мое внимание местные жители). Кости воинов, павших в этой битве, были свалены в отдельные кучи. На одной стороне лежали кости персов, как они были погребены, а на другой — египтян. Черепа персов оказались такими хрупкими, что их можно было пробить ударом камешка. Напротив, египетские черепа были столь крепкими, что едва разбивались от ударов большими камнями. Причина этого, как мне объяснили, и я легко этому поверил, в том, что египтяне с самого раннего детства стригут себе волосы на голове, так что череп под действием солнца становится твердым. В этом также причина, почему египтяне не лысеют. Действительно, нигде не встретишь так мало лысых, как в Египте. Вот почему у них такие крепкие черепа. У персов, напротив, черепа хрупкие, и вот почему. Персы с юности носят на голове войлочные тиары и этим изнеживают свою голову. Таковы эти черепа. Такие, как здесь, черепа я видел в Папремисе, где лежали тела персов, павших во главе со своим вождем Ахеменом, сыном Дария, в борьбе против ливийца Инара...»
Третий день Геродот провел среди пальм возле храма Сетха в южной части города. Папирус он разложил на пеньке, рядом поставил миску с разведенной в воде сажей. Из подаренной Мнемхотепом палетки торчали свежие каламы.
Ему не терпелось записать сведения, которые он получил от паромщика. Например, коров египтяне не приносят в жертву из-за того, что корова считается священным животным Исиды. Опасаясь оскверниться, египтяне ни за что не притронутся к котлу, ножу или вертелу, если ими пользовался иноверец.
На вопрос, откуда взялись египтяне, паромщик заявил, что многие в его деревне считают, будто первые люди появились на Ниле из слез Ра, когда бог заплакал от огорчения, увидев бескрайнюю топь разлива.
Но лично он уверен: здесь не обошлось без гончарного круга Хнума. Скорее всего, рассуждал паромщик, оба бога делали свое дело одновременно: Ра рыдал, а Хнум лепил. Поэтому народы Нила отличаются друг от друга внешностью.
По каналу сновали нуггары и тростниковые барисы. В прибрежной грязи лениво развалились священные гиппопотамы, на которых беззлобно лаяли дворняги. Мальчишки таскали удочкой рыбную мелочь.
Стоило солнцу ослабить жар, а теням сгуститься, как до Геродота донесся шум толпы. Паломники стекались к храму Сетха, бога бурь, войны и смерти. Галикарнасец ради интереса вышел на площадь перед святилищем.
Маджаи не давали устраивать давку у ворот: адептов Сетха в красных повязках на голове пропускали во двор, а сторонников Осириса в зеленых повязках тычками палок оттесняли в сторону.
Вскоре люди на площади поделились на два лагеря. Красные повязки столпились вокруг статуи Нут внутри храмовой ограды, а также перед воротами. Зеленые сгрудились на противоположном краю площади. Напряжение нарастало, казалось, обе враждующие группировки чего-то ждут.
Наконец, из храма показалась четырехколесная повозка, запряженная быками. Следом жрецы вынесли носилки с божницей-наосом, в котором находился идол Сетха в образе накрытого крокодильей шкурой гиппопотама. Наос пестрел гирляндами цветов и красными флагами.
Паломники из обоих лагерей угрожающе потрясали палками. Геродот оказался стиснутым в толпе среди красных повязок. Потные тела, вымазанные прогорклым маслом парики, вонь
