Старик оказался не из робких и сразу опознал их.
- Что хотите со мной делайте, - сказал он, мотая седой бородкой, - а я знаю, кто вы такие есть.
- Откуда же ты знаешь? - спросил Ладухин, беря лошадь под уздцы.
- Да уж видать по всему - и по одежде. - Он придвинулся вплотную к Никишину и торопливо зашептал: - Про вас приказ есть срочный, чтобы задерживать, где объявитесь, и за каждого по пятьдесят тысяч рублей объявлено! Но только вы меня не опасайтесь. Мне эти деньги силой в руки не сунешь. Мы от веку христопродавцами не были, и впредь - оборони бог. Кто это и выдумал, тьфу ты, прости господи, человечьей душой на деньги торговать.
Он плюнул себе под ноги и вытер рот. Ладухин тем временем выпряг лошаденку и сказал деловито:
- Вот что, дед! Ты на нас не серчай. Худого мы ничего не сделаем, только дело у нас такое, что придется тебя на время взять ко всей нашей компании.
Они увели старика, назвавшегося Рекиным, в лес и, окружив всей партией, принялись расспрашивать. Старик рассказал всё, что он знал о положении на фронте и расположении белых застав. От него же узнали, что партия находится близ деревни Лодьмы и что речушка, на которой его взяли, тоже зовется Лодьмой.
Услышав это название, Сивков заметно повеселел и принялся расспрашивать старика о дороге к Лодьм-озеру. Старик тотчас вызвался вывести партию на тропку, ведущую к озеру. Сивков, тряхнув незаряженной винтовкой, сказал строго:
- Ладно! Веди! Только смотри, Рекин, если выведешь неверно, не обессудь: патрон на тебя извести придется!
Партия двинулась в путь и скоро вышла на тропинку. Проводник стал к востоку лицом и махнул рукой:
- Теперь так и валите! Тропка до самого озера доведет!
- Знаю! - сказал Сивков уверенно, чтобы показать, что ему места эти ведомы и что обмануть его нельзя.
- Ну и ладно! - кивнул старик. - А мне дозвольте назад идти. У меня сено не свезено.
Старика отпустили. Он пошел своей дорогой, партия зашагала по тропинке.
- Не подведет старик? - спросил Власов, шагая рядом с Сивковым.
- Пытал я его всю дорогу, агитировал, - сказал Сивков, - а что из этой агитации вышло - черт его знает. В душу человека не влезешь!
- Ладно! Поживем - увидим, - сказал Ладухин. - Выйдем к озеру - значит, всё в порядке.
Тропинка шла ровной стежкой по новой просеке. После болотных кочек и лесной чащобы дорога была легкой. Люди приободрились и шли ходко.
Вскоре просека и в самом деле вывела к Лодьм-озеру, - Рекин не обманул. На берегу озера стояли избушки. Ладухин и Никишин осторожно обшарили их, думая найти съестное, но, кроме полпуда соли да кинутых за ненадобностью старых ведер, ничего не нашли. Впрочем, и это была находка немаловажная. Всем до того опротивели бессолые, полусырые грибы, что первый суп, сваренный в ведрах, был праздником.
Случилась у озера и горькая потеря. Бездорожье и грибы доконали одного из товарищей. Полуживой, истерзанный, он отказался идти дальше. Его оставили за озером, устроив как могли в ветхой избушке. Осталось их теперь ровно тридцать.
Глава седьмая. ГОЛОС ДРУГА
Лист падал всё гуще. Ночи стали длинней и холодней.
Беглецы спали вповалку, плотно прижавшись друг к другу. Всё, что они имели, даже тепло собственного тела, было общим.
Наутро они поднимались и, расправляя онемевшие суставы, шли дальше. Первые версты были мучительны, потом ноги двигались уже сами собой, и людям казалось, что всю остальную жизнь так вот и придется брести по нескончаемым лесным чащобам, по сырым луговинам и тряским болотам.
Два дня пробирались берегом речушки Сотки. Потом разобрали по бревну охотничью избушку, навязали плотов и пошли на них вниз по реке. Вскоре оставили реку и снова пошли своим ходом, рассчитывая, что до Пинеги осталось не так уж много.
На одиннадцатый день партия вошла в зыбучие болота и едва не погибла. Земля колыхалась, шипела, жадно чавкала, тянула вниз. Сначала они с трудом вытягивали ноги из ржавой трясины, а потом и вовсе завязли. Они цеплялись друг за друга и за редкие кочки и всё ползли вперед тридцатиглавым пресмыкающимся. И земля выпустила их. Они вырвались из неё и, задыхающиеся, обессиленные, залитые по горло грязью, упали на жесткий дерн.
С ними случались странные вещи. Однажды они целый день кружили вокруг своего лагеря, несколько раз выходя к остаткам своего потухшего костра… Глаза слабели, сознание мутилось, ориентироваться было всё трудней. Они темнели от злобы и бессилия, набрасывались с бранью друг на друга - и снова шли.
В конце концов они разделились на две партии и разошлись в разные стороны. Одной партией руководил Сивков, другой Ладухин. Никишин остался с Ладухиным.
В их партии было тринадцать человек.
Они шли на восток. Обувь расползлась. Идти становилось всё трудней, и за озером Келдой их осталось одиннадцать.
Грибов уже не было. Земля становилась холодной и колючей. Стертые ноги гноились. Всё чаще хотелось отдохнуть, и всё трудней было подыматься с привалов. Случалось, что кто-нибудь, обессилев и потеряв надежду когда-нибудь дойти до конца пути, вовсе не хотел вставать. Никишин и Ладухин поднимали его силой и гнали вперед.
Караван теней двигался всё дальше и дальше. И когда последний из них потерял веру в то, что существует конец, цель пути, и город, и река, которые зовутся Пинегой, они оказались на берегу этой самой Пинеги.
Они остановились пошатываясь на берегу и смотрели на тихие воды. Но это ещё не был конец. Там, за рекой, красные, но здесь, по эту сторону, белые, и за всё время пути беглецы никогда не были в большей опасности, чем теперь. Они вступили в полосу фронта, каждый неосторожный шаг мог привести их в лапы врага. Среди них был один пинежанин, хорошо знавший эти места. Он повел их вверх по реке к городу, надеясь там ночью захватить лодки для переправы, и под вечер вывел их на тракт.
Тут неожиданно наскакал на них белый ординарец. Обе стороны были одинаково напуганы встречей. Ординарец припустил вскачь к городу, беглецы повернули в противоположную сторону. Они быстро перешли широкий луг, на котором паслась стреноженная лошадь, и укрылись в лесу.
Спустя час над городом поднялось синеватое жало прожектора и опустилось на росистый луг. Лошадь, пугливо зафыркав, заскакала на спутанных веревкой ногах.
Вдалеке ударило орудие, потом второе, над лугом взметнулись столбы земли и клочья конского мяса.
Партия отошла по болотам назад.
Теперь, когда город знал о беглых, пришлось отказаться от мысли достать лодки.
Весь следующий день партия укрывалась в лесу, а ночью опять вышла к реке и, придерживаясь берега, побрела в обратном направлении. К утру подошли к какой-то речке, впадавшей в Пинегу. По воде плыл стылый ледок, за речкой виднелась деревня.
После короткого совещания решили попытаться достать лодку в деревне. Послали разведку. Она вернулась, напоровшись на заставу белых. Вечером партия ещё раз убедилась в том, что в деревне враги. Когда беглецы стали валить сухостой для костра, белые услыхав треск, открыли по лесу огонь.
Ночь провели без сна, стуча зубами от холода, но, несмотря на это, не разводя костра. Положение становилось угрожающим. Они без конца кружили по лесам, снова и снова возвращаясь к реке в поисках переправы и снова уходили в лес.
Только дважды в эти мучительные дни случились удачи. В первый раз это было на широкой лесной тропе. Она была наезжена. Должно быть, по ней часто шли отряды и обозы, в пути они, случалось, теряли обоймы патронов. Первая же найденная обойма окрылила партию. Разделившись на группы, стали обшаривать тропу вдоль и поперек и подобрали изрядное количество патронов. Винтовки перестали быть бесполезным грузом: они становились оружием.
Вторая находка была ещё радостней и удивительней. Это был небольшой свеженасыпанный холмик с красным флажком на вершине. Сперва беглецы подумали, что это могила безвестного партизана. Но холмик имел правильную округлую форму. Это была вешка, знак, указание на место.
Власов решительно копнул топором землю, врубился в неё. Под землей лежали хлеб и махорка.
Кто положил их туда? Они не знали, что побег с Мудьюга был ведом не только белым, но и красным. Они не знали, что партизаны на Пинеге выслали тайком в тыл врага разведку навстречу возможному пути каторжан и устроили для них этот маленький продовольственный склад.
