— Понятно,— сориентировался господин Рафт,— я в России. Они привезли меня в отель… Как он называется, черт бы его взял?
Американец резким спортивным движением поднял с постели свое натренированное тело и очутился перед большим зеркалом в полуовальной резной раме, тоже золоченой.
«Ну и рожа!» — с отвращением подумал он, рассматривая себя в зеркале: помят, под глазами набухло, рыжеватая щетина выросла за эту ночь, непонятно по какой причине, густо и кучно.
«От этой дьявольской «Столичной», что ли?»
Жозеф Рафт был непьющим или почти непьющим. «Всегда быть в форме» — таков его девиз еще со времен колледжа. Он занимался спортом (теннис, бейсбол, горные лыжи, плавание), следил за своим здоровьем, впрочем, без фанатизма, достаточно характерного для современного поколения американцев.
Поэтому сейчас, самокритично рассматривая себя в зеркале, молодой журналист не страдал похмельной головной болью, этой распространенной русской болезнью. Его не мутило, не было желания опять завалиться в постель. Только ощущение сухости во рту, хотелось пить, а голова казалась пустой.
Сняв галстук и рубашку, оставшись в одних трусах, Жозеф покинул огромную спальню («На этой кровати, как минимум, могло бы разместиться пять человек») и отправился исследовать свои апартаменты. Просторная гостиная с широким окном, задернутым портьерой, мягкая мебель, ковры, картины на стенах (рассматривать их сейчас не хотелось: «Потом…»), телевизор, телефон; кабинет — старинный письменный стол, телефон, диван с высокой спинкой, обтянутый светло-коричневой кожей («Я уже забыл, что существуют такие диваны. Кажется, такой же был у деда на ферме в штате Огайо»); четвертая комната — что-то вроде столовой: обеденный белый стол, такие же стулья, шкаф с посудой и — «Вот он!» — холодильник.
Открыв дверцу, Жозеф приятно удивился — бутылки разных размеров: русская водка, американское виски, английский джин, тоник, бутылки с темным и светлым вином, названия на этикетках непонятны — какой-то восточной клинописью. И — явно минеральная вода. Поднапрягшись, он прочитал на этикетке: «Боржоми». Открыв бутылку обнаруженным в шкафу ножом, американский гость прошлепал босыми ногами по паркету и, оказавшись в гостиной, плюхнулся в мягкое кресло.
Он пил минеральную воду со странным названием «Боржоми» прямо из горлышка, жадно, с наслаждением — вода была великолепна. Наступило полное просветление, и Жозеф Рафт наконец вспомнил все, что произошло с ним минувшей ночью.
…В аэропорту Шереметьево-2 его встретили два господина (или товарища, если хотите), приветливые и дружественные, и цепкая память Жозефа тут же закрепила в себе их имена и фамилии: Николай Воеводин, журналист («Я с вами коллега, от Союза журналистов нашей страны») — лет тридцати, высок, спортивен, с худым нервным лицом, ускользающим взглядом; Валерий Яворский, работник Министерства иностранных дел («Моя задача — организация ваших встреч. Кроме того, я ваш переводчик») — за сорок, с изрядной лысиной, полный, медлительный, неряшливый (пуговица рубашки перед брюками оторвана, и разошедшиеся полы обнажили розовую майку), глаза умные и наблюдающие за каждым твоим движением; когда говорит, причмокивает большими мокрыми губами; потом обнаружилось, что Валерий Яворский большой любитель выпить и особенно закусить.
Пока длились таможенные и прочие формальности, шел обычный, несколько скованный разговор обо всем — и ни о чем: как прошел перелет через океан, какая погода в Нью-Йорке. «А вот у нас второй день дожди». «Грибные,— сказал Валерий,— Вы, Жозеф, любите грибы? Теперь попрут. Приглашаю вас к себе на дачу». Но как только все трое, миновав нейтральную территорию, ступили на советскую землю, разговор обрел конкретность.
— Жозеф,— сказал господин Воеводин,— есть предложение. Машина нас ждет, но, может быть, для начала, по русскому обычаю, за встречу? — Он говорил по-английски с акцентом и с трудом.
— То есть? — не понял американский гость.
— Николай хочет сказать,— пояснил господин Яворский (его английский был безукоризненным),— что за встречу неплохо бы пропустить по рюмочке.
— Раз таков русский обычай…— развел руками Жозеф Рафт.
Он устал за время перелета, организм явно страдал от разницы во времени, хотелось одного: скорее добраться до номера в отеле и завалиться спать.
«Ладно,— подумал наивный Жозеф,— нельзя их обижать. Шеф мне все уши прожужжал о русском гостеприимстве. Выпью одну рюмку».
Как он заблуждался!…
Американский журналист и его сопровождающие очутились в каком-то маленьком баре, где, кроме них, никого не было, и на столике перед ошеломленным Жозефом Рафтом возникли: бутылка «Столичной» водки, очень большая, графин с зеленоватым напитком и несметное количество холодной закуски — бутерброды, конечно же с черной и красной икрой, с рыбой разных сортов, с ветчиной и сыром, жюльены, салаты, в длинной тарелке тонко нарезанная жирная селедка, засыпанная измельченным репчатым луком («Черноморский залом,— сказал Валерий Яворский, алчно причмокивая мокрыми губами,— Деликатес»),
— Да зачем столько?…— в смятении начал было американец.
Но Николай Воеводин перебил его:
— Надо! Вы, Жозеф, в России, не забывайте.
Он разлил водку в большие граненые рюмки, а господин Яворский торжественно сказал:
— Мы надеемся, Жозеф, что ваше знакомство с Россией будет полезным и приятным, что все задуманное вы исполните!
— С нашей помощью! — подхватил господин Воеводин,— Поехали!
Встречающие (или сопровождающие? Как их назвать?) потянулись со своими рюмками к американцу, и ему ничего не оставалось, как чокнуться со своими новыми знакомыми.
— Первую пьем до дна! — почти приказал Николай Воеводин.— Тоже русский обычай.
И Рафт подчинился: одним глотком проглотил огненную жидкость, подумав с порядочной долей журналистского любопытства: «Интересно! Что же будет дальше? Похоже, я становлюсь свидетелем знаменитого русского пьянства».
Если бы только свидетелем, господин Рафт! Берегитесь…
— Теперь приступим к закусочке,— Валерий Яворский крепко потер руки,— Рекомендую, Жозеф, заломчика. Под «Столичную» — самое то…
А дальше…
Что же дальше? По накатанной колее. Вначале американский гость пытался сопротивляться, потом сдался, по-русски махнув на все рукой. Однако за происходящим, помня о своем профессиональном долге, Жозеф продолжал наблюдать, во всяком случае на первых порах.
И больше всего он был поражен одним обстоятельством: сколько же всего они пили (появилась на столе еще одна бутылка «Столичной», а может быть, и две) и ели, особенно этот пузан Яворский. Уму непостижимо! Как это все в них может войти? Да ведь эдак и умереть можно от заворота кишок, как говаривал архаичный и старомодный дед Жозефа Рафта из американского штата Огайо.
Не знал в ту пору молодой американский журналист таких впечатляющих советских афоризмов, как: «это сладкое слово «халява», «на дармовщинку», «фирма платит». Впрочем, возможно, так и не узнал, покинув через две недели пределы нашего загадочного отечества, чтобы на страницах журнала «Нью-йоркер» создать новый, неожиданный образ Юрия Андропова.
…Говорили обо всем. О чем — сейчас вспомнить было совершенно невозможно, и лишь одно, видимо приказав себе, запомнил Жозеф: первая запланированная встреча («Вот с кем?» Память не подчинялась…) состоится сегодня, в двенадцать часов дня.
Рафт взглянул на свои золотые швейцарские часы (подарок родителей в день окончания колледжа) — было двадцать минут одиннадцатого.
«Так… Все. Боевое крещение принял — и точка. Больше со мной, господа Воеводин и Яворский, этого не случится. Привести себя в порядок — контрастный душ, побриться, позавтракать. И — работать, сэр. Работать!»
Жозеф Рафт поднялся из кресла, допил последний глоток боржоми, еще раз по достоинству оценив эту русскую минеральную воду, и отправился искать ванную — он совершенно не помнил, как его везли через ночную Москву, как очутился в этих роскошных апартаментах. Сейчас, переходя из комнаты в комнату, он думал: «Здесь вполне могла бы разместиться вся наша редакция. Вот тебе и нищая Россия!»
В ванной комнате, облицованной бледно-коричневым кафелем, он обнаружил свои брюки, пиджак, носки и ботинки.
«Значит, ночью я пытался принять душ,— понял он,— Но сил не хватило. Бедный мальчик.— И, взглянув в зеркало, показав себе язык, добавил: — Пьяная русская свинья».
Через двадцать минут американский гость Жозеф Рафт был в полной форме: свеж, безупречно выбрит, благоухающий крепким мужским одеколоном. В спортивную сумку собрано все необходимое для работы: диктофон, «кодак», блокноты.
«Теперь позавтракать».
На столе в гостиной он обнаружил свою визитную карточку-пропуск в отель «Националь» («Вот как называется эта берлога! Значит, мой номер — триста восьмой») и карту-проспект.
