— Дорогой Бухар, если это так, то я дам тебе человека, он поедет с тобой в Мешхед и познакомит с очень знатным господином. Этот афшар создаст условия для расправы с проклятым деспотом и женолюбцем…
— Сердар-ага, не ловушка ли это? — усомнился Бухар.
— О какой ловушке говоришь, парень?! Ты сам сейчас у меня в ловушке: я бы мог застрелить тебя. Но кая видишь, мне не нужна твоя смерть. Мне необходима смерть того, за кем и ты охотишься!
— Да, сердар, это похоже на сущую правду. А где тот человек, который мог бы поехать со мной в Мешхед?
— Вот это другой разговор… — Лютф-Али-хан велел нукеру позвать полковника Мухаммед-хана. Втроец они поговорили о шахе, и утром полковник с предводителем шайки отправились в Мешхед.
Приезд их в столицу Персидской державы не был никем замечен, ибо Мухаммед-хан был человеком малоизвестным — всегда находился среди нукеров и никогда не приглашался ко двору. Приехав в Мешхед, он поселился с Бухаром на квартире у знакомых и, переодевшись в сердари и войлочную шапочку, отправился под видом портного к Реза-Кули-мирзе. Приближался Новруз — Новый год по персидскому календарю. Всё население Мешхеда было занято новыми нарядами, маскам! н прочими костюмами для празднования Новруза. Мухаммед-хана мирза принял как «портного». И когда речь сошла о деле, «портной» произнёс два секретных слова, связывающих мирзу с Лютф-Али-ханом. Мирза округлил от удивления глаза, а Мухаммед-хан сказал:
— Человек, которого вы ищете, найден, он находится у меня.
— Машалла… Это очень хорошо! — воскликнул смущённо Реза-Кули-мирза, ибо дело касалось заговоре против его собственного отца. — Назовите дом, где вы остановились, и я найду вас в нужный день и час. А теперь идите и будьте готовы ко всему…
Надир-шах тоже готовился к Новрузу. Он решил провести Новый год вместе с семьёй, но сначала устроить большой салам для дворцовой знати. К празднику он приказал изготовить для себя новую диадему. Под золотое головное кольцо, усыпанное бриллиантами, поддела бархатный тюрбан, по которому крестообразно пришила перья заморских птиц. Примеряя тюрбан, шах смотрел в зеркало, разглаживал усы и брови, то хмурясь, то улыбаясь, и спрашивал стоящих позади сыновей:
— Ну, как я выгляжу в этой диадеме? Знаете ли вы, что означают эти четыре нашития из перьев? Хай, мои дарственные отпрыски, разве догадаться вам! Одно нашитие — в честь покорения самой Персии, второе — в честь Индии, третье — в честь Турана, в который вошла Балх, Бухара и Хорезм, четвёртое — в честь Турции, которую я захвачу в ближайшее время!
— Пусть тебе сопутствует во всём удача, дорогой отец! — воскликнул младший сын Имам-мирза.
— Аллах благоволит к тебе, отец, но сила твоя — а тебе самом. Я горжусь тобой, мой дорогой и великий шах-ин-шах! — воскликнул средний сын Насрулла.
Реза-Кули-мирза, год назад униженный отцом и отстранённый им от должности наместника Хорасана, сказал угрюмо:
— Желаю тебе, отец, мудрого наследника на твой престол.
— Что, разве грозит опасность потерять мой трон? — Надир-шах ядовито улыбнулся,
— Самая большая опасность для тебя, отец, это твой возраст, — нашёлся что ответить мирза, но шаха не удовлетворил этот ответ. Надир-шах по-прежнему видел в старшем сыне того, кто стремился поскорее завладеть персидским престолом. Но, слава Аллаху, пока что всё складывалось для Надир-шаха благополучно.
После пышно отпразднованного Новруза Надир-шах вышел с войсками на Мешхедскую дорогу и двинулся на Запад. Предстоял длительный поход в Дагестан, чтобы отомстить горцам и их правителям — Дауд-беку и Сурхай-хану — за гибель родного брата Ибрахим-хана, Смерть его наступила два года назад, когда он, двинувшись через Карабах, Ширван и Шекинское ханство в горы джарских джаматов, около горы Джаник был окружён повстанцами и в сражении пал на поле боя. Надир-шах, полный ярости, ехал громить непокорные горцев. Был он сдержан и сосредоточен. Но его батальоны — фоуджи, по семьсот человек в каждом, конные сотни, которым не было конца, столь далеко они растянулись по дороге, артиллеристы-топчи, находясь ещё под впечатлением празднеств Нового года, далеки были от воинственного настроения, не говоря уже о самом шахском дворе. Несколько сотен конных вельмож, две тысячи верблюдов с поклажей, четыре тысячи мулл, семьдесят шесть европейских карет, колясок и других экипажей, запряжённых восемью и шестью лошадями, выглядели настолько мирно, что само слово «война» на подходило к их облику. В войске было много музыкантов, беспрерывно звенела музыка и ухали барабаны — тулумбасы Восемь лошадей тащили тяжёлое медное орудие на деревянном лафете — салютоционную пушку. На муллах везли стволы горных орудий, лафеты, колёса и другие принадлежности. За муллами шествовала толпа артиллерийской прислуги, разукрашенная разными перьями и лампасами, затем на пятидесяти верблюдах замбуреки. За каждым замбуреком на верблюжьем горбу сидел артиллерист в красном мундире, а за его спиной развевался белый значок, прикреплённый к седлу верблюда. Следом за артиллерией шёл второй ряд музыкантов, и вновь — батальоны пехоты. Офицеры ехали верхом и отличались от рядовых нукеров галунной петличкой на воротнике, жёлтыми шёлковыми шарфами и золотыми шнурками на шапках. Шаха сопровождали гвардейцы и гуламы, одетые в красные черкески. Сам он ехал впереди большой свиты приближённых, сверкая на солнце бриллиантовым султаном и крупными драгоценными камнями на мундире и сабле. Белый конь под ним также сиял золотым убором.
В некотором отдалении, почти в самом конце идущего войска, ехал на сером аргамаке Реза-Кули-мирза со своими удальцами — Афшаром, Мамед-ханом и Салахом. Лица их были сосредоточены, а глаза насторожены, словно ожидали чего-то необычного. Сам мирза нервно покусывал губы, с трудом сдерживая себя от нанесённой обиды отцом; и на этот раз Надир-шах не дал ему даже небольшого отряда, кроме телохранителей, выражая своё недоверие. Не только у шаха, но и у дворцовой знати, и в войсках давно уже утвердилось мнение, что старший сын шаха жаждет персидского трона, а отец пока не собирается уступать его, хотя и допускает мысль, что день такой когда-нибудь придёт. Сановники и военные тихонько поговаривали об этом.
В Кучане войска остановились на трёхдневный отдых. Надир-шах поставил свой шатёр, шатры гарема и сановников в загородном саду, на левом берегу Атрека, среди фруктовых деревьев и цветников. Весна уже буйствовала вовсю: яблони, алыча, персики, покрытые белым и розовым цветом, источали аромат, настраивая людей на благодушный лад. Жёны шаха отдыхали под деревьями на разостланных коврах, сановники играли в тенистой аллее в нарды. К шахскому шатру вела широкая аллея, по обеим сторонам которой стояли гвардейцы, а рядом с шатром — личная охрана. Охранялся сад и с восточной стороны, где тянулась зубчатая стена с белыми арочными воротами, вверху которой выделялся рельефом герб с изображением Льва и Солнца.
Именно в эти ворота на третий день въехали гонцы из Хорезма. Оставив коней и оружие, они некоторое время шли пешком, сопровождаемые стражей. Приблизясь к шатру Надир-шаха, опустились на колени и склонили головы. Шах вышел из шатра не сразу, а появившись, недовольно сказал:
— Пусть войдёт ко мне кто-то один.
Гонцов было трое, и один пополз к шатру на четвереньках, а двое остались на месте. Надир-шах был в шатре один и принял гонца бесцеремонно, не позволив даже встать на ноги:
— Говори, по какому делу приехали!
— Ваше величество, мы из Хивы. Тахир-хан убит киргиз-кайсаками. На престол они посадили Нурали-хана, сына правителя Меньшего жуза.
— Опять хан Ушак? — воскликнул правитель.
— Аральский сброд привёл Артык-инак. С ним не было Ушака: говорят, после того как от него отложились его сердары, он живёт с жёнами и детьми возле Усть-Юрта.
— Много ли киргиз-кайсаков?
— Тысяч десять будет, ваше величество.
— Нет ли с ними русских солдат?
— Русских нет, но Нурали-хан — их подданный: если не поспешить, то он может пригласить русских солдат в Хорезм.
— Ладно, гонец… Иди и жди…
Надир-шах велел гуламам пригласить к нему сипахсалара.
— Хезрет-вали, немедленно снарядил людей в Мерв, к Насрулла-мирзе. Скажи ему, в Хиве восстание черни и переворот, Тахир-хан убит. Пусть Насрулла-мирза возьмёт с собой двадцать тысяч войск и раздавит севшего на трон самозванца. Передай Насрулле, пусть подумает, кого посадить на хивинский престол, но только надо поскорее убрать с трона русского подданного… Гонцов из Хивы отправь к Насрулле в Мерв!
Сипахсалар, выйдя из шатра, махнул рукой, чтобы хивинцы следовали за ним, и пошёл к воротам. Спустя час отряд во главе с помощником сипахсалара отправился в Мерв.
Шах, раздражённый происшедшим и собственной мыслью о том, что стоит только шаху расслабиться, как сразу начинаются беспорядки, созвал командный состав. Приказ его был строг и краток: музыку убрать, игры прекратить, объявить нукерам о потере Хивы и о возможном нападении врага со стороны Дагестана. Командиры батальонов и юз-баши бросились к нукерам, чтобы привести их в боевой порядок. Утром войска вышли из Кучана и двинулись в Боджнурд, Рей, Астрабад… В каждом из этих городов к шахским войскам присоединялось множество ополченцев, ехали к шаху беглер-беги и прочие сановники прикаспийских останов, выражая покорность н преданность, и желание участвовать в походе. Армия шаха возросла до гигантских размеров н потянулась огромным удавом через астрабадские и мазандеранские леса, минуя белокаменные постройки бывшего шаха Ашрафа. Райские места, где когда-то проводил свой отдых Хусейн-шах сефевид, где прятался от афганского хана Мир-вейса Тахмаснб, были заброшены и заросли диким лесом. Мрамор на порталах дворца потрескался, окна, когда-то остеклённые венецианским стеклом, смотрели сверху на дорогу пустыми глазницами. И не было вокруг ни единой душа. Надир-шах задумчиво смотрел на заброшенные места: «Надо восстановить замок Ашрафа и населить его слугами — пусть приведут в порядок комнаты и фонтаны. Бросившись в Индию, а потом в Бухару и Хиву, я совсем забыл об этим райских местах…»
